Василий Звягинцев - Гамбит Бубновой Дамы
Ему перехватило горло. Или от ее новой красоты, или от остро вспыхнувшего чувства вины перед ней, или просто оттого, что он всего три недели как вернулся домой и еще «не вошел в меридиан», по выражению друзей-моряков.
Он постарался не попасться ей на глаза, не приведя свои чувства в порядок.
Дача стояла в глубине дремучих лесов, рядом с безымянным озерцом. Отделившись от общества, Андрей вышел на берег, сел на толстое, специально для этого сюда притащенное и затесанное бревно. Над дальней кромкой леса сгорал осенний закат, вызывающий своими красками сложное чувство грусти, сладкой печали и восхищения. Вокруг стояла тишина, которую совсем не нарушали отдаленные голоса, звуки музыки, неуверенный стук топора. Иногда в озерце всплескивала большая рыба и по неподвижной воде расходились медленные круги.
За спиной зашуршали сухие листья, и, обернувшись, Андрей увидел Ирину. Заметив, что он приподнимается ей навстречу и хочет что-то сказать, она остановила его движением руки, присела рядом. Вытащила из нагрудного кармана наброшенной на плечи куртки плоскую золотую сигаретницу, протянула Андрею. Он раскрыл, взглянул, и ему вдруг стало не по себе. Так, наверное, чувствовали себя жертвы его психологических опытов. Эти сигареты, краковский «Вавель», уже лет пять не появлялись в продаже.
– Откуда это? Неужели для меня специально расстаралась? Признаюсь, поражен…
Она же, словно они только что увиделись и даже еще не представлены друг другу, сказала:
– А я смотрю, вы тут сидите, решила подойти, вдруг вам скучно. Вы же у нас человек новый…
Андрей понял, что «Вавель» – это сигнал, знак того, что вновь начинают действовать правила их старой игры и они отныне незнакомы. И ему показалось, что он понял, в чем дело.
– Нет, я отнюдь не скучаю, напротив. У вас хорошо. Просто я увидел это озеро, и небо, и закат и подумал, что, может быть, как раз сегодня самый великолепный вечер всех времен и народов. Должен же такой когда-нибудь быть? А вдруг – сегодня? И вот – знакомство с вами, Ирина Владимировна…
Она смотрела на него своими фиолетовыми глазами, в глубине которых будто вспыхивали и гасли искры, и в глазах ее, в чуть надменной и иронической улыбке угадывалось нечто такое, что делало Ирину намного старше и опытнее его. Ему показалось, будто она видит его насквозь и заранее знает, что он поведет себя так, как захочет она. «Ну-ну, – подумал он. – Не слишком ли много вы стали о себе понимать в замужестве, дорогая?»
– Над вашими словами стоит подумать, – сказала она. – Хотя, глядя на вашу фотографию в «Тайме», я не предполагала, что вы – такая романтическая фигура. Пойдемте, шашлыки, наверное, уже готовы…
…Костры догорели, опустилась глухая ночь без звезд, и россыпи гаснущих огней в костровищах напоминали вид ночных городов с самолета. Вечер продолжался в дачном тереме, который сам по себе произвел на Андрея сильное впечатление своим интерьером. Он с сожалением и каким-то застарелым раздражением подумал, что сколько ни говори о победе социальной справедливости, а есть и всегда, наверное, будут такие вот дачи, что даже он, человек, отнюдь не лишенный воображения и полета фантазии, с трудом воспринимает ее как нечто реально существующее в личной собственности конкретного гражданина. Ему, Андрею Новикову, к примеру, ничего даже близкого за всю жизнь не построить… А это плохо, потому что любой жизненный стандарт должен быть достижим хотя бы в принципе. Иначе вместо желания достичь появляется нечто совсем противоположное.
А вечер катился по накатанной колее, умные и не очень разговоры перемежались танцами и музицированием, возникали и распадались группы по интересам, и Новиков тоже на короткое время стал центром одной такой группы. Даже хозяин подошел к Андрею с бутылкой «Хванчкары», и минут десять они поговорили, пока в беседу не встрял до отвращения эрудированный юный критик и с ходу не перевел разговор на собственную последнюю статью, в которой, как оказалось, он милостиво похлопал по плечу Новикова и теперь жаждал ответных реверансов. Андрей ему вежливо нахамил, чем вызвал довольный хохоток хозяина.
Но все же главной в этом вечере была Ирина. И все мероприятие было как оправа для ее блеска.
Она сменила сафари на отливающее зеленой бронзой вечернее платье и стала совсем иной, однако по-прежнему неотразимой. Несколько раз Новиков приглашал ее на танец. Запах ее духов, терпких, горьковатых, тревожил и волновал его, растормаживал забытые чувства и тянул на поступки смелые и решительные, а может быть, даже безрассудные.
Ночь стремительно катилась к середине, и скоро все должно было кончиться. От этого портилось настроение, хоть он ничего и не ждал, да и не имел права ждать, от такой внезапной и скорее всего не нужной ни ей, ни ему встречи.
