Сашка (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович
Дверь чуть скрипнула. Выпороть всё же их плотника надо. Опираясь на кикимору Анну, Сашка зашёл в гостиную и направил девчонку к буфету. Стеклом понятно никаким он не был застеклён. Не те времена, не стеклянные. Дверь была глухой, деревянной из тонких дощечек набранная. На полке, как и запомнил Виктор, лежал штопор. Орднунг это хорошо. Каждая вещь лежит на своём месте.
— Эта штуковина, — ткнул пальцем Кох в штопор.
Анна взяла и головой мотнула, мол, веди к вину, чего опять за титьку схватился. Само получилось. Когда Анна открывала дверь, то чуть ею не зацепила имбецила. Он отшатнулся и рукой потянулся, опору разыскивая. За что получилось, за то и вцепился. Привычка опять же.
— Пошли, это в подвале, — с неохотой отцепился. Нет, не из-за вожделения медицинского этого прыщика, из-за боязни равновесие потерять.
Подвалом или винным погребом это помещение назвать было неправильно, наверное. Дом строили на холме и получилось, что в этом месте склон. Архитектор это обыграл грамотно и построил под половиной дома цокольный этаж. Метра в два высота. Из холла туда вёл коридорчик и пару ступенек вниз. Дошли гуськом, открыли дверь. Темнота. В гостиной луна вполне себе все рассмотреть позволяла. А тут окон не было. Выключателей тоже. Зажигать шарик светящийся в руке ведьма Анна не умела, а чиркать тут кресалом, чтобы огонь высечь и свечку запалить не правильно бы было. Услышат ещё наверху. Пришлось идти на ощупь. Чуть-чуть свет в открытую дверь из холла попадал. Сашка довёл кикимору до угла ближнего, где и стоял шкаф открытый или этажерка, должно быть, так нет, боковые стенки-то есть. До конструкции довёл, где последний раз вино видел. Общупали. Стояло всего две бутылки.
— В обе? — пропищала-прошипела ему в ухо шишига.
— Да. Как показывал, вкручивай в пробку.
Событие тридцать первое
Закон, живущий в нас, называется совестью. Совесть есть, собственно, применение наших поступков к этому закону.
Иммануил Кант
Назад, когда на дорогу выбрались, что к лесу ведёт заповедному с кикиморами и шишигами, уже светать начало. Не вставал восход, как в стихе:
Вставал восход, блистателен и строг,
За старых сосен медными стволами.
Нет пока просто небо посерело и мириады звёзд стали потихоньку растворяться, остались сначала самые яркие — Бетельгейзе, должно быть, всякие. Ещё бы знать, где она. Потом вскоре и они попрятались, и только Венера на востоке сиять осталась. Поспешали. Анна время от времени пятками пинала животик вороного великана и тот с задумчивого шага на короткий период переходил на вдумчивую рысь, но ленивый был англичанин этот. Как там грузинский князь его обзывал Суффолк-панч? Суффолк — это графство в Англии, а что такое «панч»? Эх, не занимался Кох никогда скотоводством… лошадиноводством. Тут специалист нужен. Всю жизнь рассаду выращивал. Саженцы. Если вдруг придётся этими княжескими конями заниматься, то надо специалиста искать.
Сашка сидел опять позади шишиги Анны и трусил, обхватив её и прижавшись. Кикиморе видимо нравилось, раз не дёргалась, или притерпелась уже, смирилась, как с неизбежным злом. Ну подумаешь, дурачок за титьки схватил. Пусть ему. Нечего радости убогого лишать.
Приехали, Анны сгрузила опять на грешную землю молодого отравители и пятками в очередной раз брякнула конику по пузе.
— Отведу мальчишкам в ночное, а то их запорют до смерти.
Виктор Германович согласно кивнул. Он и не подумал о мальчишках деревенских, и взаправду, за утерю коня стоимостью в полторы тысячи рублей на серебро забьют ребят до смерти. Ускакала навка, а Сашка кое-как доковылял до леса и там, выбрав палку поровнее, стал переходить от дерева к дереву по тропинке узкой, направляясь к землянке. А потом надоело зайцу бояться… да, надоело. Отбросил палку и пошёл. Нужно же учиться ходить? Сколько можно⁈ Нет, чуда не произошло. Не Иисус. Но от дерева к дереву по нескольку шагов делал.
