Елена Хаецкая - Вавилонские хроники
Я лежал на широкой, очень мягкой кровати, закутанный скользкими атласными одеялами. Время от времени Мурзик подносил к моим губам горячее молоко и, выказывая изрядную сноровку, присущую няням грудных младенцев, поил меня.
Иногда подавал мне на длинной тонкой вилочке с перламутровой ручкой то кусочек персика, то кусочек банана, а то и ягодку земляники, выуживая их из компота.
Я читал вслух. Об этом настоятельно просил меня Бэлшуну. А уж Мурзик просто не знал, как и угодить милостивцу.
– Ладно, – сказал я, опуская «Главную книгу» на одеяло. – Мне надоело.
На самом деле мне хотелось закрыть глаза и погрузиться в то самое состояние, которое я сам для себя определял как «гнить и грезить».
Мурзик не посмел ныть и просить. Тихонько сидел рядом. Я опустил веки. Задумался.
Итак, все эти люди, которые оставили учителю Бэлшуну свои записи, были отправлены им в их прошлое. Вернее, в прошлое воплощение их души. Было ли это путешествие опасным? Так или иначе, но каждый из них пережил незабываемое приключение.
Картины были очень яркими, почти вещественными. При том, что многие из писавших явно не обладали литературным талантом. Они просто описывали то, что видели.
Конечно, это могло быть и фикцией. Дешевым розыгрышем.
Но зачем? Пока что учитель Бэлшуну не заговаривал о деньгах. Может быть… От последней догадки меня прошиб холодный пот. А что, если он завлекает доверчивых простаков, вроде меня, после чего вторгается в их разум для постановки своих извращенных психологических опытов? Матушка как-то предостерегала, что в Вавилоне орудуют маньяки. Заманивают, а затем зомбируют.
Я приоткрыл глаза. Мурзик потихоньку допивал компот.
– Мурзик, – спросил я, – а ты ее трахал, эту Циру?
– Ну, – сказал Мурзик. Отставил банку. Обтер липкие губы. – А что, нельзя было? Мне никто не говорил, что нельзя.
– И когда же ты ее трахал?
– Ну, когда пришла… Она как пришла, сразу по сторонам – шасть! Огляделась и говорит: ты один, мол? Я говорю: один, госпожа, а господин еще у себя в офисе. Совсем, говорю, он себя не жалеет в этом офисе. Приходит, от усталости шатается. А она взяла и сняла свитер. Раз – и… А под свитером у ней ничего нет, кроме сисек. Она этими сиськами на меня надвинулась и сразу джинсы с меня долой потащила… А что, господин, разве нельзя было? Она, вроде бы, свободная и ничья, так что бы ей и не порадоваться…
Я молчал. Значит, я был у нее после раба. Объедками, значит, рабскими пользовался… Я даже говорить ничего не мог.
Мурзик спросил:
– А что вы в шаре видели, господин?
– Ничего, – процедил я.
– Эх, лгхама! – вздохнул Мурзик.
Ишь, освоился.
– Мурзик, – сказал я зловеще, – кто тебе разрешил говорить на том языке, из магнитофона? Это мой язык!
Мурзик заморгал. А я уже ярился и бил ногами по кровати.
– Мой! Только мой! А ты, холуй, не смей своей грязной пастью мою царскую речь мусолить! Понял?
Мурзик сказал, что понял. Поправил на мне одеяло. И ушел спать в ту комнату, которую Бэлшуну отвел лично ему.
Это рабу-то!.. Личная комната!.. Да еще ничуть не хуже, чем моя. Только без пальмы.
* * *Я сказал учителю Бэлшуну, когда наутро тот пришел нас проведать:
– Я решился участвовать в ваших опытах, господин Бэлшуну. Но только сперва я хотел попросить вас об одном одолжении.
Он расплылся в широкой улыбке. Однако было в этой улыбке что-то, по-моему, нехорошее. Такое, от чего в животе у меня будто кишка кишку в объятиях стиснула.
– Разумеется, – сказал Бэлшуну. – Я готов. Любая ваша просьба. Или почти любая. Вы у меня в гостях, господин Даян.
Стало быть, денег не спросит, подумал я. Но вслух этого говорить не стал.
Вернул ему «Главную книгу».
Его глаза засветились.
– Впечатляет, не так ли?
– Да, господин Бэлшуну. Именно впечатляет.
Он присел на край моей кровати. Я еще не переоделся и лежал, будто хворый, в ночной рубашке тончайшего батиста, обшитой кружевами.
– Я хотел сказать, господин Бэлшуну, что сперва хотел бы убедиться в том, что ваши эксперименты безопасны для моей тонкой психики. Видите ли, я человек впечатлительный, плохо приспособленный к новым переживаниям… нервный…
Он кивал, нетерпеливый. Я неспешно завершил:
– Словом, для начала я не отказался бы посмотреть, как вы отправляете в прошлые жизни других людей.
Он развел руками.
– Нет ничего проще. Считайте, что вы приглашены участвовать в сеансе в качестве наблюдателя, господин Даян.
– Договорились, – сказал я. И крикнул: – Мурзик!..
* * *Мой раб лежал на узкой кушетке, закутанный теплым пледом. Девушка Цира сидела в кресле в углу комнаты, уютно поджав ноги, и неподвижно глядела в одну точку. Ее лицо было строгим и вдохновенным. До меня ей не было никакого дела.
