Тайная дипломатия - Евгений Васильевич Шалашов

Разумеется, ноги меня понесли в сторону «Виолетты» к моему нынешнему другу, самому лучшему швейцару Франции.

– Севка, ты чё опять? Что-то забыл? – вытаращился на меня бывший циркач.

– Дело есть, – таинственным шепотом сказал я. – Вот, представляешь, многие просили, чтобы им доверил, но я решил – только Дорофею Даниловичу. Либо он, либо никто.

– Да будет врать-то, – хмыкнул швейцар. – Говори, чё опять тебе надо?

Выслушав меня, швейцар призадумался. Пожал плечами.

– А как я тебе это сделаю-то? Хотя… Сколько?

– Тышша.

– Ну, за тысячу тебе это никто не сделает. Сам посуди – мне опять помощники понадобятся. И Жак будет в доле, и девка эта, Магда.

– А сколько запросишь?

– Четыре. Ну, хрен с тобой, соглашусь за три.

Три тысячи франков меня устраивало. Все равно деньги конфискованы у самого Скородумова.

– Лады, – кивнул я. – Но, сам понимаешь, аванс тысяча, остальное – по факту совершения.

– Эх, крохобор ты, Севка, – вздохнул швейцар, убирая деньги в карман ливреи. – А теперь мотай отсюда. Мне уже выговор сделали, что с посторонними разговариваю.

Руку я Данилычу пожимать не стал, обойдется, да и он мне свою не протягивал. Я развернулся, чтобы уйти и услышал:

– Севка, ты когда Магду-то пощупать успел? Сказала, что твоя рука ей понравилась – ласковая мол, нежная.

Я только отмахнулся – фигню какую-то швейцар несет. Когда бы успел? И вообще, мне скоро к невесте.

А время, тем временем (м-да, надо бы по-другому сказать, но пусть будет), шло к вечеру. Потратив пару франков на огромный букет цветов для мамы, подумал и купил еще один, уже для Наташи. Я же ей покамест ни разу не дарил цветов, непорядок.

Я когда-то считал, что Булонский лес, это и на самом-то деле лес, растущий прямо внутри города. Ан, нет. Деревья стоят, словно солдаты в шеренгах, пруды, именуемые озерами, ручейки между ними.

Такси довезло меня минут за пятнадцать. Рассчитавшись с водителем больше похожим на афро-француза, нежели на русского эмигранта, вошел в просторный холл. Консьержка, увидев букеты, даже не стала спрашивать, кто я такой, к кому иду, а сразу заулыбалась и предложила воспользоваться лифтом. Лифтом в двадцать два года пользоваться неловко, хватит здоровья подняться по лестнице.

В квартире меня встретила горничная. Открыв дверь, из-за цветов меня не сразу и рассмотрела, а потом позвала хозяев.

Родителей Наташи я представлял как-то иначе. Думал, что если граф и графиня, то обязательно стройные, сухопарые старики в париках времен Людовика шестнадцатого и в соответствующих нарядах: он обязательно в камзоле, а она – в кринолине. Но граф и графиня оказались совсем другими. Не старыми – лет пятьдесят-пятьдесят пять, невысокого роста (а папа еще и с животиком!), одетые по нынешней моде. Андрей Анатольевич в костюме-тройке, а Ольга Сергеевна в платье от какого-то модного кутюрье.

Букеты произвели разное впечатление на мать и на дочь. Маман, чинно кивнула и отдала цветы горничной, а Наташа повела себя странно. Прижав букет к груди, резко развернулась и вышла. Кажется, она плакала. С чего это бы?

Я хотел ринуться следом, но был остановлен будущей тещей, показавшей, что они тут сами разберутся.

– Madeleine, quand le dîner sera-t-il servi? – спросила Ольга Сергеевна у горничной, а та ответила:

– Dansvingt minutes, Madame.

Моих познаний хватило, чтобы понять, что ужинать мы будем минут через двадцать.

В ожидании мы с отцом Наташи отправились в курительную комнату – довольно просторное помещение с мебелью в стиле ампир и картинами на стенах. Кажется, там Кустодиев, а чуть подальше почему-то Васнецов. А где же Серов и его «Портрет гимназистки»? Возможно, в другой комнате, где поверхность картины не станет портить табачный дым. Я бы с удовольствием рассмотрел произведения искусства подробнее, но придется сесть и беседовать с будущим тестем.

– Наталья сказала, что вы не курите, и не пьете? – поинтересовался граф Комаровский, протягивая руку к коробке с папиросами. – Это как-то связано с религией или еще с чем-то?

– Вырос в семье староверов, – сообщил я байку обычно устраивавшую моих собеседников.

– Странно, – хмыкнул граф, закуривая папиросу. – Я знавал истинноверующих иереев крестившихся двумя перстами, но при этом набирающихся до положения риз, да еще просивших закурить.

– Так и я, Андрей Анатольевич, на армейской службе встречал мусульман, уплетавших сало за милую душу и пивших вино, – усмехнулся я, не уточняя, на какой-такой службе и в каком времени это было.

– Вы были на армейской службе? – поинтересовался граф, а потом решил уточнить. – На Великой войне, или…?

– И там, и тут, – осторожно ответил я. – На Великой – у нас ее чаще называют Мировой, недолго, а на гражданской чуть подольше.

Я ожидал, что Комаровский начнет допытываться о моих чинах-званиях, но тот, затушив папиросу в фарфоровой пепельнице, спросил:

– Олег… или все-таки Владимир? Наташа называет вас то так, то этак, я уже и сам запутался, как мне вас называть?

– А как вам удобнее. Скажу только, что здесь я Олег. Можно даже без отчества.

– Хорошо, – покладисто кивнул граф. – Олег, у меня к вам странная просьба. Как я понимаю, вы с Наташей собираетесь пожениться? Прошение руки и сердца – пустая формальность, тем более, касательно нашей вздорной доченьки, выскочившей замуж не поставив нас с супругой в известность. И развелась так же скоропалительно… – Граф Комаровский закашлялся, как мне показалось, нарочито, чтобы не продолжать неприятную тему. Но справившись с кашлем, спросил. – Олег, как бы вы отнеслись к тому, если бы я предложил вам взять фамилию моей дочери и стать графом Комаровским? Юридически это допустимо, никому не возбраняется брать фамилию жены.

Глава восьмая. Большевик во дворянстве

Несколько секунд я пребывал в полном недоумении. Затем спросил:

– Андрей Анатольевич, а зачем вам это нужно?

У меня на языке вертелось иное слово, более емкое, но в присутствии цельного графа я его постеснялся произнести.

– Возможно, вы расцените это как глупость, – начал граф Комаровский. – Поверьте, я