Андрей Дай - Поводырь (СИ)
В общем, однажды случилось этому царю умереть. Да неудачно так — далеко от дома и летом. В Питер гроб привезли и не открывая похоронили. Все семейство в панике — как так! Обычно по смерти императора его в обязательном порядке бальзамируют. А тут, говорят — не успели. Не сходится что-то…
Ну да ладно. Прошло время. Стали люди в Сибири старца на дорогах встречать. Странного. Все-то ему в новинку было, ничего делать не умел. Зато по-французски болтал лучше Наполеона и всех в Питере поименно знал. Дворцы царские изнутри описывал. О балах и приемах рассказывал. Не всем конечно. Некоторым. И пополз по Сибири слух, что этот старец, по богомольям бродящий, и есть Александр Первый. Будто бы не умер он, а править устал. Бросил все и грехи свои замаливать ушел. А в гроб другого человека положили…
Рано или поздно, а только пришел старец в Томск. Купец какой-то сердобольный ему избенку выстроил и денюшку подкидывал. И люди шли. Поговорить, посоветоваться, бумагу помочь составить. Подношения несли. Федор Кузьмич подношения брал, сколько ему нужно было оставлял, остальное нищим раздавал или монахам. Святую, короче, жизнь вел.
А однажды к старцу, вроде как, из Санкт-Петербурга молодой офицер с дамой приехал. Долго они о чем-то беседовали, а вышел гость весьма задумчивым и просветленным. Ни кто не знает, что это был за офицер, только у жандармов у местных, незадолго до этого прямо приступ служебного рвения случился. Ссыльных куда попало из города повыпихивали, а по притонам и кабакам масса глазастых мальчиков шныряла. И расквартированные в Томске воинские силы под ружьем двое суток находились — ни увольнительных, ни послаблений. Болтали всякое. Может и будущий царь-ампиратор Александр II приезжал…
Такая вот легенда. Теперь, выходит, помер святой человек. Нужно будет не забыть на сорок дней ему за упокой свечу в храме поставить… А все равно, Герочка, в какой церкви. Бог — он один. И не важно — какое имя, мы люди, ему выдумали. Свечку можно и просто у себя дома по хорошему человеку зажечь, коли с Богом в душе живешь. Господь, он там где ты, а не под золочеными куполами… Ха! Какой из меня старовер. Скорее уж нововер я. Только ты, парень, мне верь. Я это все на своей… гм… душе… испытал. Экспериментатор, блин.
Заняться, что ли, действительно изданием газеты? Что «Инвалид», что «Пчела» оказались совершенно убого скомпонованы. Я, со своим знанием о разделах и рубриках, обывателям просто мозг взорву. А к хорошему-то быстро привыкают. Законодателем моды могу стать… Остается ответить на один, но немаловажный вопрос: оно мне надо? Где в нескончаемой череде предприятий, участие в которых я себе наметил, место медиахолдингу? Что-нибудь экономическое, вроде «Коммерческого вестника» — еще ладно. А вот «политической и литературной», как «Пчела» — даром не надо…
«12 февраля 1864 года был открыт московский зоопарк. Ученые-биологи Императорского общества акклиматизации растений и животных в Москве организовали первый в России Зоологический сад на окраине Москвы. В вольерах зоосада было 286 представителей местной фауны, домашних животных сельского хозяйства». Историческая дата, блин. Известия о войне Австро-Прусского альянса против микроскопической Дании даже как-то жалко смотрелась на фоне зоопарка. Постоянно упоминался некий лорд Пальмерстоун, который зачем-то настаивал на собрании «Конференции» по судьбе отбираемых у несчастной Дании земель. Неужели кому-то интересно мнение лорда? Кого бы спросить? У кого бы узнать — что вообще в международной политике происходит?
Пара строк о гражданской войне в Америке. Фамилии и места сражений ничего мне не говорили. А вот блокада английским флотом морских портов — это интересно. Только непонятно — британцы за кого?
Статейка в полколонки о военно-морской доктрине Российской Империи. Упоминался генерал-адмирал. Хорошо Гера в курсе — это Великий князь Константин Николаевич. Брат царствующего Александра. Жаль нифига не понимаю в кораблях. Но само решение обзавестись броненосным флотом — радует. Броня и пушки — это сталь. А значит ее производители будут на особом счету.
Объявлялся конкурс на соискание почетной премии Ея Императорского высочества Великой княжны Елены Павловны (Еленинская премия) в области сельского хозяйства. Сверился с обратными адресами отложенных пока писем. Одно от отца, второе из канцелярии этой самой Елены Павловны. И снова без консультации Герочки ничего бы не понял. Оказывается, княжна попечительствует Императорскому вольному экономическому обществу, а мы, то есть я — Герман Густавович Лерхе, имею честь состоять членом этого высокоученого собрания.
