Игорь БЕЛЫЙ - Заговор Сатаны. ИСПОВЕДЬ КОНТРРАЗВЕДЧИКА
8. ЗАСАДА
2.08.53 г. мы с Александром Васильевичем и группой контрразведчиков в 30 человек отправились на Украину. В Киеве нас уже ждали Пархоменко, Лесной и другие товарищи. Мы обменялись мнениями с ними и приехавшими к нам на встречу из Львова нашими ребятами: Рогачевым, Вьюновым, Седых и Трофимовым. Нам все подробно рассказали, что творят там эти бывшие полицаи, прислужники гитлеровцев, приумно¬ жая свои кровавые дела. Сообщили, и где они, в основном, базируются.
Третьего августа пятьдесят третьего из Киева мы выехали автотранспортом. Это была целая колонна крашенных в защитный цвет грузовиков, несколько старых ЗИС-5 и новые ЗИС-150. Часть автомашин шла порожняком, на случай поломки. Мы тогда бросали отказавшую автомашину, перегружали оружие на исправную. Транспорт был ненадежный, а мы не могли рисковать. У всех у нас были новые автоматы «Калашникова», пистолеты «ТТ». Автоматы, их первый выпуск АК-47, были уже тогда лучшим индивидуальным автоматическим оружием в мире. Мы все были одеты по-гражданке, в штатской одежде.
В этих местах я был впервые, мне очень понравились белые хаты украинских сел: хотя военная разруха еще не полностью была устранена, однако был заметен общенародный духовный и деловой подъем. Мы остановились на часок на одном из хуторов и нас сразу пригласили в хату и к столу. Заходя в хату, я впервые увидел земляной пол, но до чего же он хорошо был сделан, на нем, кажется, каждую пылинку увидишь.
Поблагодарив гостеприимных хозяев, мы поехали дальше к Карпатам всей группой. Выходили по склонам к назначенным позициям примерно на расстояние полкилометра от оборудованной базы бандитов. А мы с Александром Васильевичем вдвоем шли примерно в двух километрах от этой базы, никто не мог и предположить, что здесь бандиты могут охранять подступы к своему логову. Мы шли с автоматами и, несмотря на нашу настороженность, никак не ожидали, что здесь, так далеко от логова банды, с дерева нас кто-то обстреляет.
Но только перебрались через каменные завалы, тут же по нам ударила сдвоенная очередь из автоматов… я в ответ резанул по этому куполообразному дереву, откуда по нам стреляли, и смотрю: Гущин опускается на землю и упал, я не успел его поддержать.
Когда взял его на руки, то почувствовал, что по моей руке что-то стекает теплое, я заглянул вниз – это кровь из груди Александра Васильевича! Я ошалел от этого положения и продолжал идти к тому дереву, с которого убили моего верного друга и первого учителя по контрразведке. Он был для меня всем: и другом, и старшим товарищем, и самой судьбой в самое трудное время, переживаемое моей семьей. И вдруг его не стало… хотя я шел с ним и в смерть не верил, я не ожидал, что две пули пронзили его доброе и верное сердце. Сердце солдата невидимого фронта, преданного сына своей Родины СССР, который шел прямой дорогой патриота, побеждая все, в том числе и смерть, но вдруг…
Не знаю, сколько бы я еще шел и нес Александра Васильевича и куда, но на выстрелы поспешил полковник Литовченко с группой чекистов, он остановил меня:
– Положи, – говорит, – он уже мертв.
Опомнившись, я бросился к тому дереву, из ветвей которого стреляли в Гущина и в которое я выпустил весь магазин. Когда подошел к тому густому куполообразному буку, то увидел убитого бандеровца на земле, а другой висел на дереве вниз головой, зацепившись ногами за сучья. Вначале я подумал, что отомстил за друга, но тут же пресек свою мысль – да разве стоят эти два наемника-бандита такого нужного Родине чело¬ века, каким был не только для меня Александр Васильевич Гущин. Смерть Александра Васильевича разожгла во мне особую злость и остервенение.
Через час все входы-выходы бандитского логова были взорваны, в верхний люк вентиляции была брошена связка фанат, как это делалось на фронте. Когда отбивали танковые атаки гитлеровцев, нередко умудрялись бросить связку гранат в люк танка.
Александр Васильевич был похоронен в Киеве, в детском доме, где он вырос и откуда ушел в контрразведку.
И сегодня, спустя более чем полвека, очень хорошо помню этот темно-зеленый куполообразный бук, в кроне которого притаились бандиты-автоматчики. Помню, словно слышу снова и снова, трескучий звук сдвоенной очереди их немецких «Шмайссеров». И снова ощущаю на руках внезапно отяжелевшее тело дорогого мне человека.
Судьба… Но не могу простить себе, что не смог заметить, распознать засаду на дереве, и, может быть, изменить судьбу. Эта засада осталась навсегда камнем в моем сердце.
