Флот решает всё (СИ) - Борис Борисович Батыршин
Что до кофе — то с тех самых пор Серёжа сам заказывал кофе разных сортов, собственноручно составлял из них смесь и обжаривал зерна, не доверяя это священнодействие никому. Вот и теперь, став командиром’Бобра', он выдал буфетчику кают-компании кулёк с обжаренными зёрнами, настрого наказав варить ему кофе только из них. Офицеры канонерки знали об этой маленькой слабости командира и добродушно над ней посмеивались — впрочем, Серёжа частенько угощал своим «особым» кофе тех, кого удостаивал визита в капитанскую каюту.
Нет, кофе сейчас, пожалуй, будет лишним — и так сна ни в одном глазу… Серёжа поворочался ещё, поймал взглядом яркий солнечный блик на модели «Бобра», выполненной из полированной тонкой бронзы (памятный сувенир от дирекции верфи в финском Або, где строилась канонерка) закинул руки за голову и закрыл глаза.
По окончании южноамериканской операции Серёже Казанкову, как раз получившему тогда погоны капитана второго ранга, прочили блестящее будущее. Начальство в лице адмирала Бутакова к нему благоволило; о похождениях самого молодого во всём флоте российском кавторанга уже начали слагать легенды. Ещё на борту шлюпа «Скоморох» он ловил на себе восторженные, а порой и завистливые взгляды молоденьких мичманов.
Кстати, усмехнулся собственным воспоминаниям Серёжа, «Скоморох», достался флоту российскому не без его, тогда ещё только лейтенанта Казанкова, участия — британский авизо, входивший в британскую Эскадру Специальной Службы, спустил флаг после достопамятной Свеаборгской баталии, в котором свежеиспечённый лейтенант Казанков командовал башенной броненосной лодкой «Стрелец»[2] — с этой-то победы, едва ли не самой блестящей из всех, когда-либо одержанных под Андреевским флагом, началась его стремительная карьера. За этим последовал рейд доброфлотовского вспомогательного крейсера «Москва», завершившийся другим победоносным боем, у берегов Занзибара. Серёжа улыбнулся, вспомнив этот свой первый дальний океанский поход, а заодно — и просторную каюту, почти салон, который был у него на «Москве», как у командира судна — не то, что тесная клетушка здесь, на Бобре. Потом — американская экспедиция, сражение в Чесапикском заливе, за которым русская эскадра наблюдала издали — и, тем не менее, снискала себе славы победителя[3]; и, наконец, южноамериканская эскапада, во время которой Серёжа ощутил себя настоящим авантюристом, вроде корсаров старых времён, нанимавшихся на службу к владыкам заморских стран.
Из той экспедиции вместе с орденами и почётным оружием от правительств Перу и Боливии, а так же новой сердечной привязанностью, вытеснившей из его души грызущую тоску по Нине, он привёз ещё один «подарок» — увы, куда менее приятный. Уже на «Скоморохе» он свалился в сильнейшей лихорадке, которую, надо полагать, подцепил ещё на южноамериканском континенте. Выжил он буквально чудом — если верить судовому врачу, просидевшему у его койки несколько суток подряд. Страдания больного усугублялись многодневной непрекращающейся качкой и спёртым воздухом каюты — при переходе через Атлантику «Скоморох» попал в сильнейший шторм, и был вынужден остановиться для ремонта повреждённого винта во французском Бресте. Там Серёжу сдали на берег, в госпиталь, причём врач-француз, принимавший его под своё попечение, скептически покачал головой и заявил, что не даёт никаких гарантий, что Officier de la lointaine Russie когда-нибудь увидит родные берега — по самым оптимистичным прогнозам он давал больному не больше двух дней.
