Дмитрий Дашко - Мы из Тайной канцелярии
Я вздрогнул.
— Что ты сказал?
— Ничего.
— А думал о чём?
— Да так…
— Ты о гувернантке думал. О сушёной вобле, которая не соизволила выучить русский язык.
Иван ошалело уставился на меня.
— Откуда знаешь?
— Слушай, ты не обижайся, но, похоже, мои прошлые сеансы наблюдения за твоей жизнью даром не прошли. Кажется, я могу читать твои мысли. Иногда…
Канцелярист покраснел.
— Что, все?
— Нет. Я понятия не имею, в какие моменты между нами устанавливается связь. Но она возникает.
— Сдаётся, я догадываюсь в каких случаях, — медленно произнёс Елисеев. — Думая о гувернантке, я вдруг вспомнил о тебе.
— А я, выходит, сразу получил твоё телепатическое сообщение, — подхватил я. — Видимо, у нас какие-нибудь биотоки друг на друга настроены. В некий момент они бац! и активируются. Или другая какая-нибудь ерундовина.
— Я не знаю и половины из твоих слов, но смысл улавливаю, — заметил предок. — Давай, попробуем проверить — смогу ли я прочесть твои мысли?
— Давай.
Я вызвал в уме подсмотренный в немецкой порнухе образ знойной красотки в полном неглиже и отправил его «братишке». Эффект превзошёл все ожидания — родственник чуть с кровати не упал.
— Кто это был? Твоя супружница? Господи, стыд-то какой! — в крайней степени обалдения проговорил молодой человек.
— Нет, я холост. А эту «знойную женщину, мечту поэта» видел в одних весёлых картинках. Как-нибудь покажу тебе подробно, кто она, и что с ней делали.
— Эдакий срам?! Не надо! На меня потом после исповеди батюшка такую епитимию наложит — во век с колен на ноги не стану. Не вводи в искушение, братец.
— Как скажешь. Я в змеи-искусители не нанимался и развращать племя младое не стану, — улыбнулся я.
— Вот и не забывай, ради Христа!
— Не боись — не забуду. И самое главное — могу тебя поздравить: связь между нами двусторонняя. А уж во благо это или во зло, потом разберёмся.
— Всё в деснице Господней. Устал я что-то. Да ещё голова болит.
— И у тебя? Это, наверное, последствия нашего с тобой телепатического общения.
— Ты мне завтра объяснишь, что сие значит. А сейчас давай спать.
— Давай. Спокойной ночи, братишка!
— И тебе тоже.
Заснул он быстро, а я долго лежал и ворочался, размышляя на разные темы.
Должно быть, профессор сейчас рвёт и мечет: ведь я исчез из его реальности в неизвестном направлении. Интересно, имеет ли он хоть какое-то понятие, куда и почему меня занесло?
А ещё я думал на тему пресловутого «эффекта бабочки».
Насколько моё появление в прошлом способно изменить будущее? И пусть пока ничего серьёзнее беседы с дальним предком в активе у меня нет, так ведь и времени прошло немного. Вдруг я таких дров наломаю, что вся история на дыбы встанет?! Мысль показалась мне привлекательной. Не каждому выпадает шанс дать пинка привычному ходу событий! Собственно, мне всё равно терять нечего.
И тут же одёрнул себя: смотрите на вещи трезво, гражданин попаданец. Кто вы? Да никто! Статус равен нулю, а послезнание вряд ли принесет какие-то дивиденды.
Я просто не знаю, как играть в исторические шахматы. Более того — меня на этой доске нет даже в качестве пешки. А в ферзи и вовсе не тянет.
Напоследок я решил малость порезвиться и отправил сладко спящему «братцу» несколько по-настоящему «весёлых» картинок с участием уже виденной им звезды фильмов для взрослых. Думаю, сон парню приснится, что надо! На всю жизнь запомнит!
Глава 13
Карета, всем видом показывающая, что принадлежит влиятельному вельможе, медленно катила по Першпективной дороге. Ничего удивительного, кроме малой охраны (верховой впереди, да ещё двое сзади) в событии том не было, и люди, привыкшие к подобным зрелищам, особого внимания сему не уделяли. Едет, так едет. Что с того?! Имелись заботы куда важнее: кто спешил к Мясным лавкам, расположенным неподалёку от берёзовой рощи, кто вёз на тележке свежепойманную рыбу, дабы продать скоропортящийся товар побыстрее и вернуться с заработанными деньгами домой.