Но эта засада сделала меня еще более твердым в моем деле контрразведчика, прибавила мне горького опыта очень дорогой ценой. Но не сделала меня жестоким, а только еще более внимательным к людским бедам. Мне думается, чем больнее у человека потеря, тем чувствительнее он должен становиться к чужим бедам и потерям. Нельзя ожесточаться. Такая позиция не имеет перспектив в борьбе за спасение людей, в труде во имя жизни на земле. То есть во имя тех идеалов, которые лежат в основе патриотизма, которые движут контрразведчиком. Но бывает, конечно, и по-другому.
К 15 октября в основном с бандитами было покончено, разумеется, некоторые укрылись по хуторам, но местные правоохранители об этом знали и через пару месяцев их поштучно переловили.
20 октября мы выехали из Киева в Москву. По прибытии в Москву, я доложил Г. К.
Жукову подробно, как погиб Гущин, Жуков на какое-то время замолчал. Поднявшись из-за стола, он прошелся взад и вперед по кабинету и выговорил:
– Судьба! Нет таких сил, чтобы кто-то не подчинился ее закону. Жалко Сашу, мы с ним за время войны раз двадцать встречались. Он проходил линии фронта вперед и назад как нож через масло, и ни одного ранения, и на тебе – погиб на собственной земле от пули бандита. Как жалко таких людей терять. Но вы вместе допустили непростительное ротозейство, два таких опытных костоправа шли под бандитские пули, как на свадьбу! Я не представляю, как бандиты не уложили вас там вместе – ведь пуля дура, ей что мишень, что человек…
Георгий Константинович долго не мог успокоиться, позвонил Хрущеву, сообщил ему о смерти Гущина и снова сел на свое место и как бы случайно спросил меня:
– Это ты впервые увидел так близко смерть своего коллеги?
Я откровенно сказал:
– Да, хотя и сейчас не верю, что его нет в живых, он для меня был не только коллега, но и учитель, и спаситель не только меня, но всей нашей семьи. Раз двадцать хотели с ним сфотографироваться, но все времени не хватало… а теперь оно ушло от нас навсегда.
– Ладно, – проговорил Георгий Константинович, – возьми себя в руки: ты бледный, как дистрофик, так можно подорвать здоровье, надо контролировать себя. Я часто вспоминаю войну, иногда от снов просыпаюсь весь мокрый от пота, но надо жить и работать, работы у нас ох как много, ты даже представить себе не можешь. На всех перекрестках кричим: мы победили фашизм, но не там мы его искали, я бегло просмотрел эти «секретные» папки Берии и несколько раз прочитал пасквиль Даллеса, Эйзенхауэра и Трумэна, многое понял.
– А что вы поняли, Георгий Константинович, если не секрет?
– Какие могут быть между нами секреты? И Первая мировая, и Вторая мировая войны – это тренировка настоящего фашизма США и Англии. Гитлер был игрушкой – пешкой в их руках. Поэтому работы много и нам раскисать некогда. Я пригласил Василевского, Куликова, Ахромеева; не стесняйся, поднимем по сто грамм в честь памяти Саши.
Минут через пятнадцать зашли Ахромеев и Куликов, потом вошел Василевский, с которым я близко встретился впервые. Жуков рассказал им о нашей потере и, как оказалось, они все хорошо знали Гущина как отчаянного и умного контрразведчика.
Как ни странно, одним выдохом проговорили:
– Судьба!
К вечеру все мы разошлись. На второй день я около полудня позвонил Георгию Константиновичу и, как оказалось, не зря, он меня уже разыскивал. Когда я зашел к нему в кабинет, то он сразу стал говорить, что дачу Берии мы оставили без наблюдения зря, я с ним согласился. И предложил, что я бы хотел поработать с этими папками и понаблюдать за «туристами», которые не в меру интересуются дачей Берии. После чего хочу выпроситься за «бугор» и шлепнуть этого подонка Даллеса. Жуков нахмурился, помолчал, потом говорит: «Даллеса сейчас не достать, он назначен директором ЦРУ, окружен целой псарней охраны, вот когда он шпионил по Европе, то его убрать не составило бы труда, сейчас повременим, риск не оправдает потерь». Итак, я вернулся в свою часть, приступил к сержантской службе, прорабатывал материалы секретных папок, изъятых у Берии, и наблюдал наскоками за дачей Берии. 14 марта 1955 года Г. К. Жуков заехал в «гости» к командиру части – полковнику Соколову. Это для меня было неожиданностью, тем не менее, за мной прибежали из штаба части и сказали, что вызывают к начальству. Я спрашиваю: «К кому?» «К командиру», – говорит посыльный. Подходя к штабу, я увидел ЗИМ Г.К. Жукова. Зашел, поприветствовал и доложил по Уставу: «Сержант… прибыл по вашему приказанию».
