Валерий Самохин - Мой милый жандарм
– Погляди хорошенько, Фрол Семенович, у нее еще и документик весьма любопытный припрятан, – показался в дверях ухмыляющийся Лука Астафьев. – Им-то она меня шантажировать и удумала.
Лысый дядька, оторвавшись от сверки купюр, одарил меня недобрым взглядом. Я поежилась от внезапно накатившего озноба – вот и открылся ларчик. Банальная месть, другие варианты на ум не шли. Вот только за какой крючок он подцепил горе-кассира?
Мой кровный недруг, тем временем, извлек и злополучный план банкротства фабрики. Пробежался по тексту глазами, хмыкнул удовлетворенно и нарочито небрежно спросил:
– Ваше письмецо?
– Впервые вижу! – сыграла я изумление.
– Значит, отрицаете?
– Сами мы неграмотные, письму не обучены, – нахально заявила я. – Враги подбросили, не иначе… – кивнув на секретаря, доверчиво пожаловалась: – Вот этот супостат и подложил, мне его физиономия сразу подозрительной показалась… Прошу арестовать его немедленно и наказать со всей строгостью закона.
Секретарь побледнел, беззвучно хватая ртом воздух. Тетка-бухгалтер испугано отпрянула от него в сторону, едва не придавив своим могучим бюстом одного из полицейских.
– Ваньку валяем? – краешком губ усмехнулся околоточный надзиратель.
– Да как можно? – искренне возмутилась я. – Мы к власти завсегда со всем почтением, душой и помыслами чисты, сердцем трепетным открыты.
– Почему ваш сообщник с вами не прибыл? Где он сейчас?
– Какой такой сообщник? Не знаем мы никаких сообщников.
– Испанский дон, – терпеливо пояснил Фрол Семенович, продолжая потрошить мой несчастный ридикюль.
– В глаза не видели никаких донов! – клятвенно заверила я, для убедительности похлопав ресничками. – У нас в деревне отродясь про енту породу слыхать не слыхивали… Про Армагеддон батюшка в церкви сказывал, иных донов мы знать не знаем, ведать не ведаем.
– Ладно! – с силой прихлопнул по столу надзиратель. – Вижу, добром у нас с тобой не сладится. Отвезу в участок, посидишь ночь в раздумьях, утречком передадим тебя в городскую управу. Статья тяжкая, не по нашей части будет… Ну, а если образумишься, иль контингент наш не нраву придется, то милости просим на допрос – душу облегчишь признанием чистосердечным, глядишь, и мы придумаем в чем посодействовать.
Ага, слышали мы байку про чистосердечное признание. Оно, конечно, душу облегчает, несомненно, но и срок увеличивает несоразмерно. Фабриканту про это расскажи, вдруг покается.
Я ехидно улыбнулась в ответ. С независимым видом взяла зеркальце, картинным жестом поправила локон и послала воздушный поцелуй взирающему на меня с неподдельным ужасом секретарю.
Фрол Семенович нахмурился.
– Имей в виду, в этот раз не отвертишься. И улики письменные имеются и свидетели надежные в полном комплекте.
Мне вдруг вспомнились мои студенческие годы. Учебная практика. Скучная, серая, сплошь цифры да кодексы. Вот мы и бегали к друзьям со следственного факультета – у них учеба была не в пример веселее. Больше всего манил угрозыск. Один из старых оперов частенько поучал нас: зубрите, мол, девчонки, блатную "феню", в жизни все сгодится.
Я насмешливо прищурилась.
– Свидетели, значит?
– Целая фабрика, – с некоторым недоумением подтвердил околоточный надзиратель.
Поманив его пальчиком, я шепотом произнесла:
– У тебя, гражданин начальник, кивалы рамсят не по понятиям. Кумовью в рот глядят за пайку позорную, вона какие ряшки понакусали… – кивком указав на щекастую тетку, ехидно добавила: – А гражданину терпиле передай: пусть рога в сумку сложит да обратку включит, иначе его же подстава против него самого и обернется.
Надзиратель отпрянул от меня, словно от прокаженной.
– Это чего вы, барышня, такого говорите? – ошарашено выдохнул он.
Безмятежно улыбнувшись, я промурлыкала:
– Вы бы мне не "тыкали", господин полицейский, глядишь – и беседа у нас сложилась бы иначе… – и гордо вскинула подбородок: – А с хамами общаться я отказываюсь наотрез!
… Закончили с формальностями быстро. Понятые подписались под протоколом, я напомнила про свою неграмотность и заявила, что и крестики рисовать не умею. Со мной не спорили, протокольно зафиксировав отказ.
Узрев меня под конвоем, Пахом едва не подавился семечками. Но надо отдать ему должное – стоило мне многозначительно подмигнуть, как он приласкал хлыстом вороного, сорвав того с места в карьер. Вот дядюшка-то обрадуется!
