Кувалда - Геннадий Борчанинов
— Миша, любезный, будь добр, принеси из камеры вещи этого юноши, — сказал следователь.
Полицейский закрыл дверь прежде, чем Кувалда успел сказать хоть слово и остановить его. Никаких вещей, конечно, в изоляторе не было, всё имущество Краснослав носил с собой. Кроме пальто, которое так и осталось висеть на вешалке в ресторане «Славянинъ».
Следователь вернулся к бумагам, и Краснославу вдруг стало жаль старого служаку, большая часть работы которого состояла в различного рода писанине. Реальные дела, допросы и расследования загадочных происшествий занимали едва ли пару процентов времени.
Через несколько минут Астахов протянул ему лист, Кувалда бегло прочитал содержимое. Ничего особенного, обычная подписка о невыезде и надлежащем поведении. И если с первым пунктом никаких проблем возникнуть не должно, то за надлежащее поведение Краснослав ручаться не мог, но всё равно взял перо и поставил внизу размашистую подпись.
— А позвольте узнать, в изоляторе у вас некий Абрашка сидит, он кто? — спросил капитан Кувалда, возвращая бумагу следователю.
— Бомбист, революционер, — скучающим тоном ответил Астахов. — Царя-батюшку нашего скинуть хотят. Развелось, понимаешь, всяких кружков. Агитировал поди?
Краснослав посмотрел на портрет Императора, висящий прямо над местом следователя.
— Ну, пытался. А что же вы его не повесили до сих пор? — спросил он.
Следователь пожал плечами.
— Император наш в своей милости казни запретил, заменил высылкой на каторгу. Они оттуда бегут, а мы их ловим и возвращаем. Абрашка уже третий раз у нас попался, рецидивист, так мы решили его тут и оставить, надёжнее будет.
— О майн готт, какое фарфарство, какое самоупрафство, — зло выплюнул Готлиб Карлович.
Астахов такой выпад проигнорировал.
В дверь постучали, вошёл полицейский, виновато развёл руками.
— Не было вещей никаких, — доложил он. — Не иначе, сидельцы уже присвоили.
— Да и ладно, — Кувалда махнул рукой. — Я могу идти?
Следователь снова поднял на него взгляд, степенно кивнул. Готлиб Карлович поднялся, отряхиваясь от несуществующих пылинок, будто ему нестерпимо тошно было находиться в полицейской управе.
— Вас вызовут, Сычёв, — произнёс следователь.
— Приятно было познакомиться, господин следователь, — учтиво раскланялся Кувалда.
Полицейский проводил их до выхода, и Краснослав снова оказался на промозглых петроградских улицах, с огромной досадой оставляя живую рептилию за спиной, пусть и закрытую в клетке.
Он ожидал, что Немец набросится на него с гневной тирадой, едва они выйдут за пределы околотка, но директор, напустив на себя грозный холодный вид, молча шёл впереди, явно считая ниже своего достоинства разговаривать с учеником.
Сырой холодный ветер забирался под тонкую тужурку, пытаясь выдуть последние крохи тепла, но Краснослав Кувалда, как истинный славянин, стойко переносил холод. Да и этот ветер, пахнущий помоями и печным дымом, на свободе казался слаще морского бриза, особенно в сравнении с затхлым запахом изолятора.
На петроградские улицы опускались сумерки, фонарщики ходили, зажигая вечернее освещение. Фонарные столбы, с перекладиной вверху, под самим фонарём, удивительно напоминали виселицы, и Кувалда явственно понял смысл той фразы, которой ему угрожал рептилоид. Он представил, как на каждом фонаре висит по человеку, и ужаснулся масштабу угрозы. Стремление уничтожить рептилоидов усилилось ещё в несколько раз. Он ни на секунду не сомневался, что инопланетные нелюди постараются свою угрозу осуществить.
Вдали показалась Гимназия, и мысли Краснослава вдруг перескочили к более насущным проблемам. Например, к наследнику Империи Кириллу Романову. Сто тысяч рублей, которые он требовал, Кувалда, конечно, не собирался отдавать, но сама по себе ситуация выглядела не очень приятной. К тому же, Краснослав не вполне осознавал, насколько это большая сумма. При себе у него не было ни гроша.
Гораздо важнее была сестра, которую Романов требовал привести прошлой ночью. Само собой, приводить Агнию в лапы этого мерзавца Кувалда ни за что бы не стал, но теперь за ней нужно было следить куда внимательнее. Он сомневался, что сестра сможет сама обеспечить свою безопасность. Нужно будет приказать Антипке присматривать за ней ещё усерднее.
Перед самым входом в Гимназию директор резко остановился и повернулся к нему.
— Не тумайте, Сычёфф, что это фам сойдёт с рук, — прошипел Немец, грозя узловатым пальцем. — Я вышибу фас из моей Гимнасия как пробку!
Кувалда увидел, как в глазах Немца плещется настоящая, незамутнённая злоба, которую не могли скрыть даже блестящие очки-пенсне. Но сканирование показало, что он человек, а не рептилия. Просто Готлиб Карлович был старым несносным козлом, отрывающимся на учениках и упивающимся мелкой, но ничем не ограниченной властью.
Краснослав испытал острое желание послать директора в короткое, но увлекательное пешее путешествие, но всё-таки сдержался. Выдержка у капитана Кувалды была поистине сверхчеловеческая.
— Как вам будет угодно, господин директор, — кротко произнёс он, чем ещё больше разозлил Немца.
— Scheisse! Halt die Fresse, Fоtze! Russisches Schwein! — рявкнул директор, краснея от злости.
Кувалда мог бы стерпеть оскорбление. Он мог бы простить немца, гостя в чужой стране, даже не осознающего, что выглядит глупо, стоя посреди улицы и поливая бранью собственного ученика. Брань на вороту не виснет. Он мог бы сделать вид, что не понял или не расслышал.
Но капитан Кувалда не мог стерпеть оскорбления целого народа.
Глава 19
Недолго думая, Кувалда пробил директору в душу. Аккуратно, но сильно. Немец согнулся от боли, хватая воздух ртом, будто выброшенная на берег рыба.
— Извинись, — потребовал капитан Кувалда.
Он запоздало оглянулся по сторонам. Вокруг не было ни души.
— Ч-что фы себе посфоляете! — прошипел Готлиб Карлович, как только смог снова вдохнуть.
— Извинись, — повторил Кувалда.
— Ты ещё пошалеешь! Щ-щенок! — продолжал шипеть Немец, и Краснославу пришлось прервать поток оскорблений ещё одним ударом.
Готлиб Карлович охнул и задрожал, и будто бы съёжился, всерьёз опасаясь новых побоев, но Краснослав ясно читал неповиновение в его глазах.
— Извинись, — снова потребовал Краснослав.
Он видел, как в душе Немца борются страх и гордость, и для подкрепления своих слов сунул ему кулак под нос. Со времён попадания хлипкое тельце
