Роберт Хайнлайн - Дверь в лето

Проблема считалась неразрешимой. Нельзя было снабдить машину человеческим восприятием и здравым смыслом.

Но ведь патенты для того и существуют, чтобы их выдавали тем, кто решил «неразрешимую проблему».

Элементы памяти, современные возможности миниатюризации плюс дешевое золото, чудесный технический металл – и всю систему анализаторов звука можно поместить в кубическом футе… при этом машина сможет «запомнить» на слух весь словарь Уэбстера. Но этого и не требовалось; вполне хватило бы и десяти тысяч слов. Какая стенографистка знает слово «курбаш»[11] или «пирофилит»[12]? Такие слова придется диктовать по буквам. Значит, машина должна воспринимать и такой вид диктовки, если это потребуется. А еще нужен звуковой код для знаков препинания… для указания формата, шрифта, интервалов, количества копий… и нужен резерв памяти, по меньшей мере, на тысячу специальных терминов, чтобы покупатель мог сам разместить их там, дабы не произносить каждый раз по буквам.

Все было просто. Оставалось скомпоновать имеющиеся в продаже блоки и изготовить промышленный образец. Но главной проблемой оказались омонимы.

«Стенографистка Дейзи» не заржавеет, если придется напечатать скороговорку – ведь там все слова звучат по-разному. Но вот с омонимами ей придется туго.

Однако, в любой публичной библиотеке должен быть словарь английских омонимов. Да, он там был… и я взялся подсчитывать пары и ряды, пытаясь с помощью теории информации и статистики выделить только те, без которых нельзя обойтись. Нервы мои начали сдавать. Тридцать часов в неделю совершенно бесполезной работы тяготили меня, к тому же библиотека – не лучшее место для серьезной инженерной работы. Мне нужны были чертежное ателье, мастерская, чтобы испытывать образцы, каталоги деталей и узлов, имеющихся в продаже, специальные журналы, калькулятор и все такое прочее.

Я твердо решил поискать другую работу, пусть даже не по специальности, но хотя бы около нее. Я был не настолько глуп, чтобы думать, будто снова стал инженером – слишком многого я не знал. Можно было спроектировать новую машину, но с риском обнаружить потом, что десять-пятнадцать лет назад кто-то уже решил эту проблему, причем изящнее, лучше и дешевле, чем я.

Мне нужно было поступить в какую-нибудь техническую контору, чтобы кожей впитывать новую информацию. Я считал, что вполне гожусь на должность младшего чертежника.

Я уже знал, что для черчения сейчас используют полуавтоматические устройства. Мне довелось видеть их чертежи. У меня было предчувствие, что при случае я минут за двадцать разберусь, как они работают. Они здорово напоминали разработку, пришедшую мне в голову тридцать лет назад, и мотивы изобретения наверняка были такими же: ненависть к старомодной доске с рейсшиной и надежда присобачить к ней пишущую машинку. Помнится, я хорошенько продумал, как, стуча по клавишам, наносить на чертеж любые линии и в любом месте.

Во всяком случае, я мог быть уверен, что этот прибор не украден у меня. Уверен в той же степени, как и в том, что «Фрэнк» у меня был бессовестно украден – ведь моя чертежная машина существовала только в виде отрывочных рассуждений. Кому-то пришла в голову та же идея, и он развил ее. Настало время чертежных автоматов – и они незамедлительно появились.

Конструкторы «Аладдина», той самой фирмы, что выпускала «Работягу», создали «Чертежника Дэна», одну из лучших машин этого рода.

Я разорился на новый костюм и новый «кейс». Последний набил старыми газетами и явился в торговый салон «Аладдина», изображая потенциального покупателя. Я попросил продемонстрировать чертежный автомат в работе.

Увидев «Чертежника Дэна», я обмер. Психологи называют такое явление «deja vu» – «уже виденное». Чертов прибор был точно таким, каким его сделал бы я, если бы меня насильно не отправили спать!

Не спрашивайте, отчего я так в этом уверен. Человек всегда узнает свой стиль работы. Искусствовед безошибочно определяет манеру письма Рубенса или Рембрандта по композиции, светотени и дюжине других признаков. Проектирование – тоже искусство: любую задачу можно решить разными способами. У каждого конструктора есть «своя манера», и он узнает ее так же уверенно, как живописец свою картину.

«Чертежник Дэн» был сделан настолько «по-моему», что я даже расстроился. Поневоле поверишь в телепатию.

Я пожелал узнать номер исходного патента и не удивился, когда мне сказали, что он был выдан в 1970 году. Я решил разыскать изобретателя. Это мог быть кто-нибудь из моих учителей, от которых я, собственно, и усвоил свой стиль, или кто-то из инженеров, с которыми я вместе работал.

