Андрей Уланов - «Додж» по имени Аризона
— А чего, — отвечает, — запросто. Камней здесь много.
— Вот и отлично.
Объяснил ему, где, что и как — ну, думаю, если он все это нормально сложит, такой дот получится — не подступишься. Разве что самоходку на прямую наводку выдвинуть. Ничего, для самоходочки мы другой сюрприз приготовим.
Собрался слезать, глянул вниз — и тут так голова закружилась, чуть не свалился. Нет, думаю, надо обязательно пойти отлежаться. А то и в самом деле делов наворочаю. Вон мысли — и те заплетаются: «деле — делов».
Ладно, думаю, а спуститься-то как?
И тут уж меня злость разобрала. Да что ты, думаю, Малахов, тяжелораненого из себя корчишь. Подумаешь, рвануло рядом. Что, первый раз под обстрелом? Ближе, бывало, рвалось, и что? Дождался, пока осколки сыпаться перестанут, — и вперед.
Схватился за веревку и вниз. Не хуже Арчета.
Вернулся обратно в замок, гляжу — у полуторки двое часовых стоят, в полной чешуе, с мечами наголо, а рыжая поодаль прохаживается.
— Твой приказ выполнен, — рапортует.
— Отлично, — говорю, — а теперь слушай новый. Твоя боевая задача на сегодняшний вечер — залечь пораньше спать и получше выспаться. Ясно?
— Нет, — отвечает. — А ты что будешь делать?
— То же самое, — говорю. — А завтра с утра быть в полной боевой готовности.
— А зачем?
— В разведку мы с тобой пойдем.
Это я, тогда, сидя на ящике, додумался. Встряска, наверное, помогла. Я ведь разведчик, а не сапер, значит, и заниматься надо своим прямым делом. А то вон взялся за чужое — и результат. Да и оборону налаживать — мысль, конечно, хорошая, но что за оборона без сведений о противнике? А местным сведеньям я что-то слабо верю — примерно как слухам, курсирующим среди местного населения. Тоже источник информации, но веры ему маловато — все по десять раз перепроверять нужно. Тем более — для дезинформации чаще всего используется.
А потом можно будет и взрывчаткой заняться. Когда уже буду знать, против чего готовить.
Так что оставил я Кару во дворе — осознавать и проникаться, а сам пошел к себе наверх и завалился спать. А что, первое дело — выспаться перед выходом. На задании-то не до сна.
На этот раз мне никто не снился. Даже немного жалко стало. Так бы, глядишь, посоветовался с капитаном или хотя бы со старшиной Раткевичем, может, и подсказали бы чего. Я ж все-таки приказы больше привык выполнять, чем отдавать. Понятно, что разведчик должен быть инициативный боец и все такое, но только инициатива эта самая, она ведь тоже всякая бывает. Иногда так завести может — не отплюешься.
Только под утро мне наконец сон приснился. И то — не отцы-командиры и даже не зануда Светлов, а тот лысый тип, который меня в черном замке вербовать пытался. Интересно, думаю, на кого ж он меня вербовал? Зайти, что ли, спросить?
Лысый опять целое представление устроил. Стоит на фоне пламени, халат свой черный словно крылья растопырил, пальцы крючками согнул и бормочет:
— Ты мой. Ты мой. Ты все равно придешь ко мне. Поздно или рано, но ты все равно вернешься ко мне.
— Никаких проблем, дядя, — говорю. — Буду в ваших краях — обязательно зайду с визитом.
Тип аж подскочил.
— Где ты? Где ты?! Где ты?!
Вот заладил. Что за сон дурацкий.
— Да здесь я, — говорю, — сзади. Под халатом.
От этих слов лысый так завизжал, словно у него под халатом действительно скорпион сидел и как раз сейчас его в задницу ужалил. Сорвал халат и топтать принялся.
Мне даже смешно стало. Ладно, думаю, раз указаний от начальства получить не удалось, так хоть комедию посмотрю. А то ведь когда еще кинопередвижка в этот замок заедет.
— Ладно, — говорю, — дядя, не порть материю. Пошутил я. На самом деле я у тебя на голове сижу, в волосах прячусь.
Тут уж лысый взвыл, как будто ему ножом брюхо распороли.
— Где ты?! Как ты укрылся от моей Силы?! Кто ты есть?!
— Я же тебе уже один раз говорил, дядя. Старший сержант 134-й стрелковой дивизии. Что, так трудно запомнить?
— Я доберусь до тебя, — шипит.
— Ага, — говорю. — Вот давай посмотрим, кто до кого раньше доберется?
— Ты бросаешь мне вызов?! — орет. — Ты смеешь?!
— Какой вызов, дядя, — усмехаюсь. — Я тебе даже гранату без чеки бросить пожалею.
— Я… Я…
— Ну ты, а дальше что? Знаешь что, — говорю, — дядя. Надоел ты мне со своими воплями. Шел бы ты в ад к приятелям-чертям, а я дальше спать буду.
