Александр Михайловский - Однажды в Октябре

Но, Михаил Коронатович, вертолет не может висеть в воздухе вечно. Вы уж определитесь поскорее — кто будет отправлен делегатом связи на нашу эскадру. Могу сказать сразу, на нашем большевистском флоте царит жесточайшая дисциплина, и вашему представителю совершенно нечего опасаться.

— Вертолет, ах да, значит, так это называется, запомним! — вице-адмирал Бахирев повернулся к своему давнему другу и соратнику контр-адмиралу Пилкину, — Владимир Константинович, я думаю, что именно вам нужно слетать к загадочным «марсианам», и увидеть все своими глазами. Ступайте, и да хранит вас Господь!

12 октября (29 сентября) 1917 года, 10:05. Балтика, ТАКР «Адмирал Кузнецов»

Я приник к квадратному иллюминатору летательного аппарата. Корабль, к которому мы приближались, выглядел весьма непривычно для меня. Я знал о попытках военно-морских офицеров САСШ совершить взлет и посадку с палубы линейного корабля «Пенсильвания», и о переоборудовании в Британии недостроенного линейного крейсера «Фьюриес» в авианосец.

Но корабль, который я увидел сегодня, просто потряс меня своими размерами и необычностью конструкции. Во-первых, он был огромен, во-вторых, палуба его, была плоской, как ипподром. Корабль лежал на серой глади Балтийского моря, а над его мачтой, вызывая мою законную гордость, развевался андреевский флаг. На палубе корабля, к которому мы подлетели на нашем странном летательном аппарате, шла какая-то малопонятная мне деятельность. Громадные самолеты, больше похожие на наконечник копья, транспортировали по палубе небольшие машины. Несколько винтокрылых стрекоз кружились в воздухе.

Еще чуть дальше, на глади моря, застыли темно-серые силуэты других кораблей эскадры. В такую погоду и при такой окраске было сложно определить их тип, но мне почему-то казалось, что это крейсера. Два корабля 1-го ранга и два корабля 2-го ранга. Входили ли в эту эскадру еще какие-нибудь корабли, понять было трудно. В первую очередь из-за ограниченной видимости, и из-за маскировочной окраски этих кораблей.

Лишь только колеса нашего аппарата коснулись палубы морского гиганта в районе кормы, рев двигателей стал стихать, а лопасти — постепенно замедлять вращение. Я вылез наружу, пригибаясь от ветра, и внимательно осмотрелся.

Картина была фантасмагорическая. Борт корабля был, как минимум, в два раза выше борта «Баяна», море плескалось где-то далеко внизу, и у меня появилось ощущение, что я стою на плоской крыше огромного дома. Тем временем мотор винтокрыла умолк. Обернувшись, я увидел как винтокрылый аппарат складывает лопасти, а подъехавшее к нему маленькое смешное авто оранжевого цвета берет его на буксир.

Я не знал, что мне делать дальше и куда идти. Но тут ко мне подошел молодой лейтенант и, козырнув, представился, — Вахтенный офицер, старший лейтенант Снегирев. Господин контр-адмирал, командующий эскадрой, контр-адмирал Ларионов ждет вас. Прошу следовать за мной.

Не успели мы сделать несколько шагов, как вдруг совсем рядом раздался оглушительный вой и грохот. Я посмотрел в сторону бака, откуда доносился этот звук. Из-за перегораживающих палубу металлических щитов, вверх поднялось мерцающее марево раскаленного воздуха. Потом из-за одного щита вперед рванулся один из тех, похожих на наконечник копья аппаратов. Быстро пробежав по короткому отрезку палубы, он подпрыгнул на задранном вверх носу, но, вместо того, чтобы упасть вниз, начал карабкаться все выше и выше в серое балтийское небо. И тут я понял, что этот аппарат — аэроплан совершенно новой конструкции. Под крыльями этого аэроплана гроздьями висели какие-то округлые предметы, делающие его похожим на возвращающуюся с рынка хозяйку. — Это бомбы, — догадался я. — Следом за ним, стартовали еще два аэроплана.

— На Либаву пошли, — проводил аэропланы взглядом мой сопровождающий, — будет сегодня у немцев дискотека!

Я хотел было спросить у старшего лейтенанта, что такое дискотека, но не стал. По тому количеству бомб, что понесли на Либаву эти аэропланы, было и так понятно, что тамошний германский немецкий гарнизон ожидают крупные неприятности.

Контр-адмирал Ларионов встретил меня в довольно просто, пожалуй, даже аскетично обставленном адмиральском салоне, — Добрый день, Владимир Константинович, — приветствовал он меня, пожимая руку, — как долетели?