Несколько арестантов в присутствии строительного мастера и солдата-инвалида с разряженным ружьём мостили перед лавками тротуар, выворачивая из земли не столь давно уложенные камни: городской архитектор измыслил новую планировку.
Карета ненадолго задержалась, объезжая возникшее препятствие. Раздвинулась занавесь, на мгновение показав в слюдяном окошке суровый и властный лик мужчины, чей возраст уже успел достигнуть полувека и даже немного перевалить сей рубеж. Стоит отметить, что вельможа был погружён в глубокую печальную думу.
Особа, сидевшая в той карете, или пассажир, как сказали бы в более позднюю эпоху, являла собой весьма редкий тип, опровергавший известное выражение, что «сила есть, ума не надо».
Широкоплечий, кряжистый мужчина высокого роста, с волевым красивым лицом, не молодой, но полный энергии, крепкий как кедр и подвижный словно ртуть, дамский угодник и повеса, лихой рубака, талантливый инженер и не менее талантливый полководец, человек «характерный», сочетающий в себе безжалостность и добродушие.
Муж сей состоял на русской военной службе и весьма преуспел на ратном поприще (чему доказательством был фельдмаршальский мундир). Происходил из земель, ныне принадлежащих датскому королевству.
Искушённый в геральдике обыватель мог по гербу на дверце кареты понять, что человек, столь печально и задумчиво глядящий из окошка кареты — фельдмаршал Бурхард-Кристоф Миних или Бурхард Христофорович, как было принято называть его в полном соответствии с русскими обычаями анненской эпохи.
Сейчас ему пятьдесят три года. Он успел взлететь высоко и нажить могущественных недругов.
С врагами ему «везло» всегда, причём не столько на поле брани, сколько в миру. Недоброжелателями этого славного мужа становились весьма влиятельные персоны, любимчики особ императорской и королевской крови. Фавориты видели в ярком и честолюбивом Минихе угрозу, которую стремились отвести от себя любыми способами. Если не удавалось опорочить при помощи клеветы, шли на иные меры. В памяти фельдмаршала хранились несколько подозрительных «случаев», когда он оказывался на волосок от смерти и только чудом оставался жив.
Фортуна благоволит храбрым и упорным.
Миних никогда не сдавался: упрямо шёл напролом, веря в счастливую звезду и свои способности.
Природа щедро одарила его. Он легко схватывал любой предмет, прекрасно учился. В девять лет сопровождал отца, строителя плотин, в поездках, помогал срисовывать чертежи, делал математические расчёты, знал наизусть десятки сложнейших формул. Он умел, а главное, любил строить.
Сначала Миних применил свои знания во время войны, когда союз германских княжеств воевал с французами. Ему выпала честь служить под предводительством лучших полководцев того времени: Евгения Савойского и герцога Мальборо. Инженерный талант Миниха был оценён по достоинству, сам он внезапно открыл в себе ещё один: полководческий. Дослужился до подполковника, успел себя зарекомендовать в громких баталиях и вдруг… тяжёлое ранение в живот. Потерявший сознание Миних угодил в плен к французам (отнюдь не в гордом одиночестве: потомки галлов захватили большое количество генералов и штаб-офицеров).
Ранение считалось очень тяжёлым, после такого редко выкарабкивались, но жажда жизни в этом человеке была столь велика, что он сумел превозмочь недуг и вырваться из цепких объятий старухи с косой.
Миних идёт на поправку и окончательно выздоравливает, проводя досуг в беседах с архиепископом Фенелоном, которого весьма уважает за светлый ум.
Война заканчивается, Миних получает долгожданную свободу и чин полковника как компенсацию за «страдания» в плену. Будущий российский фельдмаршал возвращается к исключительно мирным занятиям: следит за строительством канала и шлюза.
Вкусившего пороховой дым и грохот баталий Миниха хватило на два года такой жизни. Его зовут пушки и литавры.
В 1716-м он становится под знамёна курфюрста саксонского и короля польского Августа. Командует новообразованным полком из четырёх батальонов, впоследствии ставшим польской коронной гвардией, получает генерал-майора и… первого влиятельного врага: конечно, любимца Августа II фельдмаршала графа Флемминга.[10]
Первой причиной раздора стало жалованье. Миних не хотел делиться деньгами с тем, кто являлся командиром гвардейского полка лишь на бумаге, а речь шла о приличной по тем временам сумме.
Потом они сцепились по другим вопросам.
Флемминг обижен: мало того что без денег остался, так ещё и авторитет пострадал. Он уговаривает нескольких офицеров гвардейского полка сделать донос на Миниха. Датчанина обвиняют в плохом командовании. Дескать, худой из него полковник.
