Илья Бриз - Держава под Зверем

— А это не слишком ли циничный подход, Василий Иосифович? — спросил Берия. При всех он обращался к Сталину по имени-отчеству.

— Это, — Вася чуть задумался, — это прагматичный подход неверующего в бога человека, который, однако, принимает существующие реалии такими, какие они есть. Ну, ведь у нас свыше девяноста процентов населения крещеные. Это, соответственно, среди православных. А сколько у нас мусульман? А ведь та же Турция, которая со дня на день станет нашей, сплошь мусульманская. Нет, я решительно против запрещения религии. Более того, ни в коем случае нельзя позволить различным конфессиям воевать между собой. Разжигание межрелигиозной розни надо возвести в ранг государственного преступления точно так же, как и межнациональной. Другое дело, что одновременно надо вести атеистическую пропаганду, всемерно повышая образовательный уровень нашего многонационального населения. Ведь вероятность веры в бога образованного человека значительно ниже, чем незнайки. В то же время воинствующий атеизм мы поддерживать не будем. Мягко надо и, — Вася сделал паузу, — и тоньше. И ни в коем случае не высмеивать верующих. Этим мы только озлобим людей.

— И синагоги разрешим открывать? — неожиданно спросил молчавший до того Мехлис. После серьезного разговора с Синельниковым, состоявшегося на следующий день после того памятного совещания ГКО, когда младшего Сталина практически силой затащили на самую властную вершину государства, он многое понял. Понял, что не стоит сс… против ветра, как бы грубо ни звучала эта народная поговорка. Понял что, несмотря на несомненный отход от многих ленинских принципов, они, этот уже явно сложившийся триумвират, хотят усилить нашу страну. Что другого пути у него самого нет. Или вместе со Сталиным, Берией и Синельниковым строить новую державу, или… его самого поставят у расстрельного рва. Третьего не дано. Синельников ясно дал понять: "Кто не с нами, тот против нас". Почему он вдруг решился задать этот вопрос? Да просто потому, что в самой глубине души он верил. Да, он министр Государственного Контроля самой передовой страны мира истово верил в бога*. На любом допросе, даже третьей степени, он бы никогда не признался в этом. А разве могло быть иначе для простого еврейского мальчика, родившегося в девятнадцатом веке?

Вася посмотрел на Мехлиса и неожиданно улыбнулся:

— Ну, куда же мы денемся, Лев Захарович? Ведь у нас сейчас вместе со сбежавшими от гитлеровцев почти пять процентов населения — евреи.

— И мы с тобой, Лева, обязательно тогда в синагогу сходим, — решил подшутить над товарищем Каганович.

— А не пустят вас туда, Лазарь Моисеевич, — парировал за Мехлиса генерал-полковник Синельников, — вашими стараниями, если не сказать молитвами, там — Егор улыбнулся и показал рукой вниз, на паркетный пол кабинета, — под землей для метро столько дырок наверчено, что это скорее ближе к дьяволу, никак не к богу.

Хохотали все. У Берии свалилось с переносицы пенсне. Он еле успел поймать его над самым столом. Тонко и звонко хохотал Громыко. Мехлис хохотал, держась рукой за грудь около сердца. Каганович заливисто хохотал, поставив локти на стол и уперев свой большой лоб с намечающимися залысинами в ладони. Вася Сталин смеялся, не замечая, что пепел с его сигареты сыпется прямо на зеленую скатерть стола. Даже Жданов заулыбался.

* Домысел автора. Документальных свидетельств не имеется.

Чем хороший солдат отличается от плохого? Выучкой-умением? Да. Знаниями? Несомненно. Способностью быстро ориентироваться в обстановке? И это тоже. Но самое главное — хороший солдат знает, за что он воюет! Советские бойцы это, самое главное, знали — они воюют за Родину!

Стремительный танковый прорыв из Болгарии, внезапно вошедшие в бухту Золотой Рог два линкора и пять эсминцев со множеством ракетных и торпедных катеров, воздушный десант в пять утра и висящие над Стамбулом многие сотни советских самолетов, мгновенно подавляющие бомбами и пушками любую попытку сопротивления лишили даже самых оптимистически настроенных турецких военных всех надежд удержать европейскую часть города. Моральной способности противостоять Советской армии у турков не было. Они ведь и предположить не могли, что один из грозных линкоров, захваченный в первый день войны у итальянцев, назвать боеспособным можно было с большой натяжкой. Нет, технически он был абсолютно исправен. Но вот освоить его советские моряки еще не успели. Впрочем вся остальная техника и сами советские воины были полностью готовы к боевым действиям. Десантники большими группами прохаживались по городу, с улыбочками отбирали у солдат противника оружие, похлопывали по плечу и шли дальше. А с севера вслед за танками по шоссейным дорогам колоннами шли и шли БМП, бронетранспортеры и грузовики с мотопехотой.