Впечатлил список акционерных обществ, доли в которых объявлялись к размещению в свободном рынке. Еще больше удивила общая сумма за 1863 год — 1,2 миллиарда рублей. Колоссальная цифра. Гера утверждает, что бюджет годовой Российской Империи не превышает пятиста миллионов…
В «Инвалиде» вялое описание перемещений полков по территориям Великого Царства Польского. Боевые действия не упомянуты, но не станут же десяток тысяч человек просто так гонять по немаленькой стране. Похоже данные мне инструкции по подготовке к волне ссыльных несколько преждевременны. Восстание все еще не подавлено.
Кольнул в сердце комментарий бывшего теловладельца. Пришлось признать — действительно забавляюсь. Читаю о событиях в этом, новом для меня мире, а воспринимаю их так, словно это ни как меня не касается. Как там, дома, читал бы о забастовке в Гондурасе… Все еще не ощущаю родства с этой страной, с этим временем, с этими людьми. Стрелками всю карту изрисовал, полки расставил, а людей в этих квадратиках не увидел.
Гера удивился. Не ожидал такой моей реакции. Ну и ладно. Главное заткнулся и задумался. Может быть, когда-нибудь он и сумеет меня понять. Было бы славно…
Письма хотел отложить на сладкое. Очень любопытно было выяснить — о чем таком важном хотела мне поведать Великая княгиня. Судя по титулу — член Императорского Дома. Послание от отца вскрывать было страшновато. Словно чужое. Боялся обнаружить выражения любви к сыну, тело которого я — чего уж там скрывать — попросту отобрал. Заранее себя оправдывал — мол, не сам этого Германа выбрал, не сам в голову вселялся. Но слабое это оправдание — снова жить, кто хотел? Так хотел, что границы миров треснули.
Я хотел! И хочу. И буду. Потому что мне нельзя обратно. Дорога эта в одну сторону. Пройдет время, и я стану Германом настолько, что даже мысленно буду к себе так обращаться. Но ведь получать письма от родных я уже сейчас начал. Оттого и поганенько на душе.
За дверью спальни-кабинета ругались Борткевич и Хныкин. Изо всех сил спасали меня от участи чтеца чужой корреспонденции. Оба принесли заказанные мною отчеты и оба надеялись первым предъявить труды пред моими светлыми очами. Конкуренция — великая сила. Прибежали ни свет, не заря, а я ведь к полудню назначал. Значит, хотят чего-то от меня. Денег? Вряд ли — я по их традициям деньги только отбирать должен. Карьеры хотят? Ага, вот прям счас все дела брошу и потащу обоих в Томск! Разбежался. Протекцию заслужить надобно, и не эксплуатацией рабского труда подчиненных, а личными достижениями.
Почему решил, что мелкотня секретарская всю ночь пахала, чтоб начальники сосранья мне папочки принесли? Ты, Герочка, сам подумай! Реально ли за ночь в одиночку такой объем работ произвести? И не отписки ведь припёрли, в надежде, что мое превосходительство по юным летам, все одно ничего понять не в силах. Не стали бы пузами у дверей бодаться за отписки… Впрочем, сейчас определим степень наглости каинских государевых людишек.
Учить еще и учить молодого казачка. Вот где его черти носят, когда так нужен? Старика вот побеспокоили… Гинтар через всю гостиную прошаркал, чтоб я слышал. Тихонько дверь приоткрыл, скользнул внутрь, доложил:
— Их благородия, господа Борткевич и Хныкин.
Запахиваю шикарный — всегда о таком мечтал — шелковый халат с подкладом. Подвязываю поясом с кистями — барин, едрешкин корень! Приказать, что ли, холопов на конюшнях пороть? Или ну их нафиг? Гера — без паники! Это я шучу так замысловато. Не собирался я господ кнутом… Больно это, должно быть, и обидно. Станут плохо себя вести — я им каторгу построю. Будут мне уголь для сталеплавильных печей добывать в поте лица.
Последний взгляд на себя в зеркало — выхожу.
— Доброго дня, господа. Чем обязан?
— Здравствуйте, Ваше превосходительство! — Борткевич первый. Один ноль в его пользу.
— Доброго дня, Ваше превосходительство. С самого утра Вы в трудах в заботах! Завидной энергии у нас губернатор ныне! — Хныкин. Профессиональный жополиз. Отчего не по-французски? Окружной-то начальник, точно знаю, импортным выговором не владеет. Но счет выровнялся — один-один.
— Ваше приказание выполнено в лучшем виде, Ваше превосходительство, — интересно, а кто позволил Борткевичу носить бороду в присутственном учреждении? Непорядок. — Отчет уж больно велик вышел. Опасались, что к назначенному Вами, господин губернатор, Ваше превосходительство, приему торговых людей Каинска, не поспеть ознакомиться. На страх свой утром решились побеспокоить Ваше превосходительство.
