Второй шанс (СИ) - Марченко Геннадий Борисович
Шалей пока продолжал молчать, разглядывая меня, словно какое-то неизвестное науке насекомое.
– Слышь, ты чё такой борзый? – снова встрял Мамон.
Он подошёл ко мне вплотную, и вознамерился схватить за отворот пиджака, но я, не теряя самообладания, сказал: «Брысь!», после чего тот, косясь на главаря, послушно отступил. Шалей же, похоже, наконец-то решил выйти на первый план. Чуть склонив голову набок, он с ленцой в голосе поинтересовался:
– Я тебя здесь бить не буду, люди ходят. Но теперь ходи и оглядывайся, дрочила, потому что тебе реальный мандец.
– Неужто от тебя, жиртрест?
А вот это было как красная тряпка для быка, потому что даже упитанным его никто в школе не рисковал называть, разве что учителя, не говоря уже о жиртресте. И довольно глядя на то, как наливаются кровью глаза Шалея, я понял, что угроза расправы переносится на настоящий момент.
– Смотрю, кулачки зачесались? – продолжал глумиться я. – Хочешь сатисфакции, хомяк? Тут и правда люди ходят, предлагаю отойти вон туда, за угол, там нам никто не помешает.
– Пошли, – кое-как справившись с приливом ненависти, говорит тот.
Мне, как я понял, предлагается идти первым. Но я почему-то уверен, что удара в спину или затылок не последует. Поэтому спокойно захожу за высокие кусты репейника, кладу сумку на землю и неторопясь снимаю пиджак, вешая его на обломанный куст растущей в этом закутке двора сирени. Мы на площадке примерно пять на пять метров, есть где разгуляться двум таким молодцам, как мы с Шалеем. Тот свою куртку отдаёт Мамону и, не успеваю я сообразить, в чём дело, тут же кидается на меня с занесённым для удара кулаком.
Видно, не зря я хожу в секцию бокса, меня спасла отработанная реакция, и в самый последний миг я успеваю убрать голову. Получился полууклон, но его хватило, чтобы кулак соперника лишь чиркнул по моему левому уху. Но это чирканье почему-то отозвалось неприятной болью, словно кулак у Шалея был обёрнут наждачной бумагой.
Я отпрянул метра на полтора, разорвав дистанцию, потрогал ладонью ухо… Крови нет, это хорошо, значит, ухо не порвано. А Шалей уже снова летит вперёд, норовя свернуть на бок мой драгоценный нос. Но к этой атаке я уже был готов. Уход в сторону с одновременным ударом подъёмом ступни под коленную чашечку и следующий удар носком уже бывалого бойца – кузнецкого производства полуботинка – по рёбрам. Что, не нравится? То-то тебя так согнуло, схватился за бок и тяжело дышишь. Не исключено, что ещё и по печени досталось, удар-то пришёлся в правый бок.
Ты смотри, какой настырный! Выпрямился, снова пошёл на меня, но уже осторожнее. Самое главное, в глазах соперника – тревога и непонимание, нет прежнего безраздельного морального превосходства над будущей жертвой. Ладно, теперь я поработаю первым номером. Лёгкий джеб левой достигает цели, голова Шалея мотнулась назад, и я, не теряя ни мгновения, сокращаю дистанцию и спокойно, как на тренировке, провожу коронный хук слева. Такая «левая» двоечка получилась, главное, что неожиданная для соперника, тот обычно ожидает ударов попеременно левой-правой, а здесь оппонент работает одной рукой. Ну а что, в жизни, тем более на ринге, всякое случается. Вдруг ты повредил руку, запястье сломал или большой палец выбил, и не можешь ей боксировать. Тогда и приходится работать одной рукой, здоровой, такие вещи, я слышал, некоторые боксёры даже отрабатывают на тренировках.
Ну а у нас тем временем бой подошёл к концу. Пребывавший в тяжёлом нокдауне Шалей стоял враскорячку, всё же делая попытку встать на ноги, но получалось у него не очень. Глядя на эти поползновения, я присел рядом на корточки, Шалей кое-как сконцентрировал на мне взгляд своих закатывавшихся глаз.
– Хреново, да? – с ноткой сострадания в голосе спросил я. – Знаю, что хреново, но ты сам согласился биться один на один. И учти на будущее, Шалей – держись от меня подальше. Сегодня я себя сдерживал, а в следующий раз могу покалечить.