Изобретатель мог быть еще жив. Если так, то в один прекрасный день я разыщу его… и познакомлюсь с человеком, чей мозг работал синхронно с моим.

Я набрался наглости и позволил продавцу показать мне, как обращаться с машиной. Ему не пришлось долго объяснять – мы с «Чертежником Дэном» были созданы друг для друга. Минут через десять я управлял прибором лучше, чем любой из продавцов. Наконец, скрепя сердце, я оторвался от «Дэна» и, получив проспект с ценами, скидками и перечнем дополнительного оборудования, ушел, пообещав продавцу вскоре позвонить – в тот самый момент, когда он уже был готов получить от меня подписанный чек. Это был подлый обман, но, в конце концов, я отнял у него не более часа.

Из салона я отправился на головной завод «Горничных, Инкорпорейтед» – искать работу. Я уже знал, что ни Беллы, ни Майлза там больше нет. Все время, что у меня оставалось от работы и наверстывания того, что я проспал, я тратил на поиски Беллы, Майлза и, особенно, Рикки. Никто из них не значился в числе абонентов телефонной сети ни в Большом Лос-Анджелесе, ни в Соединенных Штатах вообще – за эту информацию национальное бюро в Кливленде содрало с меня как за четверых, ведь Беллу разыскивал я под двумя фамилиями: Джентри и Даркин.

Список избирателей округа Лос-Анджелес тоже ничего не дал.

«Горничные, Инкорпорейтед» в письме, подписанном семнадцатым вице-президентом, в чьи обязанности, наверное, входило отвечать на дурацкие вопросы, осторожно сообщала, что служащие с такими фамилиями работали в корпорации тридцать лет назад, но сейчас корпорация не располагает никакими сведениями о них.

Розыск тридцать лет спустя – работа не для любителя, тем более, небогатого. Будь у меня дактилограммы, я бы мог обратиться в ФБР. У меня же не было ни одной зацепки. Моя Благословенная Отчизна еще не дошла до того, чтобы заводить досье на каждого своего гражданина. Но уж если бы такие досье и были, я наверняка не получил бы к ним доступа.

Сыскное агентство, субсидированное должным образом, наверняка смогло бы отыскать их след, опираясь на косвенные данные, газетные статьи и бог знает, что еще. Но я не мог никого субсидировать должным образом, а на то, чтобы заняться розысками самому, у меня не было ни способностей ни времени.

Наконец, я плюнул на Майлза и Белл, но пообещал себе с первых же больших денег нанять профессионалов и бросить их на поиски Рикки. Я решил не искать ее среди акционеров «Горничных Инкорпорейтед» и обратился в Американский банк с просьбой сообщить, открывали ли они счет на ее имя. В ответ я получил официальное письмо, в котором меня уведомляли, что сведения такого рода хранятся в секрете. Я написал им снова, сообщив, что был в анабиозе, и что она – единственная моя родственница. Вскоре пришло вежливое письмо, подписанное одним из иерархов банка: он сожалел, что не может сообщить сведения даже родственнику и даже в таких исключительных обстоятельствах; извинился, что вынужден дать мне отрицательный ответ, но сообщил, наконец, что ни одно отделение банка никогда не открывало счета на имя Фредерики Вирджинии Джентри.

Это могло означать только одно. Каким-то образом стервятники умудрились отнять у маленькой Рикки ее деньги. Деньги должны были пройти через Американский Национальный банк и дождаться там Рикки. Но что-то сорвалось! Бедная Рикки. Нас обоих обокрали!

Но кое-что я все-таки нашел. В архиве Департамента Просвещения была отмечена ученица по имени Фредерика Вирджиния Джентри. Но названную ученицу забрали из школы в Мохауве в 1971 году. Куда – неизвестно.

Кто-то где-то подтверждал, что Рикки в принципе, существовала – меня и это утешило. Но она могла перевестись в любую из многих тысяч школ в Соединенных Штатах. Сколько времени понадобится, чтобы написать в каждую из них. Предположим, где-то найдутся сведения о Рикки, но знают ли школьные чиновники, где она, и имеют ли право сообщать эти сведения кому бы то ни было?

Маленькая девочка затеряется среди четверти миллиарда людей легче, чем камешек на дне океана.

Поиски мои провалились, зато, узнав, что Майлз и Белла не числятся в «Горничных, Инкорпорейтед», я решил сам устроиться туда. Я мог выбрать любую из сотен фирм, занимающихся автоматикой, но «Горничные» и «Аладдин» занимали в своей области такое же положение, как Ford и «Дженерал Моторс» в своей области во времена расцвета автомобильного производства. Была и еще одна причина, чисто сентиментального свойства – мне хотелось посмотреть, что стало с моим старым детищем.