Александр Афанасьев - Мятеж
Тихону в самом начале прислали по голове, неслабо так прислали, до шума в ушах и мошек в глазах, но на ногах он удержался и из драки не вышел. А почти сразу же ему удалось вышибить дух из того, кто это сделал: тот атаковал дравшегося рядом Митяя Буревого, атакуя, раскрылся, и Тихон прислал ему от всей души в челюсть с кастета – так, что хрустнуло...
В этом-то и заключается искусство группового боя. Три опытных бойца вполне могут, действуя слаженно, защитить себя от атаки с любого направления и по любому уровню. Количество атакующих тут имеет мало значения, большое количество даже в минус, они будут мешать друг другу. А атаки производятся контрвыпадами, потому что, когда один человек атакует другого, он раскрывается, и если от контратаки атакуемого он еще может прикрыться, то от просчитанного удара соседа уже нет...
Сколько могла продолжаться драка, непонятно, ибо уже полетели стекла, и добрые люди вызвали исправника к месту драки. Казаки не сдавались – всем им досталось, а одному досталось сильно, так что пришлось на ходу перестраиваться в «три-четыре», но нападающие понесли куда большие потери. Уже больше десятка местных «отдыхали» на земле, кому-то повезло – а кого-то затаптывали дерущиеся...
И тут что-то хряснуло... это было похоже на щелчок кнута пастуха, хряснуло совсем недалеко, где-то в перелеске, и все на секунду замерли. А потом – хряснуло еще раз – и на востоке, совсем рядом вспыхнуло болезненно-желтое, яркое зарево, особенно яркое на ночном фоне, и это зарево стало разрастаться вверх и в стороны... а потом дошло и до них, пахнуло горячим ветром, пахнущим дымом и горящим бензином...
– Га... Это шо? – произнес кто-то из парубков, вытирая сочащуюся из носа юшку.
– Братцы... а это ведь поезд...
Новый щелчок – и еще одна вспышка, уже на глазах казаков и хохлов...
– Снайпер! По поезду с горючкой бьет!
– Хана, казаки!
– Давайте в расположение!
– Гы, братва, а на станции-то...
– Поехали!
У местных были собственные заботы. Горящий поезд – это тоже добыча, возможность поживиться хоть чем-то. Скверный тут был народ, скверный. С преступными помыслами.
– За мной бегом марш!
Старшим по званию оказался урядник Ткачев, он-то и подал команду. Надо было добраться до расположения, и как можно быстрее. Сейчас каждое лыко в строку будет, если поезд сгорел – приедут разбираться. Узнают по самоволку – попадет всем по первое число...
– Иван... Бери Митяя и вперед. Поможешь ему! Пошли! Быстрее!
Потанцевали с барышнями, б...
– Братцы... а может, на станции... поможем, – запаленно дыша, выдал кто-то.
– Без тебя помогут... Чем ты там поможешь... голыми руками?
– Голым х...
– Гы...
– Разговорчики! Кто там? Зараз, если весело, пусть Митяя тащить помогает!
– Сам пойду...
– Без разговоров! Взгакались, как бабы!
Темно, только зловещие отблески разгорающегося пожара по правую руку. Под ногами – не пойми что, посадки какие-то, бежать тяжело. Уже слышны рвущие душу надрывные звуки сирен... знак беды. Впереди лес... зловещий лес. Лес, где прячется снайпер, который уже наделал дел и может решиться наделать еще...
Хотя нет... ему тоже сваливать пора...
– Дорога! Братцы, дорога!
И не успели они пробежать по ней и сотни метров, как началось...
Впереди взревела мотором машина, резанули поставленные на дальний свет фары, и хлопнули выстрелы, отрывисто и сухо – раз, другой, третий. Били из пистолета. Казаки шарахнулись, уходя от света, от пуль в спасительную тьму, машина рванула на них... А Тихон, чуть замешкавшись, решил, что терять уже нечего – и изо всех сил метнул свою свинцовую, тяжелую плашку чуть выше осатанелых, горящих желтым огнем фар.
Машина пронеслась мимо, так близко, что едва не задела... но звук ее мотора поперхнулся на высокой ноте и заглох, машина теряла скорость. Светом фар запалило ночное зрение, перед глазами были только плавающие круги да желтое зарево... но машина теряет скорость, он это понял точно. На ходу протирая кулаком глаза, Тихон рванул следом.
Диверсант сам облегчил ему задачу. Открыл дверь и старался выйти, ошеломленный внезапным ударом неизвестно откуда, осыпанный битым стеклом. То ли он увидел приближающегося казака, то ли услышал, но он попытался поднять пистолет и выстрелить. Первым ударом Тихон не сбил его с ног – только сбил прицел, пистолет хлопнул, и пуля улетела куда-то вправо, а вот вторым он врезал от души, со всей мочи. Тут же подскочили и казаки...