В избушке он свалился на топчан, прикрылся тем куском серой материи, что использовала вместо банного полотенца Анна и отрубился. Получается, всю ночь не спал. Да не просто бодрствовал, а мотался на коне за три девять земель, да ещё и яд в бутылки с вином подливал, что душевному спокойствию тоже не способствовало. Пусть и не сам, а кикимора лила, но он ведь рядом стоял и, выходит — полностью причастен. Пока всё это творил, то не думалось, что это убийство двух человек. Не из пистолета палил, не шпагой тыкал. Капнула Анна пару капель в бутылку, заткнула пробкой и назад на полку поставила. Ни крови, ни грохота выстрела. А вдруг не отравятся? Укладываясь на топчан, Виктор думал, что мучимый совестью, не уснёт. И ошибся. Только вытянул ноги и уже вырубился, и ни кошмаров не снилось, ни других снов. Отрубился — правильное слово.
Разбудила его Анна. Растолкала.
— Барчук просыпайся, уступи место девушке. Я обед сварила и лекарства тебе от дурости, ты суп похлебай и выпей вон в той кринке отвар. Как солнце садится начнёт, меня разбуди.
Кикимора в своём кикиморском наряде вытянулась на шкурах и засопела. Кох брякнул себя ладонью по лбу, потом по жопе, потом по плечу. Нет, не честно так, они такое дело сделали, так намучались, на смертоубийство пошли, а комарихи, как пытались его голубую княжескую кровь испить — продегустировать, так и не изменили своего намерения, при этом над лежащей шишигой ни одного, а над ним туча. Пришлось сначала идти на улицу опростаться, потом искупаться, потом дровами загрузиться, ну и травой прихватиться. Когда дым заполнил землянку и комарихи полетели через распахнутую дверь и дырку в крыше на улицу, Виктор, наконец, добрался до харчей. Это была каша. Из тех, видимо, зёрен, что принесла вчера навка. А как каша из зёрен пшеницы называется? Про полбу Пушкин писал, может она и есть. Хрень это, а не полба, за что там бился с попом хитрец Балда из его сказки. Не вкусно. Пресно. Мяса нет, даже маслица постного и то нет. Про маслице нужно подумать, вспомнил Виктор Германович, вроде ещё не начали давить из семечек. Нужно будет опередить конкурентов.
Кое-как, несмотря на голод, Сашка запихал в себя разваренную пшеницу и перешёл к десерту. На этот раз средство от дурости было другим, не сгущёнка зелёная, а напиток по цвету грузинский кофе напоминающий и по консистенции тоже. Один осадок. Как эти грузины эту бурду пьют? Пришлось их подвиг повторить. Нет, Кох был вполне себе разумным человеком с двумя верхними образованиями и с огромным жизненным опытом, и понимал, что генетические болезни ни сгущёнкой, ни кофе недоделанным вылечить нельзя, но надежда умирает последней. Чего мы знаем про народную медицину и знахарок, как-то зубы заговаривают, как-то от бесплодия лечат, почему не могут эту двадцать первую хромосому разделить на три части и одну лишнюю выкинуть?
Словом, допил, постелил рядом с костром, догорающим, тряпку и прилёг.
— Барчук, просила же на закате разбудить? Вот дурень!
Событие тридцать второе
Совесть — когтистый зверь, скребущий сердце.
Александр Сергеевич Пушкин
— Ой, прости, Аня! — Виктор Германович потряс тяжёлой со сна головой.
— И что теперь делать? — зыркнула на него кикимора.
— А чего делать? Ты не сказала зачем тебя будить? — Аргумент же.
— Хотела к вам в усадьбу сходить, узнать…
— На разведку⁈ — тяжко вздохнул Сашка и развёл руками, ну, да, на разведку надо. А то ведь ему ещё нужно появиться в Болоховском и объяснить своё отсутствие.
— Теперь утром только, ночью не пойду. У кого там спросишь? — Кикимора глянула в пустую чашку. — Нужно поесть приготовить, проголодался небось, барчук?
Сашка прислушался к организму, со сна и не поймёшь, но поесть — это всегда хорошо.
— Сейчас бы пирожков с малиной.
— Ох, дурень, навязался ты на мою голову. Где я тебе пирогов возьму? Выбирай каша та же или каша из корней лопуха.
