Rein Oberst - Чужой для всех
Стрелковый батальон капитана Новосельцева как раз упирался с северо-востока в этот образовавшийся выступ, готовясь, как и многие другие части к большому наступлению. О нем еще не говорили, а если кто и говорил, то вполголоса. Однако солдаты и офицеры по разным военным приметам это чувствовали. У ветеранов глаз наметанный.
Покрутившись с полчаса на березовых нарах, покрытых еловым лапником, капитан, тяжело вздыхая, поднялся. Посмотрел на часы. Флуоресцентные стрелки показывали два часа ночи. Помассировав рукой место ранения, повертев вправо-влево стопой, он надел яловые, недавно выданные старшиной, сапоги, тоже примета к наступлению, и выпрямился. Начальник штаба похрапывал и почмокивал губами. Замполита не было. В центре блиндажа, возложив голову на стол «дежурил» связист.
— Ефрейтор Казымов, не спать! — тихо, но требовательно скомандовал комбат и погрозил ему кулаком. Тот вскочил, и чуть не сбив керосиновую лампу, начал усиленно крутить спросонья ручку своего желто-кожаного американского телефонного аппарата.
— Отставить, Казымов! — развеселился комбат, — Ты так меня еще с самим товарищем Сталиным соединишь.
— Ныкак нэт, товарищ капитан. Виноват! — испуганно захлопал глазами молодой казах и, положив трубку, вытянулся перед командиром батальона.
— Ладно, дитя степей, разбуди ординарца, пусть следует за мной. Я пройдусь на передовую, проверю посты, — и комбат, надев шинель – несмотря на середину мая, было прохладно – по ступенькам вышел наружу и по траншее повернул на свой наблюдательный пункт.
— Стой, кто идет? Пароль?
— «Стриж».
— «Синица». Это вы, товарищ капитан?
— А кому еще быть? Я, Котов, — подойдя вплотную к дежурному разведчику, негромко ответил Новосельцев. По энергетике, исходившей от сержанта, по его требовательному голосу, капитан еще раз порадовался за своего подчиненного за его бдительность. Сегодня дежурил его лучший разведчик.
— Ну как, все тихо?
— Тихо, товарищ капитан. Только урчание тяжелое было слышно. Словно как танки шли.
— Где урчали?
— Да там от Днепра звук шел.
— Откуда им быть. Ты два дня назад к немцам ходил. Почти к самой реке подошел. Сутки сидел в болоте. Доложил, что изменений в системе огня и перегруппировки на нашем участке не обнаружил.
— Так-то оно так. Но тревожно. И смотрите, какая тишина? И темень непроглядная. И артобстрела вечернего не было, а по нему хоть часы проверяй. Зато несколько дней палили пуще прежнего. Пристреливались вроде.
— Спасибо за службу, Котов, — мрачно поблагодарил того комбат. — Наблюдай дальше. Если что услышишь подозрительное, докладывай немедленно. Днем отоспишься, а в ночь за языком с группой пойдешь. Не нравится мне твой доклад.
— Слушаюсь.
— Товарищ капитан, это я, Сидоренко, вызывали?
— Иди сюда, Сидоренко, — на наблюдательном пункте тяжело ступая, появился ординарец с автоматом. Он также принес плащ-накидку для комбата.
— Накиньте, товарищ капитан. Дождь будет. Слышите, холодом несет с Днепра.
— Давай, — командир батальона быстро набросил на себя накидку и, выйдя из НП, вместе с ординарцем нырнул в моросящую мглу.
Ночь подхватила их, окружила своим таинственным, но чуждым черным покрывалом и потянула в сторону реки.
Комбат шел не спеша, осторожно по знакомой ему тропинке, хотя знал каждый ее метр с закрытыми глазами до своих двух траншей первой линии обороны. В голове у него прокручивалась информация о шуме танков, и не давала покоя.
'Танки, танки… Самоходные штурмовые орудия у них есть, а вот танков не было. Откуда тогда шум? А если что задумали? Но они же здесь не развернутся. Лес и заболоченные места. Слева батальоны 115-го укрепрайона генерала Пичугина. Их противотанковые батареи простреливают единственную дорогу на Цупер. Если полезут, тут их и зароют. Да и у нас 45-ки есть. Справа – батальон Коли Михалева. Он, если что, поддержит. Дальше соседи-стрелки понтонно-мостового полка. За нами в поселке второй рубеж обороны и 713-й самоходный артполк. Нет, не полезут. Кишка тонка. Видно укрепляют оборону. Завтра проверим…
— Стой, кто идет. Пароль! — Новосельцев, задумавшись, не заметил, как с ординарцем дошел до второй траншеи передовой линии.
— «Стриж». Все у вас спокойно.
— «Синица». Вроде все. Дождь вот только мешает, товарищ капитан.
