Главная роль 3 - Павел Смолин
Метра три — даже больше, чем надо.
Судя по побледневшим щекам, Мария Федоровна воображением обделена не была.
— Погибнут почти все, и толку от такой атаки не будет, — кивнул я. — Теперь разберем менее благоприятный для защитников вариант — в нем артиллерия нападающих отработала лучше, перебив вообще всех защитников первой линии, раскурочив укрепления и пулеметы. В этом случае первую линию обороны атакующие возьмут с наскока, но дальше, — ухмыльнувшись, пощекотал пером начерченную вторую линию. — В первую линию обороны превратится вторая, а третья — во вторую. При этом здесь, — указал на тылы «защитников». — Тоже есть командир, который за поражение и потерю первой линии огребет как следует. Теперь он горит желанием поквитаться, а посему готовит собственное наступление — накрывает артиллерией свою бывшую первую линии обороны, перемалывая осевших там вражеских солдат, а потом переводит огонь на первую линию собственно врага.
— На двое-трое суток? — с улыбкой спросила Мария Федоровна.
— На двое-трое суток, — улыбнувшись в ответ, подтвердил я. — Через месяц здесь, — очертил круг по контуром вторых линий обороны. — Будет что-то около полумиллиона потерь с обеих сторон, а линия фронта вообще не сдвинется, потому что к обеим сторонам конфликта по железным дорогам прибывают пополнения, снаряды и провиант!
— Полагаю, подобные разговоры тебе лучше вести с нашими генералами, — призналась Императрица в более чем простительной некомпетентности.
Война и в мои, прогрессивные донельзя времена оставалась мужским делом, чего уж говорить про теперь?
— Поговорю, — согласился я. — Хотя бы для того, чтобы выявить сторонников запущенного моим уважаемым дядюшкой Алексеем движения «Георгий взял Манчжурию без единого выстрела, на крови брата, а значит в войне он ничего не понимает».
Мария Федоровна дернулась.
— Я заметил, — подтвердил я.
— Георгий, не горячись, — попросила мама. — Ты ведь и в самом деле никогда не воевал. Да, по Двору гуляют не очень приятные для нас слухи, но это — нормальное положение вещей. Так было всегда, и так будет всегда. Уверяю тебя, Алексей Александрович с радостью отдаст жизнь за Империю!
— В этом и проблема, мама, — вздохнул я. — Наша воинская верхушка делает из войны культ, а готовность отдать жизнь воспринимают как индульгенцию, дающую им право воровать, пренебрегать должностными обязанностями и рулить войсками методами, не больно-то отличающимися от тех, что были во времена Наполеоновский войн. Зачем такие Империи? Война — это не самоценность, а способ нарастить мощь государства там, где этого не может обеспечить дипломатия. Подохнуть, уж прости за прямоту, может любой кретин. Да, сделать это с честью и отвагою — это похвально, но требовать подобного можно лишь от солдат, которые делают самую тяжелую, опасную, но, прости-господи, — перекрестились. — Малую часть огромной общегосударственной работы! Стремящийся к смерти командир напрямую вредит, потому что и сам подыхает без всякой пользы, и подчиненных заставляет делать так же.
Потерев пальцами виски, Ее Величество решила слиться:
— Это — очень тяжелый и бесполезный разговор. Война — это не мое дело.
— Война — это общее дело, — заметил я. — Война обостряет все болезни общества. Разберем на примере голода — недоедание тоже обостряет болезни. У условного крестьянина Федора завелся фурункул. Покуда Федор имеет возможность питаться хотя бы впроголодь, его организм фурункулу развиваться не дает. Но стоит Федору поголодать недельку, и из-за фурункула придется оттяпать ему ногу, потому что пойдет заражение.
Мария Федоровна скривилась. Еще немного, и она просто уйдет, не желая дальше слушать «неприятное». Нужно ускориться и перевести тему.
— Война — это как голод для государственного организма. Одной из наших основных задач перед подготовкою к большой войне является аккуратное вскрытие самых опасных для нас фурункулов. Главные из них — настроения рабочих и крестьян. Лет за десять нам нужно сделать так, чтобы долгая война не заставила их взяться за оружие, повернув его против нас.
— Казаки быстро объяснят им их место, — отмахнулась Мария Федоровна.
— Казаки к этому моменту похоронят половину товарищей, посмотрят на карту военных действий и поймут, что как-то толку от этого не было. Подумают снова и решат, что царь их предал, отправив подыхать без всякой пользы, — парировал я. — Так же решат и который год сидящие под артиллерией люди. Легкий толчок, и они решат, что настоящий враг — в Петербурге, а не где-то под Танненбергом. Хочешь посмотреть, как гильотина перед Зимним дворцом отсекает головы твоим детям?
— Это дурной, совершенно невыносимый разговор! — слилась Мария Федоровна, поднявшись с дивана. — Прошу тебя, прежде чем отправлять ответ твоему любимому кайзеру, покажи его мне!
И с гордо поднятым подбородком Императрица покинула кабинет, снизойдя до личного открытия двери перед собою. Сильно расстроилась. Дав волю чувствам, я ослабил пальцем воротник и поморщился на письмо Кайзера — сегодня точно отвечать не стану, хватит мне морального напряжения. Мастодонты, мать вашу! Геополитики великие! Напридумывали себе штампов и в них погрязли! Маменька тупо в восемнадцатом веке живет, считая, что лояльности гвардии и придворных достаточно для спокойной жизни. Французская революция выбила из зоны комфорта многих, но обернулась не вакциной, а легким пищевым отравлением — Дагмару вот явно тошнит при мысли о том, что дом Романовых постигнет та же участь. «Ничего, потошнит и отпустит». Не отпустит, мама. Она теперь ко мне долго не подойдет в ожидании сыновьего покаяния — ишь пришел тут молодой да ранний, матушку расстраивает!
Глава 8
— «…с большим нетерпением буду ждать возможности посетить великолепный Берлин. С уважением и надеждою на скорую встречу, твой кузен Жоржи», — закончил я диктовать письмо кайзеру.
Утреннее серое питерское небо за окном на свершения не вдохновляло, но на него я повлиять не могу, а вот на дела — очень даже, поэтому суровый климат мне не помеха! Тон послания кайзера был добросовестно «отзеркален»: я рассказывал о погоде, о том, как скучал по семье и как рад вернуться домой, поделился уверенностью в выздоровлении Александра