Срочное заседание правительства в Анкаре только выявило, что противопоставить Советскому Союзу Турецкая Республика практически ничего не может. Они сами совершили ошибку под давлением Германии, Англии и Франции без объявления войны напав на Советы. Потеряв шестнадцатого июня большую часть своей недостаточно современной авиации и, практически, весь флот Турция была обречена. Был бы жив Ататюрк, может быть они и не ввязались бы в эту, казавшуюся тогда беспроигрышной, войну. Теперь же противопоставить СССР было нечего. Помощи от союзников по фашистской коалиции ждать было нельзя. Британцы были далеко и практически отрезаны на своем острове. При любых попытках выйти в море их корабли знакомились с принципами акустического самонаведения новейших советских торпед. Вероятно, знакомство такого рода им не понравилось, так как все выходы в море боевых кораблей быстро прекратились. Французы вышли из коалиции и заявили о своем нейтралитете. Немцы спешно собирали новую армию вместо плененной русскими. У Италии, потерявшей большую часть флота, своих проблем хватало. В то же время Советы по радио предлагали капитуляцию, обещая не убивать не только мирных граждан, но и военных, сложивших оружие. Выхода не было, и председатель правительства Махмуд Рефик Сайдам выехал в европейскую часть Турции, в Стамбул, приготовив большой белый флаг из собственной шелковой простыни. А Мустафа Исмет Инёню, соратник и преемник Ататюрка на посту президента республики, только сейчас осознавший всю глубину совершенной ошибки, пустил себе пулю в висок. Он знал, что ему никогда не простят геноцида армян и резню греков в Смирне двадцать второго года.

— Вася, ты работаешь на износ! Надо ведь и отдыхать иногда. Лаврентий Павлович, ну хоть вы ему скажите, — Синельников отчаянно взмахнул рукой в моем направлении.

— Егор, ну ты же знаешь, ничего со мной не сделается, — я усмехнулся. Выгонят из кабинета, так я и в кремлевской квартире могу с документами разбираться, и на ближней даче. Все равно мне делать больше нечего. Не ящик же смотреть с тремя программами. Все, что там могут сказать и показать, я и так уже знаю. Книги читать? Так история здесь еще не настолько разошлась с тем миром, чтобы что-то новое хорошее написали. Читать старое неинтересно. Я и так все помню. Не все читал? Да, конечно, но вот дамские романы все равно читать не буду. Что остается? Работать! Потому, что это надо и это интересно.

— А дело не в физической усталости, Василий, а в моральной, — это уже тяжелая артиллерия — маршал Берия, — ты когда последний раз шашлык готовил? С друзьями рюмку-две пил? Театр посещал?

Во, пристали! А может и правда в Зубалово сгонять? Нет. Лучше куда-нибудь на природу рыбку половить, у костра посидеть…

— Уговорили, сдаюсь, — я шутливо поднял руки вверх, — Егор, Лаврентий Павлович, поехали завтра на свежий воздух?

— Я, увы, не могу, — с сожалением ответил Берия, — вечером в Ленинград вылетаю. Там на утро совещание по ЛАЭС* назначено. Людей я уже предупредил, они готовятся. Неудобно получится, если сам не приеду.

Я взглянул на Синельникова.

— Без вопросов, — немедленно откликнулся тот, — Светку берем?

— А ты хочешь ее оставить в городе? — подколол я друга.

Генерал-полковник насупился. Мы с маршалом переглянулись и засмеялись.

— И это глава нашей секретной службы! — теперь уже Берия показал рукой на Егора, — У тебя же на лице все написано. И как ты государственные секреты хранишь?

* Ленинградская атомная электростанция. Точное расположение — поселок Сосновый Бор.

— Сегодня пилотирую я, — заявил Синельников, выгоняя водителя и охранника с передних сидений «Паккарда».

— Егор, а давай мы твоих церберов из «девятки» здесь оставим? — предложил я, — куда мы едем, никто не знает. Значит, запланированной акции против нас быть не может. А с любыми случайностями как-нибудь разберемся. Ну, если хочешь, возьми в машину пару «калашей» с подствольниками. Пусть лежат.