Влад Савин - Поворот оверштаг
Нужно точное целеуказание? Вот аэрофотоснимок базы. Строения видны, можно привязать к рельефу местности, то есть к вашей карте наведения ракет. Дальности хватает.
Стоит ли расход, один «Гранит», ста фрицевских голов? Да, если эти сто обученных профи с боевым опытом. Известно, как долго фрицы готовили своих пилотов, что боком вышло им в конце войны, когда потери резко возросли, и с обучением новых кадров система не справлялась. Сто опытных морских летчиков… Насколько быстро немцы сумеют их заменить? А ведь погибших командиров эскадрилий — даже звеньев (!) — «зеленью» не заменишь! База Банак… по информации из нашего времени, на лето сорок второго там числился 131 самолет, из них 91 — бомберы, Юнкерс-88. Для сравнения, по тем же сведениям, на Хебуктене было 76. И пока не пришлют новых пилотов (а где их найти в разгар Сталинградской битвы?), о боевой работе с базы Банак следует забыть.
Так что для хороших людей не жалко. Хороших, естественно, для фрицев. И сколько наших людей, а возможно и кораблей, погибло бы от сброшенных ими бомб? И наши, кто остались живы, убьют столько-то фрицев. И изменения истории пойдут по нарастающей.
А Большаков сразу после присяги и награждения отбыл со всеми своими. И из БЧ-4 все же забрали двоих старшин — в Москву, заменить «большаковцев», сопровождавших и обслуживавших компы. Что-то готовится, да ведь там, в 2012-м, база наших диверсов была как раз в тех местах, под Печенгой, которые сейчас мы предлагали штурмовать! С их опытом и знанием местности они будут незаменимы. Ну а мы подождем? Нет, поучаствуем — на своем, морском фронте.
«Бунта на корабле» не случилось. Я очень сильно подозревал, что товарищи ученые догадались если не обо всем, то о чем-то. Но они о том молчали, разговаривая большей частью по делу. Александров, Доллежаль, Курчатов — Серега Сирый шутил, что еще неделя, и любого из этой троицы можно было бы допускать к вахте (не самостоятельной, конечно) по БЧ-5, первый дивизион — ну не неделя, так месяц точно!
И если трое из ученых были полностью удовлетворены и явно спешили на берегу привести в порядок свои записи в блокнотах, то Александров с Курчатовым просились в боевой поход — «туда и обратно». Посмотреть на особенности работы техники в реальных условиях. Я решительно возражал.
— Товарищи, поверьте, что там ничего нового не будет — в сравнении с тем, что вы уже… Если только взрывы фрицевских глубинных бомб. У вас задача — посмотреть и оценить, что нужно нашей промышленности, чтобы научиться делать такие же корабли. Вот и займитесь, это сейчас самое важное. Фрицев топить мы без вас сможем, а вот это дело кроме вас никто не потянет!
И тут Александров спросил:
— Михаил Петрович, а вы вернетесь? Или уйдете назад, в будущее?
Ох, е-мое!
— А куда ж мы денемся? — спрашиваю. — Мы присягу приняли, тут наш дом. Война, знаете, всякое бывает, но я вот хочу вернуться, и именно сюда! Еще вопросы?
— Скажите, а отчего вы так уверены, что мы справимся?
Это уже Курчатов. Так, что мне сам Вождь сказал? В «исключительном случае». А что считать таковым? Ну нет среди них Сахаровых, знаю, никто на Запад не побежит! Ладно!
— А как вы думаете, почему собрали именно вас? Проектант, строитель, ученый-теоретик, двое ученых-конструкторов. Так я вам отвечу. Кто спроектировал у нас первую атомную субмарину? Кто ее строил? Кто разрабатывал теорию? Кто делал реактор? Кто изобретал оружие? Сказать вам ответ — или догадаетесь сами?
Молчат. Но видно, что поняли.
— Тогда позвольте дать вам совет, Николай Антонович. (Доллежаль встрепенулся.) Это вообще-то вам товарищ Сирый должен был сказать, но раз так вышло… Он говорил, что почти все, что вам нужно, есть в книге про водо-водяные реакторы, он сказал, вы знаете, в какой, среди других материалов. (Доллежаль кивнул.) Радиация — это страшно, у нас были и умершие, и инвалиды. Думаю, будут и у вас, но с книгой вы пойдете быстрей, все хоть работать начнет сразу и эффективно. А значит, жертв будет меньше.
— А… год какой?
— Первая наша атомарина, «Ленинский комсомол», вошла в строй в пятьдесят девятом. Сейчас, учитывая наш опыт, если сделаете в пятидесятом, то будет просто отлично.
— Эта война продлится до пятидесятого?
— Мы взяли Берлин в сорок пятом, в мае. У вас, думаю, получится раньше.
— А зачем тогда?
— Вы думаете, эта война последняя? Так я отвечу: пока социализм и капитализм сосуществуют, вечного мира не будет. Нас будут стараться уничтожить — всегда. И останавливать их будет лишь наша сила.
