Партиец [СИ] - Никита Васильевич Семин
— Вот потому мне и интересно — что вы думаете об Огневе. Зачем он товарищу Сталину?
— У меня сложилось впечатление, что ему нужен с одной стороны — подконтрольный, но способный высказать свою точку зрения человек.
— А с другой?..
— Если что-то с коллективизацией пойдет не так, он послужит «громоотводом», — вздохнул Жижиленко. — Во всех документах на первом месте стоит его фамилия. Он придумал. Мы так — советники. Конечно, и по нам может попасть, но главный удар в случае провала придется на парня.
— Вот и я так подумал, — кивнул Вышинский. — Идея коллективизации — товарища Сталина. Но она уже принесла ему урон репутации у крестьян. Да и среди рабочих не все разделяют его позицию. А тут — хоть и сторонник Сталина, но все же не сам Сталин. К тому же молодой, да не опытный. Списать на такого перегибы легко, и поймут многие. Да, будут ворчать, а кто и кричать — что малолетнему несмышленышу такое важное дело доверил. Товарищ Сталин его даже может наказать. Но к тому моменту или дело будет уже выполнено, а если нет — станет ясно, что и как исправить. И не жалко вам своего студента? — внезапно сменил тему Вышинский.
— Он сам в это полез, — буркнул Жижиленко.
Андрей Януарьевич насмешливо покачал головой, вроде как соглашаясь, и больше не стал задерживать мужчину. Все что хотел, он выяснил.
* * *
До середины июня из новостей было только нападение китайцев на советских дипломатов в Харбине, да переименование Центральнопромышленной области в Московскую. А! Еще официально стали машинно-тракторные станции по стране строить. Ну и постановление-базис для коллективизации мы закончили. Работы там еще непочатый край, но уже прописаны основные определения (кто считается кулаком, кто середняком, а кто бедняк) и распределены полномочия — кто должен производить оценку имущества, кто отвечает за его изъятие (у кулаков), а кто карает при отказе от выполнения распоряжения правительства. Ну и основные меры наказания тоже написали. Все это еще будем уточнять и дополнять, но коллективизация по факту уже началась, так что хоть что-то выдать мы были обязаны.
С Людой я так и не смог помириться. Сама девушка ко мне не приходила, а когда я все же не выдержал и попытался снова навестить ее, то встретил холодный прием от ее мамы. Та вообще посоветовала забыть про ее дочь, и сказала, что Люда себе нового парня нашла. Я не поверил. Но увы, это подтвердилось. Когда пришел к ней на завод, там ее напарницы проводили меня в цех, где я увидел щебетавшую и обнимающуюся с каким-то молодым парнем Люду. И обнимал он ее эдак по-хозяйски, за талию, а она и не была против.
Это окончательно поставило для меня крест на наших отношениях. Было больно. Сильно. Не один год мы уже вместе. Но может лучше так, чем если бы мы официально расписались, да детей завели — а она вдруг стала проявлять свою натуру. Тешил себя только такими мыслями.
Тринадцатого же июня мне передали весть от Туполева. Андрей Николаевич просил меня прибыть в ЦАГИ для знакомства с авиаконструктором, которому передал мою идею по вертолетам.
Откладывать я не стал и уже на следующий день сразу после пар отправился знакомиться. Встретили меня не с распростертыми объятиями, но и откровенной враждебности не было. Вскоре я понял почему.
— Мы с винтокрылыми аппаратами уже второй год работаем, — рассказывал мне Алексей Михайлович Черемухин[1].
Худой брюнет, на голове — «воронье гнездо», щеки слегка впалые, а взгляд пронзительный. На вид ему около сорока лет, хотя оказалось, что только тридцать четыре. Он же и был тем самым авиаконструктором.
— И как результат? — с интересом спросил я.
— В следующем году собирать прототип хотели, — с гордостью заявил мне он. И тут же нахмурился. — Но может и не выйдет, если твоя идея и правда стоящая. Придется тогда в конструкцию вносить дополнительные изменения.
Причина его сомнений и такого отношения к моей идее — рекомендация Андрея Николаевича. Иначе он мог бы послать меня. А саму идею Туполев ему не озвучил, оставив это право мне.
Для начала я ознакомился с тем, что уже придумали инженеры ЦАГИ во главе с Черемухиным. Их вертолет имел аж пять винтов! Один несущий — сверху, и четыре боковых, расположенных попарно на носу и хвосте конструкции. Четыре рулевых винта — явный избыток. Особенно с учетом того, что Алексей Михайлович уже думал над поворотным механизмом у несущего винта для каждой лопасти — чтобы вертолет мог двигаться взад-вперед. Об этом и сказал ему. И пояснил, почему я так считаю. Тот обрадовался. Если мои слова подтвердятся, это позволит и облегчить вертолет — один винт не четыре. И упростить схему управления. Одно дело соорудить педаль под ноги для одного винта и иное — для четырех. В остальном он и сам прекрасно справлялся. Тепло попрощавшись, я покинул ЦАГИ, уверенный, что скоро у СССР будет свой вертолет! Причем на голову превосходящий все, что есть у иных стран. Черемухин поделился — сейчас максимальная высота, на которую смог подняться винтокрылый аппарат — 18 метров.
Покидал я ЦАГИ в хорошем настроении. Вроде и не сильно помог, а с другой стороны — указал на те недостатки вертолета, которые они и сами бы обнаружили, но гораздо позже. Время и силы, а также ресурсы сэкономил.
Свои восемнадцать лет встречал дома в кругу семьи. Кроме родителей и сестры был Борька, да соседи по дому забегали поздравить. Из неожиданных гостей — навестил дед Демьян. Я его уже несколько лет не видел, а оказывается, ему квартиру дали в доме, построенном из «моих» кирпичей. Вот он и зашел — и поздравить, и обсудить, насколько такой дом от здания из привычных кирпичей отличается.
— У нас две улицы параллельно идут, — делился дед, попивая горячий чай. От самогонки отказался, а дымить в доме самокруткой ему мама не разрешила. — Одна из красного кирпича, а вторая, наша, из того, что ты придумал. Я сначала грешным делом думал, что не повезло мне. Из красного кирпича — оно как-то привычнее. А тут еще и узнал, кто этот кирпич придумал, — немного виновато посмотрел он в мою сторону. — Но когда у соседей жалобы пошли на щели в стенах, как продувает их с осени по
