Расплата по счетам - Герман Иванович Романов
Однако реальность оказалась совсем не похожей на его представления, впрочем, для большинства русских офицеров действительность стала шоком. В мае под Цзиньчжоу его 4-я Восточно-Сибирская стрелковая дивизия впервые встретилась в бою с японцами в бою, и все были поражены умением врага, того самого которого презирали, воевать умело и напористо, при этом храбро и дисциплинированно. И в первых боях русские стали «умываться кровью» — японцы охотно прибегали к маневрированию, совершали обходы и охваты, как под горой Самсон, а бой на горе Наньшань показал, что их артиллерия стреляет с закрытых позиций, и наносит страшный урон русским батареям. Ведь орудия привычно поставили колесо к колесу, и позиции тут же накрывались шрапнелью и фугасами. Потери понесли страшные, оставив противнику полсотни орудий и десяток пулеметов…
— С утра такое, ваше превосходительство — как в четыре часа поднялись, так и пошли валом, стволы орудийные перегреваются, вода в пулеметных кожухах закипает, доливаем сразу. Все наши кустарные картечницы уже сломались, стрелки по двести патронов извели, груды пустых ящиков. Но держимся, и пока «Гремящий» левый фланг прикрывает, японцы там не прорвутся. А вот с правым флангом беда, там нажим очень сильный…
— Не жалуйтесь, Владимир Александрович, видели бы вы, что с полком Третьякова твориться — я такое даже в мае там не видел!
Александр Викторович гневно посмотрел на полковника Ирмана, понимая, что тот начнет выпрашивать подкрепления, которых у него практически не было — одна рота стрелков из 5-го полка, да бронепоезд с десантной командой на станции стоит, за горой Наньшань — японцы его пока не видят, хотя продолжают бомбардировать перешеек во всю его глубину. Но с севера бьют в 75 мм полевые пушки, которых поддерживают 120 мм крупповские гаубицы, и огонь оттуда не такой серьезный как здесь. К тому же все три атаки японской инфантерии там отбиты благодаря «Отважному» — канонерская лодка встала на якорь у самого берега, и моряки совершенно не обращали внимания ни на шрапнель, ни на гранаты, которыми противник время от времени осыпал русский корабль. Но говорить об этом Ирману Фок не собирался, прекрасно зная, что любой командир все время жалуется, что ему хуже всех. А начальник на этот счет должен ему убедительно разъяснить, что бой на самом деле у его соседа протекает намного тяжелее, но тот не жалуется и подкрепления не выпрашивает.
Видимо, полковник Ирман понял изнанку ответа, и тяжело вздохнул. И посмотрев на дальние в четырех-пяти верстах сопки, произнес:
— Японцы тяжелую артиллерию подвезли, причем нашу — шестидюймовые и 42-х линейные пушки, которые мы с мая здесь оставили на Наньшане, когда отступили с перешейка. Вначале били беглым огнем, теперь перестали — видимо снаряды закончились. Но треть трехдюймовок мне вышибли, а из 4-х фунтовых орудий едва половина осталась. Можете позиции посмотреть, убедится, что только артиллерийским огнем атаки отбиваем. Если бы не японские шестидюймовые мортиры, нас бы отсюда уже вышибли.
Фок чуть ли не заскрипел зубами — упоминание о брошенной здесь артиллерии было невыносимо тягостным, в случившемся в мае отступлении обвиняли его облыжно, он ведь приказал отойти по приказу «свыше».
— У них наши снаряды закончились, зато у нас много их снарядов, да и орудий хватает! Учиться надо было, из них надо лучше стрелять, вас никто в боеприпасах не ограничивал. Вон, у генерала Белого в Дальнем одни японские пушки, но ведь держит как-то позиции. А чем ваши канониры, Владимир Александрович, хуже крепостных артиллеристов⁈
На такой вопрос генерала полковнику лучше не отвечать, а Фок бодро потрусил по изрытым воронками позициям, которые еще в мае китайцы выдолбили в каменистой земле. Тогда ведь работы проводились по плану предложенному генералом Кондратенко, причем линия перешейка перекрывалась тремя оборонительными линиями. Первая была на самой горе Наньшань, которая как бы выступала вперед, чуть выходя из узости. И хотя она была вся изрыта окопами, там были поставлены проволочные заграждения и вырыты ямы с фугасами, но противник ее взял в «два огня», сосредоточив до полутора сотен орудий, в два раза больше чем было у русских, и в атаку пошли две дивизии против трех батальонов 5-го полка. Тогда он не стал вводить в бой 1-ю бригаду, что заняла эшелонированные позиции за сопкой по гребню высот — у станции, и в позади, на выходе из перешейка, по нангалинским высотам. Там тоже спешно возводились позиции, и даже подготовили основания для трех 152 мм пушек Кане, которые как сообщили по телефону, уже отправили на платформах из Порт-Артура. Будь установлена эта береговая батарея с западной стороны, то вражеские канонерки не смогли бы безнаказанно мешать с землею прибрежные позиции. А так произошло то, что должно было произойти — взятый в «три огня» гарнизон Наньшаня не устоял, и полковник Третьяков стал отводить свои батальоны. И все потому, что не он сам, а Стессель и адмиралы слишком поздно пришли к мысли, что нужно всячески укреплять перешеек, и если там нет флота, то хотя бы возвести серьезные береговые батареи. Но как всегда, все запоздали, понадеялись на «авось»…
— Кажись, отбились, теперь на полчаса передышка, — пробормотал Ирман, и, сняв с головы каску, больше похожую на тазик для бритья, перекрестился. Фок покосился на эту придумку моряков, машинально отметил вмятины — судя по всему, от попавших в железо камней. Ирман перехватил взгляд, и, протянув каску генералу, негромко сказал:
— Приказано генерал-лейтенантом Стесселем всем офицерам носить эти шлемы во время боя.