— Ничего, терпи. Если что, подымай людей, — капитан, не рассуждая больше о танках и, не останавливаясь у часового, двинулся к первой траншее взвода боевого охранения. Дождь усиливался. Пришлось надеть капюшон накидки. Ноги потихоньку стали разъезжаться по размокшему дерново-подзолистому серозему и бежали быстрее. Кочки закончились, и тропинка катила вниз к реке.
— Не отставай, Сидоренко.
Тот, пыхтя, прибавил шаг: — Не спится вам, товарищ капитан. Вон, начальник штаба, даже пузыри пускает. Замполит, тот вообще ушел в медсанбат на перевязку и пропал. А вы в ночь, в эту темень. До первого поста шли как с дивчиной в обнимку. Наступал вам на пятки. А тут бегом торопитесь, как будто от нее домой бежите. Не догнать.
— Прекрати разговаривать, Сидоренко. Не на танцах. Немцы совсем рядом.
— А у вас на Урале, гарные девчата? — не успокаивался тот, и дотронулся до своих мокрых усов.
— Да тише ты! — спешно осек его Новосельцев, дав понять что разговор, закончен и приостановился. В шелесте мелкого дождя, ему показалось, что с немецкой стороны идет характерный звук передвижения. — Подожди здесь, — вслушиваясь, он сбросил с себя накидку, сделал несколько шагов вправо и, развернувшись в сторону Днепра, вытянул шею. Холодные капли тут же неприятно потекли ему за воротник.
— А-а, сволочи…, — раздался неожиданный злой вскрик в ночи. И чуть погодя стон комбата: — Сидоренко, сюда… Помоги!
Оступаясь, капитан свалился в свежую вчерашнюю воронку от разрыва снаряда.
— Едрит, твой корень! — выругался про себя ординарец. — Товарищ капитан! Где вы? Я сейчас…
И в это время, вдруг далеко за Днепром, у Жлобина, туго ударило в воздух, и с душераздирающим воем, оставляя огненный кометный след, распарывая прохудившееся покрывало ночи, через несколько секунд, рядом с тропинкой, приземлился гаубичный снаряд.
Грохнул обвальный разрыв. Спрессованная воздушная волна, словно баба-копра, мгновенно вбила капитана в спасительную воронку, обильно накрыв слоем земли, нашпигованной раскаленными осколками.
Капитан лежал засыпанный в воронке и ничего не слышал. Его окровавленные руки, вгрызаясь в разодранный бок земли, механически пытались помочь телу подняться и ползти туда, где сильнее всего стонала земля – в первую траншею. В какой-то момент ему показалось, что он уже лежит в траншее и отдает команды бойцам. Но тело лежало почти бездыханно и недвижимо. Только мысли его текли, текли, прорывались наружу и шептали, запекшими губами, отдавая распоряжения бойцам, да тихо сочилась из ушей кровь. Его ординарец, попав в эпицентр взрыва, погиб разорванный мгновенно, так и не успев, рассказать комбату о своей невесте из Запорожья.
Огневой налет вражеской артиллерии был мощный, дерзкий, неожиданный. Разрывы следовали один за другим.
Бил гаубичный дивизион и несколько минометных батарей 6-го артиллерийского полка, 6-й Вестфальской пехотной дивизии.
Смертельный груз прицельно покрывал первые две траншеи, подавляя огневые точки, пулеметные гнезда и землянки боевого охранения, густо перемешивая людскую и природную биомассу в одно месиво.
Одновременно, под прикрытием артобстрела, немецкий разведывательный отряд в количестве 100 добровольцев тремя группами ползком из рубежа исходных позиций, стремительно подобрался к проволочному заграждению. Проход в минном поле был сделан заблаговременно. Быстро перерезав в трех местах колючую проволоку, первая штурмовая группа, состоявшая из ветеранов разведывательного батальона 20-й танковой дивизии сконцентрировавшись вместе, яростно бросилась в траншею.
— Гефрайтер Шмютце, с отделением налево, фельдфебель Зенке – направо по траншее. Майер и Крумпф – с гранатами наверху. Вперед! — негромко и отрывисто скомандовал командир разведывательного отряда обер-лейтенант Мельцер и послал в черное, моросящее небо первую зеленую ракету.
Перед глазами немцев, подсвеченная, зависшей ракетой, передовая траншея, предстала извилистой, развороченной во многих местах, почти мертвой, но еще ядовитой змеей.
Позиции нескольких пулеметных точек, а также батареи 45-мм пушек, заранее пристреленные, были разбиты и разметаны прямыми попаданиями снарядов. Землянки наполовину обвалены. В некоторых местах лежали разорванные и раскиданные взрывной волной мощных зарядов 122-мм трофейных гаубиц, тела русских бойцов. Тем не менее, траншея еще жила. Из ее многочисленных разветвлений послышались в их сторону одиночные недружные винтовочные и автоматные выстрелы. Ударил короткими очередями пулемет Дегтярева.
