Побег из волчьей пасти - Greko
— Как же мне не удивляться⁈ Горцы и твои крепостные⁈
— Ну, да. Я же уздень[2]. Знать. Я имею право на собственные земли, поместье, крепостных…
Из дома раздались громкие звуки. Крепостные выполнили мои рекомендации: Джанхота обильно рвало.
— Действительно, промывание! Если быть совсем точным, то — проблевание! — с улыбкой отметил Айваз.
Внимательно посмотрел на меня, видимо ожидая оценки своей шутки. Я не реагировал.
— А ты никак не можешь успокоиться?
— Потому что все это…
— Все это нормально, если вдуматься. Черкесы считают торговлю «подлым» делом. Черкесу-дворянину подобает лишь воевать. Но кто-то же должен думать о мире, когда кругом война⁈
«Ну, правильнее было бы сказать, Айваз, — подумал я про себя, — кому — война, а кому — мать родна!»
— А если война закончится? А она, наверняка, когда-нибудь закончится…
Хоть я задал вполне разумный вопрос, видимо, в моем тоне и в моей улыбке проскользнуло то, что за мгновение до этого пронеслось в голове.
Айваз пристально посмотрел на меня. Я перестал улыбаться.
— Ты же не считаешь нас стервятниками, которые наживаются на чужой беде?
Опа! Попадос!
— Я прошу прощения, уважаемый Айваз, если мой вопрос мог вызвать такое толкование. Конечно, я так не считаю.
Айваз кивнул, принимая извинения.
— Да, скрывать не буду, война нас кормит. На Кавказе она никогда не заканчивается. То черкесы между собой воюют, то с пришлыми… Нам выгодно сейчас быть под рукой темиргоевского князя. И нет нужды выходить из-под неё. Если его не станет — будем думать, что делать дальше. Ты можешь назвать еще какой-нибудь народ, кроме нас, армян и греков, которые столько раз за свою историю снимались с насиженных мест и отправлялись на новые. Есть ли еще такие переселенцы в мире?
— Тут, уважаемый Айваз, должен сказать, что есть те, кто кочует с места на место и поболее наших народов. Евреи!
Айваз рассмеялся.
— Да, да! Тут не поспоришь.
— И куда вы двинетесь в таком случае?
— Посмотрим. Или в горы. Или на русский берег.
«В общем, как фишка ляжет!» — подумал я.
Тут одновременно во дворе появились Натан, Спенсер и Махмуд. Махмуд взял слово первым. С некоторой опаской косясь на меня, он сообщил хозяину, что мой совет подействовал и Джанхоту стало лучше. Он, конечно, очень ослаб после всех мытарств и процедур, но сейчас заснул.
— Когда он проснется, накормите его куриным бульоном, — я решил уж довершить взятые на себя обязательства продвинутого знахаря. — И завтра весь день ничем тяжелым не кормите. Это возможно?
— Конечно! — опять с интонацией «обижаешь!» ответил Айваз. — Не волнуйся, Коста-урум!
— Что, что тут у вас? — спросил обеспокоенный Спенсер.
— Все в порядке. — успокоил я его. — Идет на поправку. Но, как минимум, день должен отлежаться. Его нельзя сейчас беспокоить.
— Но хозяин согласится же оставить его столько, сколько нужно?
— Да, он уже согласился. А что у вас, Эдмонд?
— Тоже порядок. Старейшины удовлетворены. Но нам срочно нужно выдвигаться.
Я перевел Айвазу.
— Куда вы поедете на ночь глядя! — удивился Айваз. — Переночуйте, а на рассвете выезжайте!
Спенсер, выслушав перевод, вынужден был согласиться.
С первыми лучами солнца мы покинули странный аул. И хотя все увиденное и услышанное, действительно, поражало, жужжание в моей голове прекратилось и уже не беспокоило.
Мы добрались до лагеря на Абине в сопровождении молодого черкесогая. Он не выглядел торговцем. Наоборот, всем своим видом подчеркивал свой воинственный вид, гордо восседая на коне. Утверждал, что не раз бывал за Кубанью в набегах. Картина черкесского мира еще раз усложнилась.
В лагере задерживаться не стали. Распрощались со своим проводником и большой колонной выдвинулись в аул князя-поручителя.
В прошлое посещение мне как-то не довелось разглядеть окрестности. Зато теперь я оценил стратегическое расположение Мансурова аула. Он разместился между Кубанью и Абинской крепостью и был для русских как кость в горле. Любая воинская колонна тут же вычислялась. В считанные часы мог собраться отряд для нападения. Чтобы исключить внезапность появления русских, на каждой крупной возвышенности находился наблюдательный пост с приготовленной кучей хвороста для подачи сигнала.
Сам аул расположился глубоко в ущелье, узкий вход в которое было несложно защищать. Из него в горы уходили тайные тропы. В случае нападения женщины и дети легко могли укрыться в заранее подготовленных убежищах. Таковыми могли быть, например, большие ямы с разложенными циновками и укрытые ветками. Одним словом, жизнь в приграничье диктовала свои законы.
Встретили нас еще теплее, чем в первый раз. Княгиня не знала, как нам угодить, благодарная за помощь ее брату. Все уже знали, что Эдмонд на горе врачевал раненых в бою.
Его слава, как лекаря, росла. К нему за два дня выстроилась целая очередь из страждущих. Он бесплатно раздавал небольшие порции лекарств, которые он с собой захватил. Утверждал, что этого достаточно, чтобы больные поправились.
— Незнакомым с современными снадобьями организмам достаточно и малой доли, — авторитетно заявил он мне.
Я не спорил, хотя и сомневался. Бесцельно слонялся по аулу, так и не встретив на пути богиню Кавказа — она исчезла, так и оставшись «мимолетным ведением». Или коротал время в тренировках. Я решил освоить искусство метания стального ножа-пластины, подаренного мне Бахадуром. Пока выходило неважно. Но я не отчаивался. Поразить ничего не подозревающего врага внезапным броском — ценный навык.
За этим занятием меня застал старый знакомец — Юсуф Таузо–ок из племени Вайа. Как оказалось, он жил неподалеку и пригласил меня в гости.
— Как поживает мой «племянник»?
От моего вопроса он сильно смутился.
— Не могу отдать сына. Его аталыком станет Пшикуи-Бор-ок. Мой соплеменник. Жена не хочет, чтобы мальчик далеко уезжал.
Его знаний турецкого не хватило мне объяснить суть дела. Когда добрались до его дома, Юсуф вызвал раба-поляка, хорошо говорившего по-русски.
Юзек, мужчина средних лет в рваном русском унтер-офицерском мундире, перевел слова хозяина:
— Здесь принято отдавать ребенка пяти лет в чужие семьи. Чтобы дома не забаловали. Чтобы рос настоящим мужчиной. Приемный отец на всю жизнь становится близким человеком. Всегда придет на помощь. И повзрослевший приемный сын всю жизнь будет оказывать аталыку почтение. Даже если станет князем.
Суровые ребята, ничего не скажешь. Я решил переспросить:
— Неужели все своих детей отдают?
— Нет. Только уорки, уздени и князья. Те, кто следует нашему кодексу чести — «Уорк хабзэ».
—
