Андрей Посняков - Красный Барон
— Ах, Жоакин, раздери тебя дьявол, правду говорят, что у вас в Матаро одни шулеры!
— Я вовсе не из Матаро, откуда вы взяли? Проиграли? Ставьте кувшинчик вина!
— А ты не сопьешься, парень?
— Ничего, еще пару кружечек выпью. Тем более, в такую-то непогодь — сам лекарь Негредо говорит, что для здоровья — надо, ага.
— А, ну раз сам лекарь…
Под общий смех собравшейся в людской прислуги привратник Хосе Масанес — коренастый увалень с серой нечесаной шевелюрой и вечной щетиной — плеснул всем из объемистого кувшина и, искоса поглядев на Жоакина, хмыкнул:
— А тебе вот две кружки, пьяница.
— Кто бы говорил… Ой! — взгляд Перепелки вдруг упал на висевший меж окнами портрет. — Это кто это у вас? Небось, думаете, что король Карлос?
— А кто же? — тасуя колоду, пожал плечами Хосе. — Это и есть наш добрый король.
— А вот и нет! — Жоакин хлопнул в ладоши. — Это Филипп Анжуйский, чтоб мне свою шляпу проглотить! Он ведь брюнет, знаете ли, а король Карлос — рыжеватый блондин. А здесь-то явно брюнет нарисован, вон шевелюра-то, что вороново крыло.
— Брюнет, блондин — разве в этом дело? — усмехнулся привратник. — Этот портрет тут уж лет с полсотни висит. Бог уж знает, кто это такой — но точно не Филипп! А ежели и Филипп, то не Анжуйский.
— А вы его перекрасьте, — поглядев в карты, предложил юноша. — Купите желтой краски и перекрасьте — не много и надо-то.
— Перекрасить — ишь ты, ха!
— Парень дело говорит, — вмешался в беседу долговязый верзила Валеро, приказчик в имевшейся при доме мясной лавке, естественно, принадлежавшей доне Эвальдии. — Скоро сам король Карлос к нам, в Барселону, пожалует, так кабы чего не вышло!
— Ну король-то к нам сюда не заглянет.
— Король-то не заглянет. А соглядатаи? Прикрыли бы вы ставни — а то дождяга-то, ухх. С самого утра уже льет, и когда только кончится?
Порыв ветра швырнул капли дождя в забранную тонким стеклом раму.
— Ну и погодка, — голая Бьянка обняла себя руками за плечи и поежилась. — Брр!
— Что, замерзла, милая? — спрятав усмешку, Громов накинул на гостью плотное шерстяной одеяло, что девушке, однако же, не понравилось.
— Ой, колючее какое!
— Ну давай сам тебя погрею… ага?
— Погрей, погрей…
Влюбленные обнялись и вновь принялись целоваться, как и только что до того. Ах, как радостно было сейчас Громову… радостно и вместе с тем грустно — ведь эта красавица принадлежала вовсе не ему!
— Всем сердцем своим и душой я — твоя, — словно подслушав мысли, прошептала девчонка. — Но тело мое, увы, принадлежит другому… правда, далеко не всегда.
— Что мне в тебе нравится, так это здоровый цинизм! — еще раз поцеловав гостью, рассмеялся Андрей. — Кстати, ты до сих пор так и не рассказала мне о Красном Бароне! Хоть и обещала, помнишь?
— Ничего я такого не помню, — Бьянка отрицательно помотала головой. — Да и не могла обещать — слишком все здесь взаимосвязано.
— Что взаимосвязано? — немедленно поинтересовался Громов.
— Да все! — девушка задумчиво пощипала мочку левого уха. — Филипп Анжуйский, иезуиты, барон Рохо и его орден. Все! Даже мой муж, он ведь не каталонец… не чистый каталонец… Нет! Ничего больше не скажу, иначе нам обоим будет очень и очень плохо, а я этого не хочу!
— Ты считаешь, нам сейчас хорошо? — со всей серьезностью взглянув девчонке в глаза, негромко спросил молодой человек.
Гостья дернулась в гневе:
— Мне — да! А тебе… теперь уж и не знаю. Зачем ты это спросил?
Губы девушки задрожали, в уголках синих очей заблестели слезы.
— Ах, Бьянка, Бьянка, — Андрей погладил любимую по волосам, утешая как маленькую. — Ну вроде ж умная девушка, а… Я ж в общем смысле спросил. Просто хотелось бы быть с тобою всегда, а не так вот, украдкою, когда твой супруг в отъезде.
Юная баронесса сморщилась, словно от зубной боли:
— Он не в отъезде, просто я не могла больше ждать — так хотелось тебя увидеть! Ты не рад?
— Рад, что ты!
— Тогда не спрашивай меня больше никогда о Красном Бароне, понял?! Впрочем, тот, капитан судна, он… он, чтоб ты знал, бывший…
— Что значит — бывший?
— Бывший барон… И не он проклят — корабль! Сразу после постройки, во время спуска на воду, он задавил трех человек… вот родственники одного из них и устроили это проклятье, обратившись к ведьме или колдуну. Лучше б не корабль прокляли, и не человека, а нашу… ой…
И снова в синих, как небо Испании, глазах Бьянки блеснули слезы, и это было неспроста, видать, и здесь имелась какая-то жуткая тайна… может, правда, и не совсем уж жуткая, но явно такая, которую Громов никак не должен был узнать. Почему? Наверняка дело тут не в иезуитах и не в Филиппе Анжуйском!