— А кем вы там были?
— Тем же, кто и здесь. Командир атомного подводного крейсера «Воронеж», вот этого самого, построенного в тысяча девятьсот восемьдесят девятом. Здесь, на «Севмаше», так будет называться завод, о котором говорил товарищ Сталин. Где будут строиться ваши корабли.
Молчат «товарищи ученые». Но вот вижу — их проняло. Теперь они покоя знать не будут. И все сделают, чтобы осуществить скорее, чтобы стаи наших атомарин вышли в океан к началу пятидесятых. Значит, не зря им сказал.
— Так! — Старший майор выскочил откуда-то, как чертик из бутылки. — Рассказали все же, Михаил Петрович? Помню, что разрешено, но раз уж так случилось, товарищи, прошу задержаться на собеседование по секретности и режиму. Все помнят, что такое «ОГВ»?..
Уходим наконец в море.
С конвоем пока неясно, но вот по аэродрому прошла отсечка, «день X» минус Эн. Потому выдвигаемся на исходные. С нами — «Куйбышев» под флагом Зозули, усиленный двумя нашими расчетами ПЗРК, и те же два тральца проводят нас до глубин за горлом Белого моря.
Я дал накачку Сереге — не хватало еще гробануться из-за какого-то лопнувшего клапана. Может, я и обнаглел, но возможный отказ техники кажется сейчас мне более опасным, чем фрицы. Серега, однако, проникся и гоняет теперь своих.
Так вот и идем. Люфтов в воздухе не видно, лодок не слышно, ну а появление в Белом море немецких надводных кораблей — это паранойя даже для меня. Да и осталось тех кораблей… Эх, если б еще и «Шарнхорст» утопить! А ведь придет он на Север в январе… Подкараулить на переходе, где-нибудь возле Нарвика? И ведь хрен проскочит — гидроакустикой засечем, и пусть хоть все эсминцы, что у них есть, в эскорт ставят, это даже не смешно. И — 65-ю ему, специально бережем пару, для него и для «Принца». Что там у них осталось? «Нюрнберг», «Лейпциг», да еще с десяток «Нарвиков» в строй вступят. И все!
Адаптировались, в общем, разницу, считай, и не ощущаю, что 2012-й, что 1942-й. Не вижу я «рабства сталинской системы», не чувствую угнетения. Делаем свое дело, как подобает, — и довольны. Ну от чего свобода может быть на подлодке в походе? От приказа? От необходимости выполнить задачу? Бред…
Помню, в телеящике видел, как какой-то вонидзе очередной распространялся: по капле выдавим из себя совка! Поскольку совок — это внутренний раб, сам себя отягощающий обязательствами, полет свой связывающий, гирями на шее. Так сбросим эти гири — и ощутим себя свободными, никому ничего не должными личностями! И будем наконец жить, получая удовольствие, беря от жизни все, для чего человек и предназначен!
А вот если «к бою и походу готовьсь!», вы бы с такой личностью пошли?
Подчинение, обязательство равно рабству? Да нет, знаете… Перед провалом фильм видел немецкий, две тысячи какого-то года, название забыл… Современная Германия, студенты психологию-социологию изучают, ах-ох, как же это фюрер когда-то всех поработил? Тогда профессор предлагает им что-то вроде учебной игры. Вы — общество, давайте придумаем, общая форма — белые рубашки, к примеру, — общее приветствие и знак: поднимающаяся волна. Попробуйте просто побыть членами «Волны» несколько дней, а после напишете рефераты, зачту.
Сначала — просто игра, веселье. Давайте тогда и акцию общую придумаем, нарисуем наш знак, волну, в самых разных местах — и в универе своем, и по городу. Вместе держимся, помогаем по мелочи. Пока — игра. И вдруг одного из них обижают какие-то турко-арабы, причем насквозь несправедливо. А он — один из нас. И наше дело — правое. Потому разбираться с этими турками приходят все. И вдруг чувствуют, что вместе мы — сила. Чисто по Маяковскому: «единица, ноль, а если в партию сгрудились малые…».
Дальше там, по фильму, пошел уже перегиб, когда начали обижать тех, кто «не мы», даже убить кого-то захотели, и напрасно профессор, который все заварил, кричал: «Эксперимент закончен!» — его уже никто не хотел слушать. Вот он, звериный оскал фашизма!
Что, на мой взгляд, было притянуто. А почему, собственно, нельзя было остановиться? Ну вышла бы «Тимур и команда» по-немецки…
Но интереснее другое: рабством это не назвать! Не пройдет здесь категорически «я господин, а вы быдло». И плетью в ряды никого не загоняют. Делать что-то общее не принуждают. И за пустыми словами, одними лишь обещаниями не пойдут: только реально, на деле почувствовав, что так лучше! Добровольно решив, что стать «пальцами руки миллионнопалой» и успешнее, и безопаснее, чем жить поодиночке.