Мне было предложено кресло в другом углу. Я потребовал плед, потому что в комнате было довольно прохладно. Бэлшуну принес мне из своей спальни второй плед и помог закутать ноги.
Мурзик, ошалевая, следил за нами со своей кушетки. Он был похож на мумию. Вернее, он был похож на саркофаг.
Учитель Бэлшуну встал в головах Мурзикова ложа. Мурзик поднял глаза к нему, сверкнув белками.
Учитель Бэлшуну был необычайно серьезен. Если теперь он и смахивал на мясника, то, скорее, на храмового – того, что ежегодно убивает быка на ступенях Центрального Государственного Мардукославилища.
– Друг мой, ты слышишь меня? – вопросил он Мурзика.
– Да, господин, – ответил Мурзик. Покосился на меня. Я сердито махнул ему, чтоб не отвлекался. Мурзик закрыл глаза.
– Ты не должен бояться, друг мой. Мы здесь, с тобой, – сказал Бэлшуну. – Все, что произойдет с тобой, находится под контролем и в любой момент может быть прервано. Ты вернешься обратно, в свое нынешнее тело, обогащенный новым знанием о себе.
– Господин, – сказал Мурзик и снова открыл глаза, – а нельзя, пока суд да дело, это тело… ну, немного подправить?
Бэлшуну ошеломленно посмотрел на него.
– Что?
– Ну, пока я брожу, значит, духовно обогащаюсь, а тело тут без толку валяется… Нельзя с него убрать хотя бы русалку эту похабную? А то девушки иной раз отказываются… Сперва, вроде бы, и хотят, а потом, как увидят, так сразу визг: мол, похабник… А?
Учитель Бэлшуну сказал кратко, что поправлять тело он не может. Он вообще мало интересуется телами. Его волнуют души, эти одинокие странницы.
И положил руку Мурзику на лоб.
– Перенеси центр сознания в мышцы век, друг мой.
Мурзик затих под его ладонью.
– Расслабься. Расслабь веки. Осознай свои глаза. Перенеси туда центр своего сознания. Пусть расслабится глазное яблоко. Пусть напряжение оставит мышцы глаз.
Мурзик пошевелился и спросил:
– Господин… а что такое центр сознания?
– Расслабься! – рявкнул Бэлшуну. – Расслабляйся. Глаза расслабь. Теперь лоб. Не хмурь брови.
Он довольно долго перечислял разные части тела Мурзика, которые тот должен был расслабить. Мурзик старался изо всех сил. Двигался, ерзал. Напрягался. Бэлшуну весь вспотел, пока заставил Мурзика расслабиться.
Быстрым и в то же время осторожным движением Бэлшуну засучил рукава. При этом он не переставал уговаривать.
– Воздух входит в твои ноздри… Воздух входит и выходит… Тебе приятно. Ты дышишь все глубже и глубже… Ты расслабляешься… Ты расслабляешься…
К моему величайшему удивлению, по морде Мурзика разлился почти неземной покой. Он действительно расслабился.
А Бэлшуну ворковал, как огромный, толстый, волосатый голубь:
– Ты все расслабленнее и расслабленнее… Тебе все удобнее и удобнее… Удобнее и удобнее… Ты находишься в прекрасном месте. Здесь тепло и уютно…
Он так убедительно втолковывал это моему рабу, что я вдруг начал завидовать Мурзику. Вот бы вокруг меня так выплясывали, вот бы ради меня так пыхтели!..
– Сегодня прекрасный день. Ты находишься в прекрасном месте. Ты прекрасен. Ты расслаблен. Твой дух медленно поднимается над твоим телом. Твой дух постепенно выходит из твоего тела. Посмотри на себя сверху вниз. Ты видишь, как лежишь, полностью расслабленный, на этой прекрасной кушетке под этим прекрасным пледом…
Я ровным счетом ничего не видел. То есть, я не видел ничего особенного. Мой раб хамски дрых под шикарным пледом. Учитель Бэлшуну, отирая пот со лба, всячески старался его ублажить. Втолковывал, что все, мол, прекрасно. Мурзик, кажется, верил. Бедный доверчивый Мурзик.
А девушка Цира напряглась, широко раскрыв глаза. Она видела что-то. Что-то такое, чего я при всем желании разглядеть не мог.
– Ты поднялся над своим телом. Ты вышел из своего тела. Твоя душа свободна.
Если Мурзик в результате этого эксперимента просто подохнет, я получу почти всю стоимость раба, за вычетом амортизации. Страховку на него оформили на бирже и выдали вместе с гарантийным талоном.
– Постепенно снижайся с высоты. Постепенно. Постепенно. Медленно, очень медленно. Когда твои ноги коснутся земли, ты окажешься в одной из твоих прошлых жизней. Твоя жизнь будет прекрасна. Ты почувствуешь, что эта жизнь – твоя. Ты прожил ее в прошлом. Ты прожил ее до того, как родиться на этот раз. Ты паришь, ты опускаешься вниз. Ты опускаешься… Все ниже и ниже… Медленно, осторожно. Когда ты дотронешься до земли, ты вспомнишь свою прошлую жизнь. Медленнее, медленнее. Ты опускаешься. Ты дотрагиваешься ногами до земли. Свершилось!
