Вячеслав Коротин - Шпага императора
Музыканты «целовали медь» во всю мощь своих молодых и здоровых лёгких, а подходящие драгуны, перестраиваясь из походной колонны в готовую для атаки шеренгу, просто всем своим видом являли готовность дать ответ на вопрос: «Где Илья твой, и где твой Добрыня?..»
Молодец всё-таки Горский! Этот марш стоил всех песен Высоцкого, Окуджавы и иже с ними. Всего того, что Серёга перепёр из нашего времени. Наверное, стоил даже моих «телег-самобранок»…
Бесподобная музыка, хоть и не в очень качественном исполнении, продолжала разливаться вокруг, и я с удивлением обнаружил, что не только стискиваю ручку шпаги, но даже на треть вытащил её из ножен.
Честное слово, безумно хотелось вскочить на спину своей Афине и присоединиться к рядам этих «кентавров». И рвануться вместе с ними в сечу.
Глупость, конечно, кавалерист я никакой, лошадь для меня – просто средство передвижения. Даже такая, как моя несравненная кобыла, родней которой в этом мире только несколько человек – по пальцам пересчитать можно.
В общем, нечего мне в кавалерийскую рубку соваться. Но хотелось. Именно от выводимых музыкантами звуков хотелось…
А уж иркутцы наверняка посильнее, чем я, жаждут помахать своими палашами.
Спасибо тебе (то есть ВАМ), простой трубач-кавалерист Агапкин, за эту гениальную музыку! Спасибо от всех россиян моего мира, и особенно от тех, кто сейчас стоит на этом поле.
Эта мелодия, написанная унтер-офицером, достойна стать гимном Империи. И, скорее всего, станет. Такое не может остаться маршем Иркутского драгунского полка.
– Капитан Демидов? – Я обернулся и увидел, что на рыжем жеребце ко мне приближается штабс-капитан Арнаутов, с которым познакомился при своей первой встрече с Серёгой. Вернее, уже капитан. – Какими судьбами?
– Чего удивительного встретить военного на войне, Алексей Трифонович, – пришлось слегка поднапрячься, чтобы вспомнить имя-отчество драгуна, – очень рад встрече. «Какими судьбами», спрашивать не буду – вижу, что готовитесь к контратаке… Горский здесь?
– Увы!.. Вадим Федорович, если правильно помню?..
– У вас прекрасная память – виделись полтора года назад, да ещё и мельком…
– Благодарю! – кивнул капитан. – Так вот: вашего друга вы здесь сегодня не встретите – убыл с очередным «особым поручением».
Понятно. Основная деятельность на ниве «плаща и кинжала». Что и правильно: каждый должен приносить пользу Родине там, где эта польза будет максимальной…
– Как вам наш марш? – перевёл разговор Арнаутов на тему, которая была ему на данный момент наиболее близка.
Как я его понимаю, с такой музыкой появиться на поле боя – поневоле ждёшь услышать комплименты. Не будем разочаровывать. Тем более что музыка действительно к месту и по теме.
– Великолепно! Под это даже минёру хочется дать шпоры своей кобыле и помчаться рубить французов. Честное слово!
– Господин капитан! – К нам подъехал поручик с аксельбантами. – Генерал-майор Скалон просит вас к себе.
Антон Антонович Скалон, опять же был слегка одутловат на лицо, но фигуру имел практически юношескую.
Этот лихой кавалерист с достаточным пренебрежением встретил пионерного обер-офицера в лице меня:
– Господин капитан, мне сказали, что именно вы укажете нам направление атаки. Так я жду ваших указаний.
Ёлки-палки! Ну, вот всё можно преодолеть! Но этот снобизм в отношениях между родами войск… Он будет, наверное, стоять несокрушимой твердыней между офицерами кавалерии, пехоты, артиллерии… Не говоря уже о нас, грешных – пионерах. Нас-то уж точно «обслугой» считают. А ещё и флотские есть – совершенно отдельная каста…
Блин, зараза! Вопрос-то ведь задан. И не кем-нибудь – генералом!..
– Ваше превосходительство, – слегка волнуясь, но достаточно твёрдо начал я. – Я, разумеется, не могу указать вам направление удара. На данный момент. Мне было поручено только вызвать вашу бригаду «на исходные» и передать, что место, которое вам следует атаковать, будет указано ракетами со штабного холма. Вернее, не место, а направление. Одна ракета белого дыма – атаковать полком. Две – всей бригадой. Что мне передать командующему корпусом?
– Что драгуны приказ выполнят, – неласково глянул на меня генерал. – Так и передайте его высокопревосходительству. Что оба полка только и ждут приказа атаковать.
