Алекс Кун - Петербург
Вообще — тревожный симптом. Слишком активно и много раздаю взбадривания. Надо сесть и спокойно проанализировать, в чем основные затыки. Может, еще одну верфь заложим — демоны с ним, с сухим деревом. Построим баржи из сырого леса, года на три — пять их хватит, а потом основной наплыв стройки спадет.
Вот только кто мне даст спокойно сесть и заняться делами?
Высматривал дворец, мысленно успокаивая паранойю, кричащую, что ковер — это не к добру. Сам знаю. Но не во всякой войне можно победить. Каждому Наполеону — свое Ватерлоо, а каждому князю ошейник от государя. В смысле, ленту с бантами, медалями и прочими значимыми регалиями.
Охрана дворцовой набережной мне понравилась. Патрули ходили вдоль нее, и провожали наш струг внимательными взглядами. Бдит народ. Кроме патрулей Двинского полка много было преображенцев, а на маленькой дворцовой пристани так вообще целое капральство дежурило. У пристани стояли зашвартованными небольшая яхта и буер. Вот и еще один штришок к городу — значит, и Лужская верфь, возглавляемая Скляевым, начала строительство «дворянского» флота.
Выбравшись на высокую пристань, уделил несколько минут новинкам. Яхточка мне понравилась, хотя давно уже надо было переходить от шверцев к шверту. Ну а буер был просто одномачтовой разъездной посудинкой, без особых изюминок.
Пока глазел на новинки, к нам подошел майор преображенцев, настойчиво приглашающий во дворец. Перед ковром не натопчешься — кивнул майору, что готов за ним следовать.
Дворцовый комплекс похорошел еще больше. Да и обжитость в нем появилась — сновал народ, вился полупрозрачный дым над трубами. Удивительно много бояр, порой даже с семействами, вышагивало по набережной и площади. Интересно, где они живут? Ведь дворянский район еще и на 10 % не отстроен. Задал этот вопрос майору. Оказалось, севернее Дворцового парка отстроили, на скорую руку, целую слободу. Зимой рубили дома, и к середине лета уже началось заселение. Это, конечно, не по плану, но пока пусть так и остается. Пригород и летние домики возникли раньше города. Петербург, как всегда, полон сюрпризов.
Внутреннее убранство дворца стало еще богаче. Особенно впечатлили большие люстры с хрустальными висюльками и ковровые дорожки на лестницах, прижатые отполированными до золотого блеска прутками ковродержателей.
По лестницам сновал народ, будто в школе объявили большую перемену. Заметил интересную тенденцию — дворцовые слуги носили ливреи и парики, выделяясь на общем фоне. Надо будет использовать это обстоятельство, и закинуть слух, мол, парики носят только слуги, чтоб их было удобно различать. Добьем окончательно европейскую моду.
Преображенцы отвели меня не в левое крыло, как ожидал, а в большую приемную правого крыла, где меня попросили подождать. А чтоб не скучно было — к паре моих морпехов добавили еще пару преображенцев. Это эскорт или конвой?
Ждал долго. Успел даже пожалеть, что не заехал на Ижору. Да и со строителями можно было пообщаться. Вместо этого полировал взглядом пуговицы преображенцев и прикидывал, насколько сильно поменялась их форма за эти годы. Надо было справочник литейный с собой взять — меня это шаманство лучше всего усыпляет. Хотя, ныне усну и без справочника, особенно если поем.
На прием меня позвали, когда окончательно собрался составить рядком красивые, витые, стулья и удовлетворить часть своих потребностей. В результате, появился перед высоким обществом хмурый, и встретил еще более сумрачный прием.
— Донесли мне, князь, будто к бунту ты подбиваешь!
Петр, в своем черном сюртуке с белыми отворотами и серой грудкой камзола, напоминал нахохлившегося ворона. И стая вокруг него подобралась знатная — попугаи и павлины. На каком языке общаться с таким зоопарком?
— Неверно донесли, государь. Ежли кто и думает, что клятву тебе порушить мог — то он об ином не подумал. Любые бунты, на землях, что ты мне доверил, урон артелям принесут. Не будет зерна — нечем люд на заводах кормить станет. Бунт для меня это нож в сердце.
Петр отошел от окна, где он наблюдал копошение рабочих на площади, устанавливающих на постамент золотой шар державы, выполненный в виде глобуса с рельефными материками и увенчанный крестом.
Подойдя в упор, и хмуро оглядев мой потрепанный вид, задал вопрос
— Письма на Дон отписывал?!
Ну, так и знал, что инициативы наказуемы! Достал из планшетки запасенные копии писем вместе с письмами от Боцмана, протянул их Петру.