— Слушай, милая, — обняв девчонку за плечи, тихо промолвил Громов. — У меня почему-то такое чувство, что тебе угрожает опасность.
Бьянка со всей поспешностью натянула на лицо улыбку:
— Да нет, что ты.
Но синие очи ее говорили иное!
— Вот тебе, — молодой человек снял с шеи цепочку из нержавеющей стали с иконкой Божьей Матери Тихвинской и, поцеловав, вручил девушке. — Вот. Носи не снимая, рядом с нательным крестиком. Она защитит тебя от многих бед… хоть ты и католической веры, но я думаю… пусть.
— Спасибо… — надев амулет, растроганно поблагодарила Бьянка.
Встав, молодой человек разлил по бокалам остатки вина из большого, недавно принесенного Жоакином, кувшина.
— Мне пора, — поглядев в окно, внезапно засобиралась гостья.
Андрей пытался ее обнять, но девушка увернулась:
— Нет-нет, и в самом деле пора. Милый, помоги мне одеться.
Громов послушно взял со стула сорочку:
— А цепочка-то прямо как у тебя на шее всю жизнь и была. Ну дай хоть поцелую, что ли…
— Подожди… Вот так подержи… ага… Целуй теперь! Ну? Что ты так смотришь?
— Хочу спросить. Не обидишься? — хмыкнул сеньор лейтенант.
Баронесса вновь потрогала мочку уха:
— Если не о Красном Бароне, то не обижусь, нет.
— Смотри, ловлю на слове!
— Бабочек ловят! И рыбу! — неожиданно рассердилась Бьянка. — А меня не надо ловить. Ну спрашивай же — времени нет совсем.
Громов обнял гостью за плечи:
— Тебя и в самом деле устраивает… вот так…
— Не устраивает! — с обидою выкрикнула девушка. — Но что я могу поделать? Убить своего мужа? Так толку… после его гибели я уже распределена.
— Что? — удивленно переспросил Андрей. — Что значит — распределена? Я не ослышался?
— Ничего такого не значит, — Бьянка отмахнулась, закалывая локоны острой золотой булавкой. — Нет, не надо меня провожать — это опасно.
— Но милая…
— Опасно для меня, не для тебя.
— Такой грозный муж? — открывая дверь, усмехнулся Громов.
— Да нет, дело тут не в муже, — девушка обернулась и подставила губы. — Целуй! И знаешь, дай-то бог, чтоб мой дражайший супруг протянул как можно дольше. Не прощаюсь — ведь мы еще встретимся, правда?
— Конечно, встретимся, — поцеловав гостью, Андрей галантно проводил ее до лестницы. — Тебя точно не надобно провожать? А то я мог бы послать слугу, коли ты меня не хочешь.
— Не надо слугу. До встречи, милый!
Поправив шляпу, юная баронесса выбежала во двор, и Громов метнулся к окну, проводить любимую хотя бы взглядом. Грациозная фигурка лихо взметнулась в седло, тронула поводья…
Оглянется или нет?
Оглянулась. Помахала рукою. Выскочивший из людской привратник проворно распахнул ворота, и гостья скрылась из глаз в жемчужно-серой дождевой пелене, растворилась, исчезла… Андрей надеялся, что ненадолго. Да что там надеялся — знал.
Назавтра в Барселону в сопровождении англо-австро-голландских войск и пышной свиты торжественно въехал великий герцог Карл Габсбург, тут же признанный королем уже воочию, не только Каталонией, но и Арагоном, Валенсией, Мурсией и Балеарскими островами.
На площади дель Рей играл полковой оркестр, звенели литавры, ухали барабаны — собравшаяся на улицах Барселоны толпа, не жалея голоса, приветствовала «доброго короля Карлоса», видя в нем единственную надежду своей свободы.
— Слава королю!
— Да здравствует свободная Каталония!
— Многие лета славному королю Карлу!
Честно сказать, чисто внешне эрцгерцог (а ныне — провозглашенный испанский король) — Карл Громову не понравился. Какой-то заносчивый щеголь, потасканный плейбой с заметным брюшком и брезгливо выпяченной нижней губою — родовым знаком Габсбургов. Ежели судить по портретам, Филипп Анжуйский выглядел куда как представительнее, хотя тоже — не очень. Да всех европейских монархов в это время вряд ли можно было назвать красавцами, взглянешь на портреты — истинные упыри!
На следующий день прямо с утра сеньор лейтенант отправился к де Кавузаку, учителю фехтования и танцев, где провел время почти до полудня, напряженно тренируясь во владении клинком и ритмом, после чего, усевшись все на ту же смирную гнедую кобылку, не особенно торопясь, поехал на гору Монтжуик, в крепость. Налетевший с моря ветер к обеду разогнал тучи, и дождливая серость уступила место сияющей небесной голубизне, тронутой ажурными перистыми облаками, подсвеченными золотистыми лучами солнца. Резко потеплело, наверное, градусов до десяти-двенадцати, а то и больше, Андрей даже снял теплый, с меховым подбоем, плащик, да, свернув, положил его перед собой, на луку седла. Молодой человек улыбался, откровенно радуясь погожему, почти что уже весеннему, дню; пробегавшие мимо такие же радостные мальчишки помахали лейтенанту руками и со смехом унеслись дальше по каким-то своим делам.