– Бей!
– Он Петруху вбил, бей!!!!
– Узы его!
Набросились все, кто уцелел, вбивая, втаптывая в дорогу свой страх...
– Прекратить!
Хлестко грохнул выстрел, казаки остановились. Ткачев добыл-таки пистолет, добрался до него...
– Прекратить! Живьем!
– Он Петруху убил!
– Живьем! – повторил Ткачев. – Назад, убью!
Казаки, сорвав злобу, чуть присмирели, ворча, отошли в сторону от растоптанного на дороге тела.
– Идите, гляньте, что с Петрухой! Берем машину и в расположение!
– Осторожнее!
Тихон сунулся в машину: большая, просторная, пикап с двойной кабиной, взятой от грузовика, очень просторной, такие пикапы в деревнях покупают – и личный транспорт, и тонну везти можно. Удобная машина. Переднее стекло – здесь оно было из двух частей, для удобства замены – наполовину выбито, получается, брошенный изо всей силы свинцовый кастет все же выбил его, водителя осыпало осколками, а может, и тем же кастетом шибануло. Он от неожиданности потерял ориентацию и, видимо, решил остановить машину, выйти и попытаться отбиться из пистолета.
На заднем сиденье лежало что-то, накрытое брезентом...
– Ё...
Перед ним была снайперская винтовка неизвестной модели, но очень большая. Не было никаких сомнений, что они взяли того самого снайпера, который поджег поезд...
...Пожар потушили только к утру, больших человеческих жертв удалось избежать только чудом. Пассажирский состав запоздал... и снайпер ударил по цистерне с топливом тогда, когда тепловоз только втягивал на захолустную станцию длинное коричневое тело пассажирского состава. Он даже не собирался здесь останавливаться, просто снизил скорость, проходя станцию. Увидев вспухающее облако пламени впереди, машинист применил экстренное торможение, и тем самым спас более пятисот жизней. Погибло семеро – четверо железнодорожников, двое пожарных и случайный прохожий, которому не повезло, пьяный улегся спать около путей.
Утром примчалась военная контрразведка, всех допросили. Снайпера передали им же – пока он был здесь, содержался под строгой охраной и молчал, отказался даже назвать свое имя. Потом пришла спецмашина, крытый «черный ворон» – и снайпера, в сопровождении БТР и усиленного конвоя, повезли в Киев, чтобы допросить и повесить.
Ближе к середине дня над казачьим лагерем, превращенным в самый настоящий табор, зависло несколько вертолетов, потом два из них опустились на изрытый, исковерканный гусеницами боевых машин луг рядом, а остальные отправились облетать окрестности.
Оказалось, что прилетел сам командующий Киевским военным округом фельдмаршал граф Головнин. Очень старый, ему было за семьдесят, но еще крепкий дед сразу же собрал офицеров в одной из палаток и битых два часа что-то им втолковывал. Потом фельдмаршал изволил выйти, попросил показать ему того казака, который взял диверсанта. Казаков наскоро построили, к нему подвели Тихона, старый фельдмаршал посмотрел на него из-под кустистых седых бровей, странно, как лошадь, всхрапнул и сказал: «Молодэц, кэзэк». Потом протянул руку назад – и кто-то из адъютантов проворно вложил в нее небольшую, обтянутую красным бархатом коробочку.
В коробочке оказались часы «Павел Буре», золотые, такие, какими нижних чинов не награждают. Офицерские. Тихон крикнул положенное: «Служу России и Престолу!» – взял коробочку с часами, вернулся в строй.
Вопреки ожиданиям, фельдмаршал речь толкать не стал. Просто прошелся, осмотрел строй казаков, технику, о чем-то коротко переговорил с офицерами и пошел вместе со своей свитой к вертолетам...
Наказной атаман подошел к Тихону как раз тогда, когда тот пытался примерить подарочные часы – браслет тут был не привычный кожаный, а какой-то сложный, с хитрой застежкой. Казаки проворно отступили, дав атаману дорогу...
– Ты зачем беспеке сказал, что в самоволке был, дура? – подмигнул атаман, у него вообще была эта привычка, подмигивать по делу и не по делу.
– Так это же... и в самом деле.
– Дура ты дура[39]... Если бы не самоволка – тебе бы Георгий сегодня обломился. Живым вражеского диверсанта заполонил...
– Так это же... А что сказать-то?
– Сказал бы, что я вас послал на станцию, заплутали – кто проверит? А раз самоход[40]... Георгия точно не дадут, видишь, часами отделались...
– Так это... боязно врать-то, контрразведка.
– Ладно... Носи и помни... Хоть золотые. Пойдем, тебе все причитающееся отдам. Все оставили тут.
