Андрей Посняков - Сын ярла
– Как раз проникнуть не очень-то мудрено, – заметил Хельги. – Видишь пастбище между скалами? А рядом – коровник. Это ведь одна дорога из их становища. И ведет она мимо усадьбы Альвсенов… В общем, так, Снорри: сегодня, ближе к вечеру, проберешься в коровник и свяжешь коровам хвосты.
– Зачем?!
– Не спрашивай, делай!
Снорри ушел сразу же после захода солнца, когда побежали по волнам последние кроваво-красные полосы. Багровые облака, кучерявые, плотные, похожие на слипшиеся куски овсяной каши, стелились низко над морем и вроде бы готовы были вот-вот разрядиться рыхлым мокрым снегом.
Хельги проводил глазами напарника и, дождавшись темноты, спустился со скалы и быстро пошел берегом, оставляя «Медведей» по правую руку. С моря дул ветер, дул все сильнее и сильнее, гнал по небу низкие тучи. Не на руку то было Хельги, и он спешил, не выбирая дороги, падал, срываясь, с камней – мощных валунов, покрытых седым скользким мхом, – ушиб коленку, чуть не закричал от боли, закусив нижнюю губу, и, вовремя заметив выставленного соперниками часового, скатился в сугроб, да так и застыл там, прислушиваясь. Вокруг все было тихо, только в становище слышались скрип и резкие отрывистые команды – видно, ставили башню. Ага, вот и она, поднялась, застыла на фоне неба нелепой, чуть вздрагивающей решеткой. Поленились люди Фриддлейва строить нормальную башню: сделали кое-как, на скорую руку сбив длинные смолистые жерди. Хельги осторожно выбрался из лощины и быстро пополз вперед, к ограде. Поднявшийся ветер раскачивал редкие сосны, шумел кустарником, скрипел жердями башни. Хельги сильно устал – попробуй-ка проползи столько времени на брюхе, хоть и мягок снег, – иногда останавливаясь, он переводил дух и бросал настороженный взгляд вверх, на небо. Нет, вроде бы снега еще не было. Тем не менее следовало спешить. Тьма все сгущалась, и путь был плохо виден, но Хельги, не останавливаясь больше, упорно полз вперед. Ну, где же эта ограда, где же? Наконец остро запахло смолой, и Хельги уткнулся головой в колья. Огляделся, достал из заплечного мешка трут и огниво…
– Что это трещит там за частоколом? – Стоявший на башне Дирмунд Заика свесился вниз, вглядываясь в вечернюю тьму. Хрольв Приблуда хмыкнул и пояснил, что это ветер раскачивает башню.
– Как бы с нее не сверзиться, если вдруг пурга. – Он опасливо глянул вниз. – Можно шею сломать ни за что ни про что.
Эти двое – Заика и Хрольв – несли караульную службу, остальные «Медведи» расположились на ночлег в хижине – некоем подобии длинного дома, сколоченного из тех же жердей, что и башня, и накрытых еловым лапником и снегом. Рядом с хижиной, справа, высилась уборная, сплетенная из мелких жердин и сосновых веток. Викинги были чистоплотным народом. Внутри хижины было довольно просторно, правда, темновато, выкладывать большой очаг поленились. Кто-то весело рассказывал про прошлогоднюю рыбалку, отчаянно привирая. Фриддлейв лежал на соломе рядом и улыбался, глядя в сторону. Чего ж ему было не улыбаться? До окончания игры оставалась одна ночь. «Медведи» выполнили задание: выстроили лагерь и сохранили секиру Эгиля – вряд ли уже стоит ожидать появления «Рысей». Впрочем, все-таки стоит проверить, на месте ли секира. Так просто, на всякий случай.
Фриддлейв бесшумно встал и, выйдя из хижины, направился к уборной: хорошее местечко он придумал для того, чтобы спрятать секиру, – хоть многие и предлагали в башне, однако башня слишком заметна, а вот здесь… Вряд ли догадались бы «Рыси», даже если б и были сейчас здесь. Фриддлейв усмехнулся: ну да, будут они здесь, как же! Поди давно уже запыхались, гоняясь по дальнему лесу пес знает за кем. Молодец все-таки Заика, хорошо придумал и с тропой, и со следами. Утрем нос этому задаваке Хельги, сыну Сигурда!
А Хельги, сын Сигурда, еле успел сейчас слиться с задней стенкой уборной: уж слишком не вовремя вышел из хижины Фриддлейв. Осторожно повернув голову к ограде, Хельги принюхался: оттуда уже явственно тянуло смолистым дымком. Хорошо… Лишь бы его не учуяли раньше времени стражи на башне.
Выйдя из уборной, Фриддлейв подошел к башне, что-то весело крикнул часовым и скрылся в хижине. Стоящий у стенки уборной Хельги вдруг ощутил, что с Фриддлейвом что-то не так. Вот только что же? Думай, Хельги, думай! Что же такое сейчас сделал – или не сделал – Фриддлейв? Вышел из хижины в уборную – обычное дело, затем подошел к башне, проверить часовых – тоже вполне естественно. Но где же, где же было не то? Что «не то», Хельги бы не смог сейчас объяснить… но что-то… Еще раз о Фриддлейве: вышел – тут вроде бы ничего подозрительного, вошел в уборную… Стоп! Зачем люди ходят в уборную? Ясно зачем. За тем, чего Фриддлейв не сделал! Ни характерного журчания не слышал Хельги, ни… гм… каких других звуков, а ведь он стоял рядом.
