Роман Юров - «Ла»-охотник. В небе Донбасса
Спасла их шестерка «Яков». Виктор увидел их не сразу, а лишь когда наседающие «мессера» синхронно отвернули. Он зашарил глазами по небу и обнаружил нежданную помощь. Сразу стало легче дышать.
При посадке одно шасси не вышло. Сажать на одно колесо постоянно пытающуюся развернуться машину было практически невозможно. Виктор решил сажать ее на живот. Даже такая относительно безопасная посадка вымотала все нервы. «Як» непрестанно сваливался, и, чтобы не зацепить крылом землю и не закрутиться по ней волчком, приходилось постоянно удерживать от крена. Земля встретила неприветливо. От резкого толчка едва не лопнули привязные ремни, больно впившись в тело. Кабину моментально заволокло пылью, козырек засыпало мусором. Самолет начал останавливаться, и тут что-то тяжелое врезалось Саблину в затылок. От удара из глаз буквально посыпались искры, в кабину хлынул кипяток из вбитого внутрь самолета радиатора. Виктор едва успел выскочить в предусмотрительно открытый заранее фонарь.
«Як» лежал подстреленной птицей, издырявленный, запыленный, ничуть не напоминая того красавца, на котором Саблин вылетел на задание час назад. Похоже, самолет не собирался загораться, и Виктор, немного поколебавшись, вернулся к кабине, обнаружив лежащее в чашке сиденья заднее бронестекло. Оно сорвалось при жесткой посадке и за малым не проломило голову…
– Сука, мля. – В голове шумело, из-под шлемофона на гимнастерку капала кровь, обожженная нога саднила, злость захлестывала с головой. – Бракоделы сраные! – Он пнул искалеченную машину в борт и зло усмехнулся, увидев лопнувшую перкаль, и ударил снова и снова, словно пытаясь выместить на ней свои злость и страх…
Боль от ожогов прошла к обеду, а рана на затылке ныла весь день, периодически начиная кровоточить. Синицын пытался наложить повязку и все время грязно ругался, но Виктор был непреклонен. Он считал глупостью ходить обмотанным бинтами из-за какой-то царапины. Голова периодически болела, но это была боль, которую можно было терпеть и которая не мешала летать. Впрочем, сегодня он больше не летал. Не было ни сил, ни желания, да и врач такого бы не допустил.
Шубин подошел, чуток прихрамывая, махнул рукой – мол, сиди – и устало привалился рядом. Комполка по плановой таблице летать сегодня был не должен. Саблина после вынужденной посадки нужно было кем-то подменить, а Шубин никакой кандидатуры лучше себя не нашел. Он сделал с эскадрильей два вылета, в которых без потерь сбили еще два немецких самолета. Виктору такое вмешательство не нравилось. Он мысленно считал эскадрилью своей, и то, что в бой уже ЕГО летчиков ведет кто-то другой, пусть даже комполка, немного задевало. Впрочем, говорить это Шубину он не стал.
– Летуны, мать вашу! Утром получили два новых самолета, еще солнце не зашло, а один сбит, другой в ПАРМе тута, – усмехнулся комполка. На второй машине летал младший лейтенант Лабудько из первой эскадрильи. В бою с «мессерами» его сбили, и он выпрыгнул с парашютом. К счастью, бой шел над нашими войсками, и летчик вернулся в полк уже через несколько часов
– Надеюсь, мой там и оставят, – буркнул Виктор. – Я на эту баржу больше не сяду!
Шубин хмыкнул, недовольство Саблина новым «Яком» он уже выслушивал, и не раз.
– Зато «Хейнкеля» сбил, – рассудительно сказал он, – а вот получилось бы такое с обычной пушкой?
– Уж лучше с обычной, чем это…
Шубин не ответил. Он неожиданно сменил тему.
– Что вы там за херню во вчерашних рапортах понаписали тута?
– Мы про сбитых немцев писали, – настороженно протянул Виктор. – Про «Фоккеров» двухмоторных.
– «Фоккеров», – передразнил Шубин, – вы чем смотрели тута? Видал я сегодня этих «Фоккеров», это «Хеншели» – немецкие штурмовики.
Виктор пожал плечами. Ему было безразлично правильное наименование сбитого вчера самолета.
– Не нравится мне твой вид, – сказал вдруг комполка, – зеленый какой-то. Вот что, Витька, иди-ка ты к себе. Отлежись, отоспись, бабу свою тута потискай. Отдохни, в общем…
…Письмо он увидел утром. Вчера вечером, обласканный Майей, Саблин уснул довольно быстро, девушка ничего про известие от жены не говорила, а он и не обратил внимания. Поэтому, обнаружив бумажный, украшенный штампами прямоугольный конверт на сделанном из патронных ящиков столе, сильно удивился. Почерк на адресе был незнакомым, да и обратный адрес тоже. Но письмо было из Саратовской области, а значит, имело отношение к жене. Читать письмо при спящей рядом любовнице почему-то показалось постыдно, и он, одевшись, вышел на улицу.