Хлопнул его по плечу, отчего тот едва снова не рухнул на землю и, чувствуя заполнившее меня всего необычайное удовлетворение, неторопясь натянул пиджак и перекинул сумку через плечо. Затем глянул на дружков своего – хотелось в это верить – уже бывшего врага. Те явно не испытывали желания заступаться за своего униженного на их глазах пахана. Подошёл к съёжившемуся на глазах Мамону и влепил пощёчину, от которой его голова так мотнулась, что мне показалось – она сейчас отделится от хлипкого туловища.
– Это тебе за чмошника, – сказал я. – А теперь помогите Шалею на ноги подняться. Хотя на его месте я бы лучше малость полежал, пришёл в себя.
Всё-таки есть большой плюс в том, что в теле 15-летнего ботаника, коим я честно считал себя в эти годы, поселилось сознание 58-летнего старика. Если бы молодость знала, если бы старость могла… В нашем случае всё совпало, и я уже ни капли не жалел о том, что со мной случилось в ночь с 30 на 31 августа.
Сегодня снова тренировка, то же самое, что было в прошлый раз, со спаррингом в финале. Мне нравится, энергии во мне столько, что, кажется, она вот-вот начнёт фонтанировать из носа и ушей. Храбсков замечает мой неподдельный энтузиазм, прячет в рыжих усах одобрительную улыбку, хотя я по прошлой жизни привык всегда видеть его серьёзным и неулыбчивым. Это меня ещё больше подбадривает, спарринг с уже осторожничавшим Маминым я провожу на одном дыхании, играю, как кошка с мышкой, реализуя на практике лозунг незабвенного, ещё живого и даже, кажется, всё ещё выходящего в квадрат ринга Кассиуса Клея, он же Мохаммед Али: «Порхать как бабочка, и жалить как пчела».
В какой-то момент слышу голос тренера:
– Руки! Руки подними!
Кому это он? А, наверное, мне, соперник-то вон как раз съёжился, чтобы уменьшить площадь возможного попадания по нему с моей стороны, а лица вообще за перчатками не видно, одни глаза посверкивают в щелочку между ними насторожённым блеском. А я, чувствуя необыкновенную лёгкость во всём теле, пританцовываю и немного вальяжно.
Руки-то у меня действительно опущены, однако Мамин сможет меня лишь достать, резко сократив дистанцию. А чувство дистанции у меня было, наверное, врождённое, хотя на нём одном далеко и не и уедешь. В юношеском боксе мне много каких качеств не хватало, в первую очередь уверенности в себе, такой хорошей спортивной наглости. В 58-летнем мужике всё это было, правда, давно перебродило, но сейчас, снова оказавшись в своём юном теле, я эти ощущения реанимировал.
Тем не менее требованию Анатольича подчиняюсь, не хочется будить в тренере зверя. Нет, он, конечно, не монстр, но с ним всё же лучше не спорить. В качестве наказания заставит отжиматься до изнеможения, это я прекрасно помнил, а отжимания я почему-то не очень любил.
После спарринга и взвешивания (на этот раз 74 с копейками) чувствую, что сил ещё осталось немеряно.
– Валерий Анатольевич, можно, я ещё поработаю в зале?
– Что, сил много осталось?
– Вроде того, – улыбаюсь я. – Хочу одну комбинацию отработать. Хотя бы попробовать.
– Что за комбинацию?
– Двойка на дистанции, шаг вперёд с боковым слева, апперкот правой, и снова двойка, но уже на отходе с разрывом дистанции.
– Хм, не такая уж и простая комбинация, – хмурится Храбсков. – Давай посмотрим, что у тебя получится. Только недолго, вон уже взрослые подходят.
Ну как взрослые… Парни от семнадцати и старше, самому возрастному года двадцать два– двадцать три. Но для нас они всё равно что взрослые, там удары не в пример мощнее.
Снова натянул тренировочные перчатки с прорехой на одной из них, из которой торчал конский волос. Их даже не было нужды зашнуровывать, но при этом на кистях, возможно, увеличенных за счёт бинтов, они держались вполне надёжно.
Комбинация стала получаться у меня практически сразу, чему я и сам слегка удивился. Или это тоже фокусы внедрённого сознания? Минут через десять, порядком вымотанный самому себе предложенным темпом, я стряхнул перчатки и вытер замотанной в эластичный бинт кистью руки вспотевший лоб, одновременно ловя заинтересованные взгляды пришедших на последнюю на сегодняшний день тренировку – старшие занимались с 8 до 9 вечера. И их тренера Владислава Васильевича Грунюшкина[14] тоже. Тот в своё время по юношам входил даже в сборную Союза, выигрывал в команде Кубок Европы, а после окончания карьеры, не мудрствуя лукаво, выбрал тренерское поприще.