– Разрешите выполнять это поручение, ваше превосходительство? Честь имею! – Я откозырял и тронул Афину в направлении штабного холма.
На самом деле до жути хотелось прервать это общение с генералом, который, хоть и был вполне достойным воином, и, если мне не изменяет память, погиб в сражениях под Смоленском, но жутко неприятно было ощущать пренебрежительное отношение… Даже не ко мне лично – я ведь с ним никогда не пересекался. К роду войск. Он ведь говорил со мной не как с капитаном Демидовым, а как с представителем «чёрной кости» армии.
Ну да, мы не ходим в атаки, не встречаем врага в штыки…
Чёрт! А под вражеским огнём уничтожать мосты, чтобы пехота и кавалерия смогли отступить без паники и истребления, а навести под аналогичным огнём всё те же мосты для преследования противника… Возвести эти грёбаные редуты к началу сражения в кратчайшие сроки… Блин! Да наши мины только сегодня выкосили больше вражеских солдат, чем эти лихие кавалеристы «настрогают» всем своим полком. Это если ещё доведётся в бою поучаствовать…
Хотя явно доведётся…
Но всё равно: в пику Серёге напишу «Марш пионеров». То есть не «в пику», конечно, не назло, а по его примеру.
Уже на скаку сочинилось начало припева:
Пионеры-инженеры!Мы горды нашей царскою службой.Сквозь огонь мы пройдём, если нужноОткрывать для пехоты пути…
Сыровато, разумеется. Ладно, сейчас не до того, потом подшлифую…
Прибыв к штабу, доложил Дохтурову о выдвижении нашей кавалерии на указанный рубеж. Генерал удостоил меня молчаливым кивком и снова поднёс к глазу подзорную трубу, чтобы следить за ходом сражения.
На атакованном участке либавцы и иже с ними уже резались с французами на штыках, и, кажется, небезуспешно – зелёная «масса» потихоньку «съедала» синюю.
Однако даже мне, малоискушённому в ведении полевых сражений данного времени, было понятно, что победа эта достаточно сиюминутна: в это же место противник двинул дополнительные силы, разумно предпочитая пройти по уже «разминированному» пространству. Сложно разобраться в эту допотопную оптику, но что-то типа пехотной дивизии накатывалось на место предполагаемого прорыва. Еще минут пятнадцать, и лихо нашим придётся. К тому же я заметил и то, что строится для атаки их кавалерия. И, судя по избыточному блеску её шеренг, не иначе кирасиры. «Танки» того времени – они единственные из всадников способны проломить пехотный строй, а там уж… В общем, только успевай палашом размахивать и кромсать вдребезги и пополам практически беззащитных пехотинцев.
Противопоставить атаке латников можно либо своих таких же «бронированных» кавалеристов, либо плотный картечный огонь артиллерии. Первого у нас не имелось вообще – Дохтурову дали только драгун и гусар, а для второго варианта на атакуемом участке недостаточно пушек.
Ведь точно могут смять наших пехотинцев совместными усилиями. И насесть на батареи. Тогда артиллеристам придётся ох как несладко – оружия у них, кроме пушек – только тесак (полусабля). Неважная защита от штыков вражеской пехоты или сабель-палашей кавалерии, к тому же разъярённых последним залпом картечи в упор. А этот залп наверняка будет. Достаточно широко известен приказ начальника артиллерии генерала Кутайсова (ещё один генерал, которому и тридцати не исполнилось):
«Подтвердить от меня во всех ротах, чтобы они с позиций не снимались, пока неприятель не сядет верхом на пушки. Сказать командирам и всем офицерам, что отважно держась на самом близком картечном выстреле, можно только достигнуть того, что неприятелю не уступить ни шагу нашей позиции. Артиллерия должна жертвовать собою; пусть возьмут вас с орудиями, но последний картечный выстрел выпустите в упор, и батарея, которая таким образом будет взята, нанесет неприятелю вред, вполне искупающий потерю орудий».
Умели ведь красиво говорить! И приказы отдавать, за душу берущие. Ну как, услышав или прочитав такое, этого не выполнить?
И палили (и, уверен, будут палить) в упор по наступающему врагу русские пушкари. И умирали в следующие минуты на своих орудиях. Противник, только что получивший град картечи в лицо, пощады, как правило, не давал. И осуждать его за это трудно – только что чудом прорвался сквозь смерть и добрался до тех, кто эту смерть послал…
…Запели трубы и валторны, призывая остатки Седьмой дивизии вернуться на место, предписанное по плану сражения, и полки, расцепившись с недобитыми французскими пехотинцами, стали откатываться на исходные.