Солнце только-только надумало подниматься из-за горизонта, и на земле царил полумрак. Аэродром все еще спал, спали оккупировавшие узкую посадку истребительный полк и БАО. Спали, забившись в душные палатки и тесные землянки. Спали под самолетами, на чехлах. Спали прямо на земле, подстелив шинели и положив под голову пилотки. Виктор в этом плане жил, словно арабский шейх: у него были поистине роскошные апартаменты – своя землянка. И пусть она была малюсенькая, где-то два на два, и низенькая, зато в ней помещалась кровать и стол. А кровати, само собой, хватало еще и на Майю…
– Вот ты где. – Пока Виктор возился с конвертом, проснулась и девушка. Она опасливо выглянула из землянки и, убедившись, что вокруг никого, выбралась наружу. Из одежды на ней было только нижнее белье. – А, письмо нашел? Я забыла вчера сказать…
Она принялась умываться, поливая воду из фляги. Потом озабоченно оглядела Виктора.
– Мне в караул сегодня, – с грустью сказала она. – А я не хочу. Прикажи там, хорошо?
– Я не буду этого делать, – возмутился он. – Ты не должна и ничем не будешь отличаться от других моих подчиненных. Или ты хочешь, чтобы командир эскадрильи пошел к вашему старшине утрясать этот вопрос? Этого не будет ни-когда.
– Командир эскадрильи, – фыркнула она, – смотри не лопни… И вообще, что здесь такого? Лешка вон сказал, и Ольку уже никуда не ставят.
– Мне нет дела до поведения Соломина, – отрезал Виктор, – он не в моей эскадрилье.
– Моей… эскадрилье… – фыркнула Майя. – А сам даже приказать боишься…
– Эскадрильей командую я, а не ты, – огрызнулся он. – И под твою дудку в ней ничего делаться не будет.
– Какие мы принципиальные, – девушка нырнула в землянку и вернулась уже одетая. – А если я тоже стану в позу?
– Снимай трусы и становись. – Разговор, да и сама Майя уже стали раздражать.
Она метнула на него полный злобы взгляд. Сейчас девушка очень сильно напоминала готовую к атаке змею.
– Я тебе что, – угрожающе зашипела она, – проститутка какая-то? Да ты сам у меня в позу станешь! Ты гляди…
– Красноармеец Бирюкова, – устало бросил Виктор, – вы забываетесь.
– Я? Забываюсь? – Майя задохнулась от злости. – Знаешь что? – Что именно он должен знать, она не сказала и вновь скрылась в глубине землянки. Виктор же решил, что вместо ругани лучше заняться письмом. Примириться с Майей можно будет и позже.
Из конверта выпало два листа: один обычный, тетрадный, наполовину исписанный, а второй оказался серой казенной справкой с синим оттиском «копия». Он взял справку, но прочесть сразу не смог, буквы, и без того едва различимые в полумраке, почему-то стали расплываться. Потом долго, раз за разом перечитывал письмо, пытаясь в сумбуре слов уловить смысл. Почерк был странный, незнакомый. Писал ему человек, которого он никогда не видел и скорее всего не увидит, но который для Виктора был родней. Писала теща. Писала, что жены у него больше нет. Во время авианалета Нина спешила в бомбоубежище, и неподалеку разорвалась бомба…
– Убило осколком, – прошептал он, – убило осколком.
Виктор сидел, словно в ступоре, повторяя раз за разом эти слова. У него была жена, был еще не рожденный ребенок, а теперь не осталось никого. Он снова остался один-одинешенек в этом мире. Потом навалилась тоска и горечь чудовищной, несправедливой обиды. Обиды на мир, который позволил такое. Почему умерла его жена? За что?!
– Я требую, чтобы ты извинился, – Майя появилась на пороге, и глаза ее нехорошо блестели, – и чтобы я не ходила в караул. Никогда…
– Пошла вон, – равнодушно ответил он.
Она захлопала глазами, потом лицо девушки приобрело свекольный оттенок.
– Что? – зашипела она. – Что ты сказал? Ах ты, козел! Скотина похотливая. Да ты себя в зеркале давно видел? Урод! На коленях ко мне приползешь…
Она ругалась, шипела, плевалась ядом и грозила Виктору немыслимыми карами. Сперва он пропускал ее вопли мимо ушей, потом это стало раздражать.
– Заткнись и проваливай.
Майя затыкаться и уходить не собиралась. Уходить должен был он, причем сразу на тот свет и, желательно, как можно более болезненным способом. Ее крики, должно быть, перебудили весь полк, и Виктор решил, что с него хватит. Неторопливо спустился в землянку, достал из кобуры пистолет, взвел курок.
– Даю тебе пять секунд. Потом пристрелю. – Он смотрел сквозь нее, странный, непонятный и оттого пугающий. И Майя испугалась. Она как-то бочком стала отходить в сторону и вдруг припустила со всех ног. Через несколько секунд он остался один.
