Барон фон дер Зайцев – 2 - Андрей Готлибович Шопперт
— И где эти два дня нам жить? — а чего, мачеха правильный вопрос задала. Три дня прожить на улице, и три ночи провести в возке — это при пронизывающем северном ветре и нудном дожде, и при температуре близкой к нулевой, настолько среднее удовольствие, что даже как-то и испытывать его не хочется. Даже от предчувствия зубы плясать начинают.
— Я попробую найти вам приют, фрайфрау, — вздохнул святой отец. И ведь нашёл. Совсем немного они проехали от Домской площади, как натолкнулись на стену и закрытые массивные деревянные ворота, за которыми виднелась небольшая каменная церковь.
— Это женский цистерианский монастырь, а там возведён храм святой Марии Магдалины ещё сто лет назад. Я знаком с настоятельницей и попробую договориться, чтобы вас приютили на пару дней. У них есть кельи для паломниц. Попробую. Хоть это, наверное, в это время…
— Я дам четыре шиллинга, — остановил причитания преподобного Мартина Иоганн. Ему и самому не терпелось оказаться под крышей и согреться.
— Хм. С четырьмя шиллингами будет проще.
На стук пухлой ладошкой пастора в массивные ворота вышла здоровая девка… а монахиня в черных как… как нестиранная тряпка, одеждах. Поскупились на краску. Какими-то пятнами прокрасили.
Святой отец поднялся на цыпочки и стал шептать девке, тьфу, монашке в ухо чего. Странно. От кого шифруется. Потом преподобный руку к Иоганну за милостыней протянул. Когда четыре серебрушки перекочевали в жменю девки… да чтоб её, огромной монашке, дверь закрылась и повисло ожидание, сопровождаемое шелестом дождя. Минут через десять дверь распахнулась и святого отца с мачехой и датчанкой забрали, а Иоганн с пятью новиками остался стоять под дождём.
Событие двадцать шестое
— Надо меньше пить! Надо меньше пить! — вспоминая фильм новогодний, прыгал вокруг Галки Иоганн. Лошадь водила головой, провожая взглядом попрыгунчика, фыркала, тоже вспоминая комедию, и неодобрительно мотала головой. Мол, ты тут анахронизмы направо и налево не разбрасывай. Спалимся.
Так тут попробуй, не попрыгай. Преподобный, чтоб ему в кофе имость Гонората соль постоянно перепутывала, отец ушёл с Мариями и исчез, уже час, должно быть, торчат они с новиками у тяжёлых потемневших от времени ворот. Новиков всего пять. Они сначала, как и положено, сидели в сёдлах, взгляды подозрительные на прохожих кидая, оберегали тощего барончика, но час — это прилично так времени, особенно, если стоишь на холодном ветру, дожде и весь промокший с самого утра и голодный. Так не все минусы, ещё ты при этом в консервной банке. Новики теперь тоже с коней спры… спусти… с помощью товарищей сбрякали на грешную землю, и ходят, скрипя и звеня доспехами, вокруг бедных лошадей, тем хуже всего. Им и ходить не разрешают, стой и извергай яблоки.
Наконец, довольная рожа отца Мартина, чтоб ему проктологом работать, нарисовалась в проеме ворот, за ним и девка… да, что такое, монашка вышла и перекрестила их на дорогу. Они тоже мысленно послали и девку, и монастырь к чёрту, и процессия, ведомая сытым и согревшимся преподобным, чтобы ему кумиром быть у геев, вернулась на Домскую площадь, но протиснувшись сквозь народ из конца в конец этой толкучки и миновав рынок, они углубилась в одну из улочек, вытекающих из этого многолюдья.
Проехали недалеко. Буквально триста-четыреста метров и пять всадников и тачанка снова остановились у серых ворот деревянных в каменной стене. Святой отец, чтоб его казнили понарошку, спрыгнул с телеги и уверенно забарабанил в ворота, по ходу дела поясняя куда это он ломится.
— Здесь находился первый, деревянный ещё, Домский собор Риги, — преподобный, чтоб ему врачи намордник прописали, застучал настойчивее, так как на первоначальные похлопывания пухлой ладошкой не последовало ни ответа, ни привета, — Лет сто пятьдесят назад это место перешло к монахам францисканцам. Здесь появился мужской монастырь с каменной церковью-капеллой. В честь похожего монастыря в Любеке он получил имя Святой Екатерины. Так что этим стенам два века.
А так это и смотрелось. Неровные, плохо или никак не обработанные, камни стены аж попахивали древностью, лишайником и мхом заросли, выкрошились местами. Видно, что пытались подмазать известковым раствором кое-где, но мастера перевелись, так нашлёпки, которые тоже в течение ближайших десяти минут должны отвалиться.
— Здесь настоятелем служит мой брат двоюродный — игумен Варсолофий, здесь мы и остановимся. И именно, тут, Иоганн, должен быть брат Сильвестр — рисовальщик, с которым ты секретами собираешься поменяться. Ну, я тебе говорил, мы вместе с ним в Кракове в академии учились. Что-то не открывают? А, так обедня сейчас! — преподобный отошёл от ворот и перекрестился на шпиль небольшой колокольни.
— Может, Андрейка копьём в ворота постучит? — есть же в мире тёплые подвалы, пытошные, где жаровни горят, пацан продрог так, что подумывал уже развернуть телегу, убрать попону, прикрывающую деревянную пушку, и дать команду тюфянчею вынести эти ворота, что стоят между ними и теплом.
— Территория монастыря большая. Тут и церковь Святой Екатерины и отдельный зал капитула, рефлекторий, или трапезная, дормиторий, или спальный зал, кладбище, а также небольшая крестовая галерея. Ещё внутри монастыря есть недавно построенный дом общества Черноголовых. Там члены братства из других городов, чаще всего из Ревеля ночуют при посещении Риги. Вот я думаю, там для нас найдут пару келий. И при нём большая конюшня, — Преподобный вновь постучал кулако… кулачком и, неожиданно заскрипев, створка ворот поплыла внутрь, открывая небольшую щель, откуда высунулась голова монаха в пилеолусе шёлковом. Эта такая тюбетейка католическая, чтобы выбритую тонзуру в тепле держать.
— Приветствую тебя, брат Кнут. Примите ли меня и моих спутников в свою обитель на пару дней? — на этот раз за шиллингами отец Мартин не обернулся к Иоганну, хоть тот уже даже маркой готов был пожертвовать, лишь бы в тепле оказаться и к еде поближе.
— И тебе долгой жизни, преподобный Мартин, — оба священника перекрестились друг на друга, и без тени сомнения на челе, брат Кнут отступил внутрь монастыря, увлекая за собой одну из створок ворот.
—