Ха! У сына Сигурда ярла внезапно вспотели ладони… Неужели? Ну конечно же! Быстро проверить! Опасно? Но ведь охота пуще неволи…
Ужом – ни одна жердинка не скрипнула – Хельги проник в уборную и осмотрелся. Вернее, определился на ощупь – темно все-таки. Вот, судя по запаху, выгребная яма, вот стенки, крыша. Интересно, где? Вряд ли в выгребной яме – хотя и там стоит пошарить, Фриддлейв – а особенно Заика – мастера на подобные штучки. Хельги наклонился – в яме вроде бы нет. Ощупал стены – тоже пусто, осталась одна крыша из еловых веток и сена. Хельги сунул руку… и сразу почувствовал прозрачный холод стали. Есть! Осторожно, так, чтоб не зашуршала ни одна соломинка, предводитель «Рысей» вытащил наружу украшенную рунами секиру Эгиля Спокойного На Веслах.
И в этот момент часовые на башне зашлись вдруг истошным криком:
– Пожар! Пожар!
С добычей в руках, Хельги выскочил из уборной и, уже не прячась, помчался к дальней ограде. Да его никто и не видел в поднявшейся суматохе: все проснувшиеся «Медведи» бежали туда, где пожирало смолистые жерди мощное оранжевое пламя.
– Вот он, лови его! – внезапно закричал Хрольв, указывая копьем на бегущую фигуру Хельги.
Тот даже не обернулся, лишь прибавил скорость, швырнул на ходу секиру прямо в частокол – та воткнулась, хищно дрожа, – не останавливаясь, ухватился за длинную рукоять – и вот он уже на вершине ограды. Нагнулся, вытащил секиру, спрыгнул, не выдержав, оглянулся – пущенный кем-то камень тут же до крови расшиб бровь. Далеко, за серой громадой коровника Альвсенов, призывно заржали кони. Молодец, Снорри, кажется, не подвел!
Петляя, словно заяц, Хельги несся по склону холма, сжимая в руках секиру. Пошел снег, ударил в лицо ветер, завыла, закричала пурга. Преследователи приближались, что-то угрожающе крича. Вот и коровник – Хельги с разбегу упал на живот, пополз под коровами, чувствуя на руках замерзшие комья навоза. «Медведи» оказались брезгливее – бросились между коровами – и запутались, падая, – недаром же малыш Снорри вязал коровам хвосты. Тревожное мычание разорвало ночь, казалось, его было слышно и на другом берегу фьорда.
Выбравшись из коровника, Хельги рухнул в снег, прополз немного, поднялся на ноги у самых кустов. Вот и лошади, и Снорри, держащий поводья. Молодец, малыш! Быстро в седло! Ага, попробуйте-ка теперь догоните!
Сквозь разрывы туч на миг выскользнула луна – голубая, холодная, страшная, как око великанши. Выхватила из темноты корявые сосны и низкую каменную ограду усадьбы. «Рыси» перемахнули ограду с ходу, не останавливаясь. Лишь Хельги чуть-чуть задержался у входа в дом.
– Эй, братья! Какие-то нидинги угоняют ваших коров! – громко крикнул он, пятками ударив коня.
Быстро промелькнул серебристый лед озера, показались верхние пастбища Сигурда, лес – темный и страшный, – а вот впереди – дорога, за ней – священная роща, замерзший ручей, откуда до лагеря Эгиля рукой подать.
Погоня давно отстала, но молодые «Рыси» продолжали нестись вперед, радостно крича. Впереди, потрясая секирой Эгиля, скакал Хельги: мокрые волосы его были испачканы в грязи и навозе, кровоточила разбитая левая бровь, в глазах, синих, как морские глубины, сияли торжество и радость. Те же чувства переполняли и малыша Снорри.
– Мы победили! – весело кричал он. – Победили! Слава богам!
Огромный волк, устрашенный воплями, сошел с тропы и скрылся за деревьями, высунув морду. Молодые всадники пролетели мимо, окатив зверя грязью. Тот недовольно зарычал, и в черных глазах его вспыхнула злобная, совсем не звериная ненависть. Дождавшись, когда всадники скроются в ночной тьме, волк в два прыжка выскочил на небольшую поляну. Встав меж двух сугробов, он поднял к небу оскаленную морду и завыл, страшно, протяжно, тоскливо, словно жаловался богам на свою судьбу.
«Кровь! – внезапно вспыхнули в мозгу волка – друида Форгайла Коэла – огненные слова. Словно бы говорил с ним сам Кром Кройх – древний жестокий бог кельтов. – Людская сладкая кровь. Напейся же ею, друид, и пусть вся округа живет в страхе!»