Лысый еще громче взвыл, пламя его охватило — и пропал. А я проснулся.
Выглянул из-под покрывала — рыжей не видать, — потянулся за одеждой. Черт, думаю, в таком рванье не то что на задание идти — до ветра сбегать неудобно.
Оделся все-таки пока в эту рвань, скатился к колодцу, умылся — с бородой, думаю, срочно что-то делать, надо, — и только к грузовику шагнул, как оба караульных, новые, я их еще не видал, стеной передо мной выстроились.
— Нельзя.
— Вы чего, — спрашиваю, — совсем очумели? Это ж мои грузовики.
— Велено никому не подходить.
— Правильно, — говорю. — Мной же и велено.
— Нам приказали никого не подпускать.
— Кто приказал-то?
— Старший ратник.
— А он где?
— В караулке отсыпается после ночной стражи.
Черт, думаю, если этот старший ратник не Арчет, а, скорее всего, это не Арчет, то, если я его подыму, он меня так покроет — в точности как я бы на его месте. Ну а что делать? Аулея будить? Совсем не хочется.
Ладно, думаю, сейчас я вам проверку бдительности устрою.
— Вам к какой машине приказали никого не подпускать?
— Чего?
— К какому ящику на колесах не подпускать велено?
— К этому, — и на полуторку показывает.
— Ну, вот и стойте себе, — говорю. — А мне второй гроб нужен.
И, пока они в своих немытых головах эту мысль прокручивали, я себе спокойненько в кузов «студера» влез.
Порылся, подобрал себе комплект формы — гимнастерка, правда, офицерская, ну да нашивки потом перешью. А вообще можно было бы и с лейтенантскими погонами пофорсить — местным-то все равно, хоть штаны полосатые нацепи.
Нижнее белье тоже переодел, только сапоги и ремни свои оставил. Хром — это, конечно, вещь, но скрипу от него…
Жаль, камуфляжа никакого нет.
Прицепил кобуру, выскочил — эти двое все еще стоят, пялятся. Тоже мне, охраннички, ППС. Некому вас в чувство привести, в божеский-то вид.
Ладно, думаю, черт с вами, стойте. Не до вас.
Пошел Кару искать. Хоть и очень сильно не хотелось мне с ней связываться, но про нее я хотя бы твердо знал, что минимум один раз она на территорию противника проникла, да еще с конем и даже «языка» обратно приволокла. «Язык», ей, правда, тот еще попался.
Поднялся в левое крыло, где Аулей с семьей квартировал, и как раз на Матику наткнулся.
— А где, — спрашиваю, — Кара?
— Вон по той лестнице вверх, — показывает. — Только она, наверно, спит еще.
— А что, будить ее раньше времени нельзя?
— Нужно, — вздыхает. — Решился бы кто на это.
— Ну, один герой, считайте, нашелся.
Взлетел я по этой лестнице, постучал — тишина. Постучал сильнее — а дверь возьми, да отворись. Тут-то я глаза и вытаращил.
Рыжая себе спит вовсю, раскинулась на кровати — покрывало с одной стороны, подушка с другой, волосы рыжие до пола свисают. А ночнушка на ней — мне б через такую ночнушку на план немецкого наступления полюбоваться, живо бы Героя получил, хотя там вид куда менее замечательный — и вдобавок задралась.
И улыбается во сне.
Пару секунд я на нее смотрел, потом пулей оттуда выскочил, дверь захлопнул, спиной к ней привалился. Ну, Кара, думаю, ну, рыжая, ну шпринг-мина. Если кто меня в гроб обратно загонит — то только она.
Ладно. Спокойно, начинаем считать… на четыре вдохнул, на шесть выдохнул, дрожь унял, развернулся — и в дверь сапогом. Сейчас, думаю, ты у меня проснешься.
Пять раз ударил. На шестой только ногу занес — дверь распахивается, а за ней рыжая, в той самой ночнушке.
Нет, думаю, врешь, не отвернусь. Но покраснеть покраснел.
— И долго еще, — спрашиваю, — спать собиралась?
Прежде чем ответить, Кара потянулась так томно, зевнула и только после этого ответила:
— Пока не разбудят.
— Ну вот, — говорю, — я тебя не просто бужу, а, считай, по тревоге поднимаю. Живо одевайся, и чтоб через пять минут внизу была.
Скомандовал, поворачиваюсь и только ногу над первой ступенькой занес, как рыжая от двери:
— А что это ты на меня так странно уставился?
Спросила, как в спину выстрелила.
Я медленно развернулся, посмотрел на нее — странно.
— А что это ты, — спрашиваю, — полегче одеться не могла?
— А зачем?
— Да так, — говорю, — прохладно ведь.
— А мне, — улыбается, — вовсе не холодно. Даже жарко.
И прежде чем я успел хоть глазом моргнуть, подняла руку — и р-раз — упало это воздушное одеяние невесомой кучкой вокруг ее замечательнейших ножек.
