Кеннет Макси - Вторжение, которого не было

Выживание немцев на вражеском берегу зависело от того, как быстро и продуманно укрепят они свои плацдармы. Эти места должны были быть защищены от вражеского обстрела и наблюдения, в них должны свободно доставляться продовольствие и боеприпасы. Часто повторялся лозунг: “Очистим берег и небо от неприятеля, дальше — дело авиадесантных войск”. Но не менее важным был захват портов. Это позволило бы задержать возможные контратаки и пополнить запасы продовольствия.

Фон Фитингоф, с согласия генерала Буша, приказал 6-му горнострелковому полку начать передвижение сразу после высадки. Это позволило бы без промедления окружить и захватить Дувр и взять под контроль главную дорогу А2. Семнадцатая пехотная дивизия, после присоединения к парашютно-десантным войскам, нападет на Лимпнский аэродром. Она же должна завершить захват Фолкстоуна, одновременно удерживая позиции у Элхема и Лайминга, где предполагалось разместить противотанковые орудия.

Второй эшелон каждой дивизии предназначался для укрепления плацдармов. Этому должно было способствовать прибытие 9-й бронетанковой дивизии (S плюс один день) и подвоз продовольствия через оккупированные порты. Следующим шагом стало бы проведение маневренных операций для захвата Восточного Кента (S плюс 2 дня — 15 июля).[220]

Но одно особенно волновало немецких планировщиков — погода. Геринг говорил, что ему понадобятся четыре дня хорошей погоды: только в этом случае можно будет провести удачное воздушное наступление. Приемлемыми условиями для него были легкий бриз и довольно хорошая видимость. Для Редера и фон Браухича важным было спокойное море. В этом случае их войска имели бы шанс целыми добраться до вражеского берега[221]. Но немецкие метеорологи не имели достаточного количества исходных данных для составления точного прогноза: погода в Атлантике перемещается, как правило, с запада на восток. Летом погоду определяли атлантические циклоны, приходящие неожиданно и заставлявшие радикально изменять планы операций буквально в последние минуты перед их началом. Особенно это касалось ВВС Германии, необходимым условием работы которых была хорошая видимость.

До начала войны, в сентябре 1939 года, в намерения немцев не входила серьезная схватка с Великобританией. Поэтому Германия не уделяла должного внимания тому, что на туманном Альбионе идет сбор разведывательной информации и проходят подготовку специальные агенты. Германские военные примерно знали численность истребителей RAF, но количество пилотов было неизвестно. Из самолетов врага ценились только бомбардировщики, слабая точность наведения которых была признана немцами “досадной ценностью”. Однако “она не может решить всех наших проблем”. Считалось, что в целом “„Люфтваффе” заметно превосходит RAF по силе, маневренности, командованию и удачному расположению баз”. И все-таки немецкая разведка многого не знала о своем противнике. Например, не было четкого понимания функций отдельных аэродромов, обнаруженных ВВС и разведкой. Возможно, самым существенным пробелом оставалось[222] полное непонимание сущности и эффективности английской системы централизованного управления истребителями[223].

Сухопутная оборона англичан оставалась тайной для германской разведки. Однако немцам было известно о расположении централизованных резервов противника и о значительной нехватке оружия в рядах армии метрополии. Поэтому они решили, что захват побережья окажется совсем легким, — британцы будут связывать свои надежды с большой контратакой, которая состоится после высадки армии вторжения, но до консолидации плацдармов.

Авиаразведка выявила места, где активно ведутся работы по созданию пехотных позиций и зенитных батарей. Правда, четверо шпионов, засланных в тыл, были пойманы до того, как смогли передать какую-либо информацию.

Самые свежие данные поступали главным образом от иностранных журналистов, которым министерство информации Великобритании дало разрешение на фотографирование “берега вторжения” (к возмущению некоторых британских журналистов, туда[224] не допущенных). Именно из этих фотоснимков немецкое командование уяснило, что нападение узким фронтом, которое они готовили, может и не кончиться провалом, — если, конечно, ситуация в море сложится благоприятно.