— Спасибо, Виктор Сергеевич, — ответил я, садясь в предложенное мне кресло, — долетел я нормально, если не считать того, что подобное воздушное путешествие я совершаю в первый раз в жизни. Самое главное, что все мои кишки остались при мне, ничего не вытрясло. Скажите, чем мы обязаны, столь неожиданным визитом и, признаюсь, столь своевременной помощью? Лично меня несколько беспокоит и тайна происхождения вашей эскадры, и ее э… большевистский статус. От господ Ульянова и его окружения лично я не жду ничего хорошего для России.

Мой визави какое-то время пристально смотрел прямо мне в глаза. Потом, он сделал жест, предлагая мне курить, и сказал задумчиво,

— Об окружающих Ульянова-Ленина господах-товарищах можно поспорить. Некоторые из них, например, некий Троцкий-Бронштейн, считают нашу Россию охапкой хвороста, которую необходимо бросить в огонь мировой революции. Но среди большевиков, хочу вам заметить, есть люди, для которых Россия — не пустой звук. С многими, чьи фамилии я вам позже назову, стоит, нет, просто необходимо сотрудничать…

Впрочем, давайте отложим на время все разговоры о политике. Дело в том, что из Петрограда с минуты на минуту к нам должны прибыть еще два человека. От высшего командования Российской армии мы ждем генерала Бонч-Бруевича, а от руководства партии большевиков, весьма толкового и незаурядного человека, Феликса Эдмундовича Дзержинского. Каждый из них уполномочен принимать решение от имени своего руководства.

Пока же примите как данность то, что андреевский флаг для нас не менее свят чем для вас, а сохранение России, как государства, и русских, как народа, является для нас задачей, не требующей никаких обоснований.

Я только кивнул, признавая правоту моего собеседника.

12 октября (29 сентября) 1917 года, 10:45. Балтика, ТАКР «Адмирал Кузнецов»

Узнав, что к нам из Питера вылетела представительная делегация в составе генерала Михаила Дмитриевича Бонч-Бруевича и Феликса Эдмундовича Дзержинского, я объявил по трансляции: «Кто после выпуска купался в фонтане у Адмиралтейства и начищал до блеска причиндалы коня „Медного всадника“, в свободное от вахты время могут собраться на палубе и встретить человека, чье имя носило их училище».

А для незнающих, напомню, что основанное в конце XVIII веке императором Павлом I «Училище Корабельной Архитектуры» в советское время носило имя Дзержинского.

Наконец, все в сборе. От Балтийского флота присутствовал контр-адмирал Пилкин. Вице адмирал Бахирев, которого он представляет, весьма уважаем, как офицерами, так и матросами. От армии — генерал-майор Михаил Дмитриевич Бонч-Бруевич, фактически создатель советской военной контрразведки. Наши особисты, как мухи вились вокруг генерала, стараясь хоть одним глазком глянуть на легендарную личность. Ну, а «Железный Феликс» в представлении не нуждался.

Все присутствующие по своему статусу были полномочными представителями тех военных и политических сил, которые отправили их для того, чтобы решить наконец вопрос о власти. Моим помощником во время этого исторического совещания стал подполковник СВР Николай Ильин.

На висящем на стене адмиральского салона плазменном экране была выведена карта Балтики. Собравшиеся приготовились внимать и высказывать свои мысли. И, как говорил мой старший сын — понеслась душа в рай!

— Итак, господа и товарищи, — я заметил, как при последнем слове контр-адмирал Пилкин слегка поморщился, — не буду ходить вокруг да около. Вы все уже знаете, что по произволу судьбы, Господа Бога, или каких-то других неведомых сил, наша эскадра оказалась в этой точке пространства-времени, как раз накануне начала германской операции «Альбион». В силу данной нами присяги защищать Россию, мы не задумываясь нанесли удар по германскому десанту, готовившемуся высадиться на Моонзундских островах…

— Но при этом, господин адмирал, как я понимаю, вы приказали отпустить с миром десять германских линкоров, — саркастически заметил Пилкин, — Вряд ли этот шаг можно считать дружественным по отношению к России?

— Владимир Константинович, — ответил я, — да, я приказал не обстреливать линкоры, если они в свою очередь, не откроют огонь по русским батареям или кораблям. По моему приказу, в штаб Хохзеефлотте была направлена радиограмма, в которой я предупреждал Гроссадмирала Тирпица, что уничтожив «Мольтке», я так же уничтожу и линкоры 3-го и 4-го отрядов, если он немедленно не уберет их, сначала в Путциг, а потом и в Вильгельмсхафен. Что и было незамедлительно исполнено.