Князь Федор. Русь и Орда - Даниил Сергеевич Калинин
— Верно, княже. Обиды нам никто не чинил.
От ближнего костра московских воев, разбивших лагерь подле стреноженных коней, поднялся рослый дружинник в ладно сшитой свите, украшенной узорочьем — одежда добротная, дорогая, под стать незнакомому вою. Скорее всего, кстати, голове сторожи… Но незнаком он не только мне, но и Федору — хотя в Ельце ведь уже не раз вставали на постой московские сторожи…
Я спрыгнул с коня — и подав поводья Бурана только-только поспевшему за мной Алексею, негромко наказал ближнику:
— Вы с Михаилом можете меня оставить. Поговорю со старшим сторожи с глазу на глаз, глядишь, откровенней будет… Да Дуню предупреди, что вернулся с охоты, пусть не беспокоится.
Телохранитель понятливо кивнул, после чего взял жеребца под уздцы и увел в сторону — а я шагнул к костру москвичей.
— Ну, с приездом, други. Уж простите, что не встречаю вас хлебом-солью, про прибытие ваше не знал. И в терем на пир не зову — ибо терема пока нет, да и пировать нечем… На охоте были, зверя добыли — лося, косуль, даже хозяина смогли свалить, та еще забава! Да только не успели мясо разделать, раньше ночи наших ловчих не ждать…
Старшой сторожи понятливо кивнул, хотя в его глазах и промелькнул отблеск разочарования — а я уже протянул руку оказавшемуся довольно молодым дружиннику (лет двадцать пять, не более):
— Как величать тебя, голова?
— Яковом Ерофеевым, княже.
— Вот как, Яков… Пригласишь к костру? Иль лучше нам размять ноги с дороги — пройдемся вдоль городских стен, покуда тьма еще не покрыла землю? А там и поговорим по душам, с глазу на глаз… В шатре моем татарском только жена непраздная и ждет — не стоит утомлять ее долгими беседами.
Голова, явно сбитый с толку таким необычным приемом — все-таки надеялись москвичи если не на пир, то хоть вдоволь наестся верченым на костре, свежим и ароматным мясом — лишь рассеянно кивнул, последовав за мной в сторону ворот… Пара минут неспешного шага — и вот уже миновали мы Московскую вежу, да двинулись вдоль косогора по довольно узкой дорожке, ведущей к становищу повольников и их детинцу на Каменной горе.
Вот теперь можно и поговорить…
— Ну, Яков Ерофеев, поведай мне, с чем пожаловал, да с чем великий князь тебя ко мне послал?
Яков, рослый русобородый детина, с готовностью воскликнул:
— Сторожа моя в степь ходить станет, на полуденную сторону — за шляхами татарскими, что из Крыма на Русь ведут, будем дозор держать. Ежели Тохтамыш поведет свою рать на Русь, так мы Дмитрия Иоанновича успеем упредить, весточку в Москву отправить! А град твой княже, послужит моим воям также, как и встарь, до Куликовской сечи — здесь мы получим отдых, свежих коней, оторвемся от преследователей…
— Не пойдет.
Я коротко прервал осекшегося голову, с изумлением воззревшего на меня так, словно впервые увидел:
— Как… не пойдет?
Я хмыкнул, и негромко повторил:
— Так и не пойдет. Мыслю я, что ты родич головы сторожи, что в Ельце некогда стояла. Да только сам ни разу в степь не ходил, а то и с татарами еще не бился…
Мгновенно смутившийся, покрасневший детина зло ответил, не совладав с чувствами:
— Отцовская то воля была, на Куликово поле не ездить, поберечь род боярский! Последний из сыновей его — кто ранее в сече на Пьяне сгинул, кто от болезней в младенчестве иль зрелом возрасте…
— И где же теперь твой батька? Не иначе как на Куликах и пал от стрелы татарской? А ты, как старший мужик в семье, на княжью службу подался, да за отцовские заслуги назначение и получил?
Яков вновь кивнул — теперь уже молча. Ну да, порядки на Руси у нас веками не меняются… Немного подумав, воскресив в памяти предка известных ему порубежников, я вновь взглянул на голову москвичей:
— Не иначе батька твой — Гюргя Ерофеев? Помню, славный воин… Был. Да много славных на Куликах сгинуло, особенно со сторожевого полка… Тех, кто степь знает и ранее в дозоры ходил, хоть с десяток у тебя наберется?
Немного помявшись, Яков отрицательно мотнул головой:
— Шестеро бывалых дружинников.
— Ага. Шестеро значит, на полсотни… То есть не более одного бывалого ратника на десяток. Вот тебе и первая причина моего отказа — такие сторожи лишь бесславно в степи сгинут, никого не упредив о татарах. А ведь мы-то будем на вас полагаться, надеяться, что сторожа весточку пришлют о поганых — а раз нет посыльных, так нет и ворога?
Дружиннику не нашлось, что ответить — и я продолжил развивать свою мысль:
— А вот у меня на службе ныне целых пять сотен донских казаков — и все конные, и все степь знают получше любого московского ратника. Они в ней почитай и родились, и выросли… Дозоры мои далеко на полудень уходят, на три дня пути. Причем одни, что подальше, ведут глубокий поиск — а иные, оседлав курганы или иные высоты, следят с них за степью. И коли враг покажется, то каждая сторожа должна огнем аль дымом подать сигнал о приближение ворога… Как сигнал мы тот увидим, начнем готовится ко встрече с погаными — да обязательно пошлем разузнать, в какой силе идет враг? И если сам Тохтамыш со стороны Крымской покажется, так я тотчас в Москву весточку отправлю, слово даю! Вот только мыслю я, что не покажется Тохтамыш с полудня — а ударит с восхода…
Внимательно слушающий меня дружинник с неподдельным интересом уточнил:
— Это отчего же⁈
Я усмехнулся, лихорадочно обдумывая ответ за маской деланного превосходства… И, потянув немного, да окончательно все обдумав (надо же, хотел ведь сам гонца в Москву отправить, да только попозже), я начал свой сказ:
— Из казачьих городков дошли до нас
