Иркутск – Москва - Александр Борисович Чернов
— Зачем напраслину возводить? Не красит Вас, молодой человек, возможность унизить того, кто не может ответить, как должно. Совсем не красит…
— Ладно, не обижайся. Это я не по злобности… АПЧХИ!!! Просто хреновато мне, трошки.
— Не тебе одному «трошки». Понабрался от нее словечек всяких. И что тебя все на хохлушек тянет?
— Извини, не специально. Так получилось… Веришь, не?
— А разве для тебя это важно? Но, как подумаю, что кто-то еще будет спать с моей женой…
— Федорыч, клянусь: там все будет, как ты сам решишь… А-ПЧХИ!.. Или решил уже?
Альтер-эго подозрительно замолчало, о чем-то своем, сокровенном… А остатки вчерашнего хмеля вылетели из головы с последним могучим чохом. На чем спонтанные внутренние дебаты для Руднева и закончились. Надо было думать о том, как бороться с хворобой, при этом не перезаражав половину попутчиков. Но…
Но впервые сеанс не предусмотренного Фридом и Профом «междусобойного» общения донора с рецепиентом, оставил в сознании Петровича некий болезненный, мучительно-печальный осадочек, упрямо не желавший уходить по мере общего отрезвления организма.
«А я сошла с ума… Ай-яй-яй! Какая досада… Хм… Но с этим надо что-то делать. И срочно. Иначе нам в столичке скорее в дурке прописаться, чем в МТК. А ты, получается, выяснять отношения только под алкоголь за воротник готов? Ну, ладно, готовь печенку, мил человек…»
— Тихон!.. Доброе утро, дорогой. Будь добр, голубчик, доложи всем, кому надо, что у меня температура с утра поднялась. Подпростыл я. Отлежусь денек, пожалуй. Особо передай извинения для адмирала фон Тирпица. Только не волнуйся сам, ничего опасного. Просто хорошенько продуло в Иркутске… Да! Вот еще что: сделай-ка мне крепкий кофе с коньячком. Но только бутылку-то не забирай…
— Дык, может, тадыть и покушать Вам сразу принесть? А, Всеволод Федорович? Курочка запеченная вчерашнего дни, уж больно хороша. И бульончик с пампушками, наваристый…
— Нет. Не надо ни птицы, ни мяса. Пожалуй, парочку бутербродиков с сыром притащи. Лимон, сахарин поколи помельче, и довольно…
* * *В то же самое время, хотя и по совершенно иному поводу, сказался больным и Альфред фон Тирпиц. Конечно, никакие раздвоения личности германского адмирала, по понятным причинам, не преследовали. Но дилемма, поставленная перед ним последними событиями, была настолько серьезной, что обдумать последующие шаги было совершенно необходимо. И обдумать тщательно, разложив все по ранжирам-полочкам, хладнокровно и обстоятельно. Для этого нужны были время и возможность уединиться. Инфлюэнца у Руднева стала прекрасным поводом. Подхватить эту заразу у его высокородных попутчиков желание вряд ли возникнет. А Геринген и остальные докучать шефу без крайней нужды не станут. Порядки Маринеамт распространяются на его подчиненных и в русском поезде.
"Итак. Он ничего не стал отрицать. Более того, вполне откровенно признал, что обладает некими сверхзнаниями о нашем будущем. Оставив при этом без ответов множество очевидных вопросов. Начиная с первого, почему ОН открылся именно МНЕ? Конечно, нельзя исключать того, что Всеволод просто не захотел терять лица, отнекиваясь после того, что сам же и наворотил в пьяном виде. Но… Готов поставить сто марок против пфеннига: если бы Всеволод посчитал, что разболтал лишнего, безусловно выкрутился бы. Его совесть и честь спокойно согласились бы с таким развитием событий, исходя из высших государственных интересов и тривиального инстинкта самосохранения.
Следовательно, он не предполагает, что я поступлю в сложившейся ситуации «по правилам», самым прямолинейным и, кстати, наиболее вероятным способом: доложу обо всем «по команде». А почему? Думаю, по той простой причине, что он считает меня для такого шага несколько… излишне умным… что ли. Это лестно, конечно. Но в главном он прав: в данном случае прямая дорога мне не видится самой короткой и точной, наверняка приводящей к тем целям, которые я перед собой поставил. Всеволод вполне раскусил нашего кайзера. Или просто знает о нем нечто, чего нам пока знать не дано. И еще он понимает, что в сущности нашего Экселенца я также достаточно хорошо разобрался, и на такой риск не пойду.
До сих пор стоит перед глазами та картина, особенно запомнившаяся мне из посещения музея имени отца нынешнего русского Императора. «Воин на распутье» она называется, кажется… И лежат перед ним три дороги. Прямая, к гибели во брани, направо — к свадьбе, а налево к богатству… Я женат. Достаток никогда самоцелью не ставил, служба Отечеству превыше звона злата. Когда служишь честно, с умом и с упорством, деньги сами приходят. Германия ценит своих верных солдат. Но…
Но и путь к славной смерти в бою меня совершенно не прельщает. Важна лишь ПОБЕДА! Победа моей Державы над теми, кто запер в тисках материка нас, немцев, и все прочие народы Европы. Как семьи несчастных буров в концентрационном лагере их лорд Китченер. Ведь павшие, даже павшие геройски, не побеждают. Значит, мне, нам, надо искать иной путь. Путь скрытый, не явный. Тот, что не виден на замечательном полотне господина Васнецова… Кстати, нужно заказать себе копию… Как там Руднев промурлыкал в прошлый раз? «Нормальные герои всегда идут в обход.»
Конечно, сама по себе, ситуация из ряда вон выходящая. Но о природе особых знаний Всеволода строить догадки смысла сейчас нет. В конце концов, не так уж и важно, завелся ли в окружении русского адмирала некий провидец, делящийся с Рудневым своими откровениями или дело в нем самом, и полусумасшедшие писатели с их фантастическими памфлетами, ниспровергая божественные сущности, случайно оказались не слишком далеки от истины. Гораздо ценнее его намек на то, что источник этих знаний в России доступен крайне узкому кругу лиц. Возможно, только самому Рудневу.
Допустим, однако, что я отреагирую так, как на моем месте поступили бы если не все, то многие. И Всеволод окажется в подвале одного нашего тайного заведения. Сможем ли мы дознанием добиться от него более полных и точных сведений, чем те, которыми он сам готов поделиться, но исключительно со мной? И, наконец, самое главное: сможем ли мы, немцы, ими гарантированно оптимально воспользоваться, если сведения эти получат кайзер, персонажи из его ближнего круга и «гении» нашего армейского БГШ? У меня возникают большие сомнения на этот счет.