— Отписывал государь, как же иначе! Коли губернатор докладывает, что на землях неспокойно — не можно такое без внимания оставить. Он и в губерн-коллегию отписывал, да только ответа не получил.
Петр резким движением выдернул у меня листы, глянул недобро и отошел к окну, быстро пробегая текст глазами и рывками перебирая листы. Просмотрев весь текст, откинул письма на подоконник. Постоял перед окном, под нарастающее шушуканье ближнего круга. Потом, не поворачиваясь, продолжил.
— Внове ты князь не свое дело затеял. Сказано было, что от тебя потребно, да ты, знать не услышал. Раз так, лишаю тебя вотчин азовских, чтоб дела земельные тебе взор не застилали. Быть посему!
На последней фразе Петр хлопнул по подоконнику рукой, а вокруг громко и одобрительно зашумела подтанцовка. Честно говоря, сердце больше екнуло, когда из-под подоконника пыль строительная посыпалась, чем от лишения земель. За земли особо не волновался — губернатор там ныне надежный, а Петр все одно собирался князей от земли отжимать. Так почему бы, не начать с меня? Обидно, конечно. Поклонился, под усиливающийся галдеж.
— Воля твоя, государь.
— Ступай! И будь пока в граде.
Петр так и не повернулся от окна. Оставалось только развернуть плечи, развернутся самому и выйти за дверь, по пути заметив, что дверь слегка разбухла и плотно не прикрывается. Чего только в голову не лезет.
Курил на ступеньках крыльца, в окружении морпехов. Мимо сновал народ, в дверь на дальнем конце дворца пытались впихнуть очередное творение краснодеревщиков, которое явно не лезло в проем. Хотел пойти, устроить нагоняй, так как у нас для этих целей на другом торце ворота есть. Но было лень. Пусть живут, как хотят.
С другой стороны, ничего страшного не случилось. Губернатор есть, нового хозяина Петр назначать не собирается, отходить от налаженных технологий никто не станет… Чтоб им подавиться! Кого я убеждаю? Себя?
Трубка давно стлела, а в груди разгорался костер. Хоть и считал себя не особо честолюбивым, а жизнь несправедливой фундаментально, но хоть в котловане-то, под фундамент, должны были остаться крупицы благодарности! Ошибался.
Оторвала меня от разжигания темных эмоций выскочившая на крыльцо Тая. Огонь перебежал с одних эмоций на другие. Гори они все ясным пламенем.
Тая прижималась, пряча на груди руки, и скороговоркой рассказывала о событиях уходящего лета. Мне было просто хорошо ее слушать.
Потом предложил прогуляться. Так сказать, пройтись по «першпективам», вышагивая по утрамбованным, и местами даже заасфальтированным, дорогам у набережных каналов, вдоль сухих, глубоких рвов.
Неспешная прогулка, с пинанием особо крупных кусков щебня, выбитых копытами из покрытия дорог, и радостное настроение Таи — постепенно отодвигали на задний план неприятности. Захотелось даже осмотреть город не как деталь, лежащую на верстаке, в окружении инструментов и стружек, а как картину, на которую хочется смотреть и находить все новые и новые мазки.
Город выбивал из земли каменные побеги домов, разлиновывая землю, отчеркивая зелень травы дорожками и проспектами. Центральные проспекты, у линейных каналов, сходились к Дворцовой площади, и зрительно, завершались видом дворца, аккурат на парадные дворцовые входы, над которыми, под крышей, монтировали гигантские циферблаты часов.
У третьего обводного канала, ближе к Дворцовому парку, из-за стен строящихся домов выглядывали цоколи многоглавой церкви, которой недоставало только куполов.
Город строился, вытягиваясь к солнцу, и пользуясь каждой, даже ночной, секундой лета. Жизнь продолжалась, не обращая внимания на людские дрязги.
Мы с Таей неспешно переходили по временному деревянному мостику через первый линейный канал, в сторону Дворцового парка. Вспомнилась традиция «поцелуева моста». Традиция старая, идущая почти от основания города в мое время. Мост через Мойку тогда был границей города, на нем прощались с уходящими и встречали возвращающихся. Соответственно, мост славился поцелуями и объятьями. Рассказал Тае про эту традицию, выдав ее за свежую придумку. Морпехи за спиной только хмыкнули, деликатно отворачиваясь от реализации новой-старой традиции.
Признаюсь, мы с Таей затянули не одобряемый церковью процесс на горбе безымянного моста. Дробный лошадиный топот за моей спиной совершенно не отвлекал, пока Тая не отстранилась, глядя мне за спину.