Германии были хорошо известны намерения Королевского ВМФ. Редер планировал привести свои крейсеры и карманный линкор “Адмирал Шеер” из Балтийского моря в Вильгельмсхафен за двое суток до дня “S”. Это позволило бы оказать сопротивление морским силам англичан уже в первой фазе сражения. Если бы удалось вовремя починить “Гнейзенау”, он также вошел бы в состав восточного крыла флота и принял бы участие в сражении. “Теперь, — мрачно заявлял Редер Шнивинду, — все в руках Божьих, но я бы не надеялся увидеть все наши корабли вернувшимися домой, если британские линкоры покинут Шотландию. Ситуация могла быть иной, если бы "Шарнхорст" и "Гнейзенау" были готовы”. Поэтому Редер стал передавать ложные радиосообшения, в которых говорилось, что оба линейных крейсера отремонтированы и будут непреодолимой преградой для входа английских кораблей в Па-де-Кале[225].{6}

Высшее руководство “Кригсмарине” радовалось очевидным преимуществам нападения узким фронтом. Проблемы минирования, охраны большого водного пространства и использования огромного количества техники исчезали; это позволяло не использовать буксируемые баржи; в экипажи кораблей включалось меньше неопытных моряков. Руге становился все более уверенным в том, что он справится со своей задачей, если только подготовительные операции начнутся хотя бы за 8 суток до “дня S” (фактически они начались даже раньше). Без буксируемой техники неповоротливый флот мог легче проходить через шлюзы каналов и выходы из гаваней. Действительно, средняя скорость немецких[226] кораблей в море возросла с 3–4 до 5 узлов. В результате, десантные подразделения пересекали Ла-Манш на самом длинном отрезке пути (от Остенде до Дувра) всего за 14 часов — теперь посадку можно было проводить в день S минус 1, чтобы отплыть в полдень и высадиться в Великобритании на рассвете следующего дня[227].

Англичане долгое время почти ничего не знали о планах Германии. Их воздушная разведка была слишком слаба, чтобы предоставить полезную информацию, скудные данные добывались огромной ценой, — немцы усилили свою противовоздушную оборону. Несколько агентов были внедрены в Германию и успешно работали там. Английские военные прослушивали многочисленные радиопереговоры между немецкими самолетами, выявляя содержание оперативных приказов. Но все это позволило Даудингу составить лишь самую поверхностную картину того, что готовилось в Германии. Волей-неволей его контрмеры носили весьма общий характер. Что касается конкретных распоряжений — их было немного, хотя вряд ли Даудинг знал, что немецкое командование на местах имело обыкновение вносить тактические изменения в принятый план вплоть до самого последнего момента. Эти изменения не могли предвидеть даже те, кто отдавал первоначальные приказы; сплошь и рядом они ничего не знали о них. В любом случае, прослушивая радиоволны, можно было услышать только обрывки планов, потому что главные решения принимались[228] на совещаниях. Затем приказы передавались нужным лицам в устной форме, письменно (из рук в руки) или по наземным каналам связи. Английская разведка с сожалением констатировала тот факт, что до появления первых кораблей, приближавшихся к Дюнкерку (в ночь на 1 июля), она не подозревала о надвигающемся вторжении. Но даже после этого никто из командующих не предпринял ничего разумного.

Английская разведка была уверена, что более 60 процентов флота вторжения выйдет из немецких портов. На самом же деле флотилии отправились в путь из тех гаваней, на которые англичанами было “выделено” лишь 25 процентов. В последующие дни первый отдел Генерального штаба неоднократно высказывал свое убеждение в том, что главная часть флота вторжения выйдет из портов Балтийского моря. Одиннадцатого июля он объявил, что “участившееся передвижение кораблей в Роттердаме и Амстердаме усиливает потенциальную угрозу побережью севернее Темзы. Это также может означать, что опасность, ожидавшаяся со стороны Балтийского моря, теперь исходит из этих портов”. По словам премьер-министра, “врагу будет очень сложно разместить большие отряды войск на восточном побережье Англии... но еще невероятнее выглядит нападение на южное побережье”. Главнокомандующие сходились во мнениях, что выделение одной трети доступных дивизий на защиту южного побережья было чрезмерной предосторожностью. Поэтому, когда в подкомитет предупреждения вторжения (созданный 31 мая Комитетом разведки вооруженных сил) прибыли сообщения о подозрительном движении кораблей и барж, он не удостоил их пристальным вниманием. Это оживление приписывалось началу возобновления каботажной торговли в зоне, оккупированной Германией. Штаб вице-адмирала Рамсея в Дувре предположил, что корабли направлялись в Испанию или Португалию. А 1 июля подкомитет предупреждения вторжения снова не придал значения сообщению о прекращении всех отпусков в немецких вооруженных силах[229]. И даже[230] если бы управление разведки было менее оптимистичным, недопонимание смысла происходящих событий Комитетом вооруженных сил уже само по себе имело гибельные последствия. В первых числах июля командующие отсрочили перераспределение целей бомбардировочной авиации с промышленных предприятий — на связанные с предупреждением вторжения.