Физрук-10: назад в СССР - Валерий Александрович Гуров
— Ладно. Пойдем поговорим с твоим другом. Ведь он у вас главный заводила.
— Он занят… — пробормотал Володька. — Ну с одним человеком разговаривает.
— Ну, значит, и я поговорю с этим человеком. В конце концов, я ваш учитель.
Братишка смотрел на меня умоляюще. Он явно не хотел меня пускать в комнату, где Перфильев-младший «с одним человеком разговаривает», но и не знал, как меня остановить. Я разулся. Снял куртку и шагнул в большую комнату. Володька не стал мне препятствовать. Я подошел к двери в детскую и постучал. Войти меня не пригласили, но дверь открылась. Я увидел растерянное лицо Севки, а за ним маячившую фигуру взрослого мужика. Отодвинув пацана в сторонку, я вошел.
— Здравствуйте! — сказал мужик, поднимаясь.
Признаться к такому я готов не был. Одно дело слушать рассказы лжеписателя, который оказался тем еще фантазером. Другое — увидеть инсектоморфа собственными глазами. Нет, никакого сегментированного брюшка, плащеподобных прозрачных крыльев, сложенных на груди средних лапок и жвал на лицевой маске не было, но зрелище все равно оказалось малоприятным. Не удивительно, что эти люди таятся. Чего только стоят эти чудовищные наросты на лице и скрюченные, поросшие длинным жестким ворсом кисти рук. Во всем остальном — мужик как мужик.
— Сева, выйди! — велел я и добавил: — Мне надо поговорить с этим товарищем.
Перфильев-младший переглянулся с человеком-осой и тут кивнул. Пацан вышел, оставив меня с гостем наедине. Тот буравил меня своими глазенками, которые и впрямь казались насекомьими из-за странных выпуклых и блестящих наростов вокруг них. Илга права — болезнь, уродство. Не исключено, что компенсированное развитием умственных способностей и гипертрофированного воображения, питаемого манией величия. Трудно жить среди людей с такой внешностью, вот и приходится придумывать новую разумную расу.
— У меня один вопрос, — заговорил я. — Зачем вы морочите пацанам голову?
Инсектоморф вдруг принялся скрести пальцами себя по бокам, видать, имитируя потирание насекомым лапками брюшка, изуродованные болезнью челюсти его зашевелились и раздался звук от которого у меня мурашки побежали по спине. Не от страха, понятно. Скорее это можно сравнить с ощущением, которое вызывает поскребывание железякой по стеклу. Я почувствовал трудно преодолимое желание врезать ему по рылу, но сдержался. Бить больного уродца свинство. Человек-оса, наконец-то справился со своим ротовым аппаратом и выдавил:
— Мы не морочим. Помогаем найти другой путь.
— Какой другой? — усмехнулся я. — У нас, советских людей, один путь, общая цель — коммунизм.
Собеседник снова проскрипел-поскрипел и заявил:
— Коммунизма не будет. Будет война. Все погибнут.
— Откуда такая уверенность?
— Люди все проблемы решают через насилие. Ведь вам хочется меня ударить.
— Не скрою. Хочется. И я это сделаю, если вы не оставите детей в покое. Вы пичкаете их своими химерами, а им предстоит жить в реальном мире. Дискутировать с вами я не собираюсь. Ноги в руки и чтобы я больше вас не видел. Следующая встреча может закончится для вас плачевно.
Человек-оса спорить не стал. Он поднялся со стула на котором сидел и вышел из детской. Я последовал за ним. Во избежание эксцессов. Проводив гостя, вернулся к пацанам, которые сидели рядком на диване, не поднимая на меня глаз. Я ушел на кухню, поставил чайник на газовую конфорку. Заглянул в заварник — пусто. Ладно, не гордые. Я сполоснул его кипятком. Нашел чай в жестяной банке с изображение слона. Насыпал с пяток ложек заварки в чайник, залил водой и накрыл матерчатой куклой. Вернулся в большую комнату, где также молча сидели пацаны.
— Ну, чего надулись, как мыши на крупу? — спросил я. — Обиделись на меня, что я выставил этого дядю? Вряд ли Ксюша обрадовалась бы такому гостю. Да дело даже не в этом. Почему вы уверены, что этот человек и другие, ему подобные, желают вам добра? Потому что рассказывают красивые сказки?
— Это не сказки, — пробурчал Володька.
— А ты, Сева, тоже так считаешь?
— Нет, — сказал он. — В примитивном изложении даже теория относительности звучит, как сказка. Истинную ее сущность могут понять лишь люди, владеющие математическим аппаратом.
— Хочешь сказать, что я не шарю в высшей математике, а следовательно не могу судить?
— Ну я не хотел вас обидеть, Александр Сергеевич.
— Я не обиделся. Вполне допускаю, что в тонкостях этой вашей «теории относительности» я не разбираюсь, но я кое-что понимаю в людях. Ведь эти, так называемые, инсектоморфы — не пришельцы, не разумные насекомые, а всего лишь больные люди. У них редкое заболевание, не поддающееся лечению. Я не утверждаю, что они больны психически, но физическое уродство нередко ведет к завышению самооценки. Чтобы компенсировать внешние недостатки, они частенько придумывают красивые теории, считают себя избранниками бога, судьбы или эволюции. Норму они считают отклонением, а отклонением нормой. Вот и эти люди-осы вообразили, что они обладают особым знанием, которое должны передать подрастающему поколению. То есть — вам.
— Они не передают нам какого-то особенного знания, — снова заговорил Перфильев-младший, — они просто учат нас учиться. И не только по книгам, но и у природы. При этом они нас не пытаются перевоспитывать и не навязывают своей точки зрения.
— Ага. А мы — обыкновенные учителя — значит, навязываем?
— Иногда, — откликнулся брательник. — Вот как ты сейчас!
Вот здесь он меня ловко подловил, должен признать. Сам же собирался действовать осторожно, а попер буром. И вот результат. Еще немного и пацаны замкнутся, а от них пойдет по цепочке и я потеряю доверие класса, которое с таким трудом завоевывал. Пойти на попятную? Тоже плохо. Учитель не должен быть бесхребетным червяком, который легко гнется в любую сторону. Лучше всего потихоньку съехать с темы. Кстати, я ведь пришел не за тем, чтобы выставить взашей инсектоморфа.
— Ладно. Оставим пока этот разговор, — сказал я. — Я вот хотел о чем спросить, главным образом тебя, Володька. Зачем понадобился тот розыгрыш, со Светой Савватеевой, которую вы с ней выдали за ее сестру Таню? Только, пожалуйста, на этот раз не увиливай от ответа.
— Это был не розыгрыш, — буркнул братишка.
— Ответ не засчитан. Света сама призналась, что это была твоя идея — выдать ее за сестру.
— Моя! — не стал спорить он. — И все-таки — это не розыгрыш.
— Тогда что же это?
— Мы не знали, что ты поедешь по