В участке со мной особо не церемонились. Грубо обыскали и столько же неласково затолкали в одиночную камеру с маленьким зарешеченным окном. Спасибо и на этом, что не в общую кутузку с местными отбросами общества.
К вечеру началось паломничество. Первым заявился долговязый полицейский с унылым, отечным лицом. Поставив передо мной железную миску с кашей и кружку, накрытую сверху ломтем хлеба, он присел с края лежанки. Помолчал немного, вздохнул тяжело и горестно произнес:
– Не повезло вам, барышня.
– Это почему же? – из чистого упрямства возразила я.
Оставив мой вызывающий тон без внимания, он неторопливо продолжил:
– Делишки свои эти господа обстряпывают с умом, не придерешься. В этом они мастаки изрядные. Не далее как в прошлом месяце вдова полковничья в их сети попалась, отступного сто тыщ заплатила, лишь бы позору избежать и огласки. На жалобы не надейтесь попусту, у них везде волосатая лапа имеется… Мой вам совет житейский: платите, не чинясь, сколь не попросят… – с кряхтением поднявшись на ноги, он сумрачно покачал головой и вновь повторил: – Не повезло вам, барышня, шибко не повезло.
М-да, ларчик-то оказался с потайным дном. Дело оказывается вовсе и не в надзирателе. Попала ты, Анька, под обыкновенное мошенничество. Судя по всему, красавчик Жорж втирался в доверие к наивным и влюбчивым простушкам, вроде меня, после чего жертву самым элементарным образом подставляли. Похоже, что в моем варианте меня подводили к афере с мифическим долгом, но я сама дала им в руки куда более весомый козырь.
Интересно, дело о вымогательстве посредством шантажа прекращается за примирением сторон, или меня осудят в любом случае? Впрочем, что сейчас гадать. Состоянием разжиться я еще не успела, да и платить им в любом случае не собираюсь. Хотя улики против меня, надо признать, бесспорные. Шансов выкрутиться нет ни малейших.
Ладно, нечего горевать раньше времени. Голова тебе для чего дана? Вот и думай, вырабатывай линию защиту. Свидетели ерунда, их всегда можно запутать, но документ с моим почерком – это уже серьезно. Да и купюры меченые просто так со счетов не сбросишь.
Спокойно поразмыслить мне не дали. Дверь скрипнула тонко, протестующе, и явила взору ненавистную лысину.
– Не надумала признания давать?
Фрол Семенович взирал на меня насмешливо, с ехидцей.
– Пошел вон, хам! – ровным тоном посоветовала я.
Надзиратель засопел гневно, поскреб щетину ожесточенно, но в перепалку вступать не стал. Лишь дверью хлопнул так, что штукатурка с потолка осыпалась крупными хлопьями. Непонятно, чего он так злится? Вроде ничего плохого я ему не сделала, только собираюсь.
Не прошло и минуты, как нарисовался Жорж. Собственной гнусной персоной. С заискивающей улыбкой на губах и с дурацким букетиком ромашек в вытянутой руке. Боже мой, какой он все-таки идиот!
– Вот видите, мой милый друг, какая оказия приключилась, – шмыгнув носом, плаксиво пожаловалась я, едва сдерживая истеричный смех. – Вашими стараниями, так сказать, да молитвами.
Жорж принялся горячо уверять меня, что он здесь не причем. Что виной всему нелепая и трагичная случайность, да происки злобного, коварного фабриканта. Он рассыпался мелким бесом, то срываясь на откровенный подхалимаж, то попрекая меня, что не посоветовалась с ним прежде. Уж он-то, надо полагать, вмиг раскусил бы ловушку.
Я уже принялась откровенно зевать от всей этой ереси, как за дверью послышалась возня.
– Войдите, не заперто! – крикнула я, радуясь чудесному избавлению. Не из темницы, от назойливого поклонника.
– Серафима Павловна настрого велела без тебя не возвращаться, – на пороге, виновато улыбаясь, стоял Петр Трофимович. – Вот и поверенного отыскал, в уголовных делах крайне сведущ и опыт имеет немалый… Ты уж, дочка, расскажи ему все без утайки, как на духу.
Купец шагнул в сторону, пропуская в камеру с иголочки одетого господина импозантной наружности. Мне он сразу понравился: взгляд проницательный, умный, с малой толикой сочувствия. Всем своим видом он излучал спокойствие и уверенность. И к делу приступил не мешкая, без излишних предисловий.
– Скажите, Анна Васильевна, какие улики имеются у следствия? Насколько я наслышан, вы не дилетант в области права?
– Не дилетант, – эхом откликнулась я и тяжело вздохнула. – Но следствие, несмотря на это, имеет много чего и все это исключительно премерзкого характера.