Он вышел из нижнего холла на широкую веранду, охватывающую дом по фасаду, вытащил сигарету. Зашумевший в кронах запущенного сада ветер донес до него знакомый наркотический запах.
Андрей не ошибся. Придерживая подол длинного платья, к нему из темноты шла Ирина.
– Вы не в духе, искатель приключений? Отчего?
– Нет, все более чем великолепно. Ради этого стоило вернуться.
– Вы выглядите этаким Аленом Делоном в молодости. Среди здешних дам вы произвели фурор. Не упускайте шансов.
– Боюсь, вам это просто показалось. Шампанское «брют» и ночное освещение…
Она вдруг наклонилась и едва ощутимо коснулась губами его щеки, но, когда он попробовал обнять ее, легко отстранилась.
– Но-но… Ваша предприимчивость делает вам честь, но не думаете ли вы, что это непорядочно по отношению к хозяину?
Андрей пожал плечами. Он уже пожалел о своем порыве.
– При чем тут хозяин… Я огорчен, если мой жест оскорбил лично вас.
Она ничего не сказала.
Все кончается, кончился и этот затянувшийся вечер. Вернее, даже не кончился, а самоликвидировался: кто незаметно исчез, кто заснул в укромном уголке, и, когда Андрей понял, что ему пора, Ирина с хозяином проводили его до машины. Мэтр набрался порядочно и держался уже на автопилоте, впрочем, сохраняя рафинированность и решпект.
Когда Новиков поднес к губам руку Ирины, она вдруг шепнула ему почти беззвучно:
– Жди меня за первым мостом.
…Андрей остановил взятую напрокат у приятеля «двадцать первую» в густой тени трех вековых сосен, сел на сухую хвою, прислонившись спиной к шершавому стволу, и стал ждать. Он слишком хорошо знал Ирину – не только потому, что они провели вместе целый прекрасный и сумасшедший год, но и потому еще, что они действительно были одной серии, и он не верил, что она могла так измениться и ею движет только тяга к галантному приключению, желание в новом качестве переиграть то, что уже однажды было сыграно до последнего листа партитуры. У нее наверняка есть какие-то серьезные основания и необходимость поступать именно так. А зачем – он скоро узнает. Тогда и выберет линию поведения.
Через час замелькали огни фар, и с шелестом покрышек рядом затормозил вишневый «Вольво». За рулем в строгом, тоже вишневом бархатном костюме – этакая деловая женщина из Новой Англии – сидела Ирина.
– Поезжай за мной. И не отставай, а то потеряемся… – Она хлопнула дверцей, мотор взревел, из-под колес фонтаном ударила щебенка.
Она лихо вела свою мощную и тяжелую машину, так лихо, что несколько раз у Андрея замирало сердце от ее отчаянных и ненужных виражей – с визгом покрышек – и таких обгонов на улицах, что видавшие виды ночные таксисты грозили ей вслед кулаками, произнося, наверное, разные энергичные слова. Потребовалось все его отточенное на чужих дорогах умение, чтобы не отстать от нее в лабиринте улиц.
И пока они ехали, Андрея не оставляло веселое возбуждение от этого ночного полета сквозь Москву. Ну, Иришка… Он нашел ее, немало сил приложил, чтобы огранить этот бриллиант, во многом сделал ее тем, что она сейчас, и сам отдал в чужие руки… А теперь вот она его нашла. Конечно же, приглашение без нее не состоялось бы, теперь-то ясно.
Через полчаса машины влетели под высокую ажурную арку самого когда-то большого дома столицы.
– Я подумала, что нам стоит продолжить вечер в более узком кругу, – сказала она, поднимаясь впереди него по лестнице.
Через темный коридор Ирина провела его в просторный, почти пустой холл, включила торшер, легко и быстро, словно танцуя, совершила круг по комнате, и заиграла музыка, на низком столике появились чашки и бокалы, вспыхнул свет в баре… Лицо ее в мягком рассеянном свете казалось еще более красивым. Он обратил внимание, что Ирина так гармонично вписывается в обстановку, словно это помещение подгонялось по ней, как платье. А может, так оно и было.
– Подожди-ка минуточку, я сейчас… – сказала она.
Все правильно, отстраненно подумал Андрей. Он дурак и свинья, а Ирина заслуживает именно такой жизни, недоступной ему и подавляющему большинству населения. Какую можно увидеть лишь в кино или так вот случайно приобщиться. Жизнь в пятикомнатных, огромных, как артиллерийский полигон, квартирах, на трехэтажных дачах, отделанных карельской березой и обставленных павловской мебелью, с машинами непременно лучших иностранных марок, напитками и закусками из «Березки», с квадрофонами, видеомагнитофонами, поповскими сервизами и богемским хрусталем на каждый день… С рублями, длинными, как портянки… Бриллиант получил подобающую оправу.