Француз ошибся. Крепкий молодой организм справился с заморской заразой; провалявшись на госпитальной койке больше месяца, Серёжа, так и не успевший вернуться к своим флотским обязанностям, получил полугодичный отпуск с сохранением полного жалования для поправки здоровья, и по совету барона Греве (вернее будет сказать, его жены, Камиллы) отправился сперва в Ниццу, потом в снова на север Франции, в Нормандию, погостить у Карлуши Греве, а уже оттуда — в Баден-Баден. Туда Серёжа отправился не один, а в сопровождении супруги, Марии-Эстебании, племянницы чилийского полковника Рамиро Гомеса. Ачива — так называли девушку в доме дяди, (мать её была наполовину индианкой из племени мапуче; на их языке 'Ачива значит 'светлячок) недолго походила в воспитанницах супруги барона; свадьба была решена уже через две недели, и дальше осталось получить согласие полковника и — что немаловажно! — одобрение от флотского начальства. Конечно, капитан второго ранга — это вам не зелёный мичман, не имеющий права жениться, но всё же имелись формальности, и весьма строгие, которые следовало соблюсти. И если с финансами (вступающий в брак флотский офицер должен располагать доходом, позволяющим достойно, без урона для чести мундира содержать дом и супругу) у Серёжи обстояло неплохо — денежное содержание, положенное ему от казны, плюс средства, выплаченные правительством Перу за недолгую службу во флоте этой республики, позволяли об этой стороне вопроса не задумываться — то разрешение на брак с иностранкой, к тому же католичкой только предстояло получить. К счастью, и здесь затруднений не возникло; свадьбу сыграли в замке Камиллы, после чего молодожёны уехали в свадебное путешествие — на воды, на курорт, излюбленный российскими аристократами, промышленниками и крупными торговцами. А по возвращении из-за границы капитан второго ранга Казанков получил назначение.
Славные победы недёшево обошлись Императорскому Флоту — немало кораблей потеряно, другие требовали серьёзного ремонта и глубокой модернизации. Одной из боевых единиц, заложенных в рамках новой, ускоренной кораблестроительной программы, стал «Бобр». Это судно относилось к новому для российского флота классу парусно-винтовых мореходных канонерских лодок; заложенная по проекту отечественных кораблестроителей на верфи «Крейтонъ и Ко», канонерка имела оснастку брига, плоское днище, позволявшее действовать на прибрежных мелководьях и устьях рек. Главным её оружием стало носовое девятидюймовое орудие, установленное в носу с углом обстрела по тридцать шесть градусов на борт от диаметральной плоскости.
Кроме этого монстра, способного крушить камень и бетон береговых фортов с той же лёгкостью, что и борта броненосных фрегатов, «Бобр» нёс кормовую шестидюймовку и шесть сорокадвухлинейных орудий в двух бортовых плутонгах. Эта огневая мощь, весьма солидная для такого небольшого судна («Бобр» имел девятьсот пятьдесят тонн водоизмещения) дополнялась четырьмя револьверными пушками Гатлинга и десантным орудием системы Барановского на колёсном лафете. В движение канонерка приводилась двумя машинами двойного расширения, питающимися паром от шести котлов; суммарно силовая установка выдавала на пару гребных валов тысячу сто сорок индикаторных сил, что позволяло развивать более одиннадцати с половиной узлов.
Серёжа принял «Бобр» на верфи, полгода возился с достройками и доделками, после чего вывел канонерку в море на приёмочные испытания. И, конечно это он, капитан второго ранка Казанков стоял на мостике новой канонерки в тот день, когда на ней впервые подняли Андреевский флаг.
Дальше последовали практические плавания в Финском заливе и на Балтике в составе эскадры, и даже дипломатическая миссия — официальный визит в черногорский Бар по случаю брака старшей дочери тамошнего монарха Зорки с беглым, но оттого не менее законным сербским принцем Петром Карагеоргиевичем. Сейчас капитан второго ранга Казанков вёл «Бобр» на Дальний Восток, где должен был начаться новый этап его карьеры морского офицера.
В дверь осторожно поскреблись. Вестовой, вздохнул Серёжа, разлепляя веки — всё же заснул… В точности выполняет полученное указание — будит начальство ровно через полчаса.
— Скажи там, братец, через три минуты буду на мостике! — крикнул через дверь Сергей и принялся торопливо приводить себя в порядок.
[1] Это детально описано в первой книге цикла, «К повороту стоять!»
[2] Эти события подробно описаны в первой книге цикла «К повороту стоять»
[3] Эти события подробно описаны во второй книге цикла «Следовать новым курсом».
