Эпохи холст – багряной кистью - Александр Владимирович Плетнёв
С этим спокойствием командир и часть офицеров, валящиеся от усталости с ног, отправились по каютам, по койкам. Получила послабление и команда, только что в трюме всё ещё возились с распорками и пластырями.
С рассветом внимание вахты (не появится ли опять японец!) ориентировалось на левый борт – там должны были проступить берега Шаньдунского полуострова.
Штурман обещал:
– До Чифу шестьдесят-семьдесят миль.
Каково же было удивление марсовых, когда в рассеявшейся утренней дымке суша обозначилась на правом траверзе.
– Мать честна! А где мы? Неужель мы так бяжали, что незаметно у Артура оказались?
Подняли командира, подтянулся старший офицерский состав.
Поначалу встревоженные, потом недовольные, совсем не отдохнувшие, заспанные, поднялись на мостик. Уставились в бинокли, глядели на карту, испещрённую ночными каракулями штурмана.
– Это получается, что мы всё ещё в Жёлтом море. Справа-то Шаньдун, но южный берег… – штурман спросонья выглядел совершеннейше виноватым, – и маяк мы не из-за тумана не разглядели. Просто не дошли.
– То-то я смотрю бриз какой-то неправильный, – устало улыбнулся вахтенный офицер[10].
– Стало быть, господа, мы идём не в Чифу, а в Циндао, – не стал делать трагедии командир. Зевнув в сторону, в кулак… подставив лицо ветру, Ливен встряхнул головой и предложил: – Кто как, а я… заснуть всё одно уже не получится. Посему кто со мной – сменим вахту. Но для начала предлагаю взбодриться крепким кофеем.
Просто «по чашечке», естественно, не отделались. Что-то куснули-закусили, а там и кок подоспел, расстарался, сервировав. Организмы, оказывается, после ночных стрессов изголодались.
Крен на застолье не сказался, посуда по скатерти не ездила, только приборы недовольно позвякивали, когда корпус крейсера подрагивал на волне.
– Циндао… – Ливен совсем ожил лицом – сошло покраснение, разгладились мешки под глазами, распрямлялись нафабренные кайзеровские усы. – Как думаете, немец даст нам время поправить корабль?
– Да вроде ж почти в друзьях…
– Ага, у немчуры свои политические прусаки-тараканы в головах!
– Входите, – это уже было постучавшему в дверь матросу.
Лицо появившегося на пороге вестового не несло тревоги, скорей, выражало сожаление, что господ офицеров отрывают от трапезы.
«Разрешите доложить» было прервано жестом старшего офицера:
– К сути, голубчик.
– Там, вашбродь, дымы на осте…
Переглянулись.
Прозвучало бы «миноносцы… слева… справа или ещё где», не так бы забеспокоились.
А вдруг это японский крейсер? Крейсера? Для покалеченной «Дианы», даже с сохранением полного орудийного залпирования, это может закончиться неприятностями.
Ливен вполголоса выругался, откладывая салфетку:
– Полагаю, господа, придётся подняться наверх.
Снаружи стало ещё свежее.
Солнце почти печёт, полоса берега обозначена серой дымкой – миль двадцать.
Младший штурманский офицер выдал координаты и примерные часы до Циндао.
«Диана» дымит двумя трубами – одна машина по-прежнему вне работы.
Немного обнадёжили трюмные: «переборки выдержат и двенадцать», и отыграли заднюю: «но лучше не надо».
Всё так же тягуче на руле, неполадки с кормовой динамо-машиной и ещё какие-то мелочи.
Крейсер заметно качает на продольной волне, и когда клонит на левый, и без того накренённый борт, наступают неприятные минуты – будто вот-вот повалит дальше.
На мостике все хватаются за поперечины, пристраиваясь с биноклями и зрительными трубами.
Уже через пятнадцать минут стало понятно – всё-таки миноносцы. Понятно, что японские – навязчивые, деловито догоняющие… как у себя дома.
– Отряд из четырёх! – Первыми различили с марса. Потом и сами с мостика разглядели.
– Нас, господа, прямо никак не оставляют без внимания, – Ливен сохранял невозмутимость. – Что скажете?
– Днём? Против четырёх? Отобьёмся. Пусть на руле у нас запаздывание и ход не полный. Их вон, видите, как на волне пенит.
Однако чем ближе был противник, тем меньше (с оглядкой на ночные боевые авралы и две уже полученные пробоины) оставалось оптимизма.
Японские кораблики, приблизившись наскоком, уравняли скорость, следуя строго по корме «Дианы», на дистанции, при которой пристрелочные залпы кормового плутонга крейсера можно было назвать бесполезными – снаряды падали с большим разбросом.
В бинокль хорошо было видно, как сбавив ход до девяти узлов, миноносцы утратили свою стремительность, периодически окуная носы в волну, заливаясь по самую палубу. И всё же сохраняя свою некую хищную опасность. И судя по дыму, пары держали на полный ход.
– Им волнение только мешает. Но и нам вести прицельный огонь будет сложно, – став серьёзным, заметил командир, – и на уклонении против восьми самодвижущихся мин, если они додумаются до одновременного залпа… а вдруг сплохуем?
– И что? – спросил вахтенный начальник.
– Прикажите открыть все люки, а трюмным быть готовым бежать наверх. При подрыве всем спасаться по способности. Третью мину мы однозначно не переварим.
Словно взяв паузу, посовещавшись (а видимо, так и было), японцы резко пошли в атаку, рассыпаясь фронтом, забрызгиваясь из форштевней до самых мачт, кидая дым из топок до искр.
Орудия «Дианы» стали бить чаще и всё так же безрезультатно. Пока.
Однако дистанция сокращалась, и по мере приближения противника всплески стали ложиться кучней.
Росло напряжение.
Серые точки миноносцев превратились в узнаваемые силуэты.
Ближе… ближе – уже десять кабельтовых!
И вдруг они резко отвернули, ложась на разворот, показав узкие приземлённые профили.
Через минуту было очевидно, что японцы окончательно взяли обратный курс, некоторое время ещё сохраняя высокую скорость, а потом и вовсе опустив на «экономические» узлы.
– И что это было? – В голосе Ливена удивление и явно полезшее вверх настроение.
Теперь уж каждый норовил чего-нибудь сказать, ощутив облегчение ввиду уходящей угрозы:
– Разведка!
– Понимает узкоглазый, что себе дороже…
– Видали? Уходят с таким видом, будто вспомнили о недоеденном сасими и недопитом сакэ в какой-нибудь японской ресторации… что тут как будто буквально за углом.
– Да-да, – поддакнул кто-то, с нервным смешком, – дескать, ща перекусим, а к ночи вернёмся.
– И не одни! А с «Асамой» и сворой бронепалубников по нашу душу, – опять вспомнил о «Варяге» старший штурманский офицер. – Я так думаю – поняли, что днём у них ничего не выйдет. И время просчитали, что к ночи мы уже будем в Циндао.
Царское Село
(забегая чуть вперёд)
Иногда Александру Алфеевичу Гладкову казалось, что император всея Руси Николай II немного того… живёт в каком-то своём мире, не испытывая особых волнений о проблемах государственных. Сам Алфеич, несмотря на кучу своих технических мероприятий и прочих производственных головняков, предпочитал и обязательно старался поддерживать частый контакт с Авеланом. Особенно сейчас, когда там, на Дальнем Востоке, Витгефт вывел эскадру из Порт-Артура! И вот-вот должен нарисоваться Рожественский! Туда же на соединение вышли крейсера из Владивостока!
По всем
