Лукоморье - Равиль Нагимович Бикбаев
И в бреду они меня достали, раздраженно подумал он и вынужденно принял вторгшийся бред и вызванные им обстоятельства.
— Ваше имя? — спрашивал унылый тип, в зеленоватом медицинском халате сидевший в палате на табурете и заполнявший бланк допроса на прикроватной тумбочке.
— Пушкин Александр Сергеевич, — лежа на кровати и цедя слова ответил он порождению своего бреда.
— Место жительства? — не глядя на него, продолжал заполнять бланк полицейский посетитель.
— На Мойке, в нижнем этаже дома Волконского.
— Где работаете или служите? — продолжая писать, продолжал допрос унылый тип.
Этот простой вопрос вверг его в некоторое замешательство. Где служит? Он перебрал все свои чины и должности и решительно с вызовом ответил:
— Я милостивый государь, Поэт и служу России!
Унылый оторвался от протокола и без особого интереса осмотрел потерпевшего.
Маленький, осунувшийся человечек с неаккуратно остриженной головой, смуглым лицом, на щеках и подбородке уже выросла густая черная щетина, укрытый желтоцветным байковым одеялом, лежал на кровати и внешне признаков безумия не проявлял.
Под дурака косит, решил унылый тип, а потерпевший больной с некоторым раздражением крикливо спросил:
— С кем имею честь?
— Следователь районного отдела полиции старший лейтенант юстиции Станислав Викентьевич Иоделич[1], - официально представился унылый тип.
Сознание больного царапнул неизвестный ему чин «старший лейтенант», а следователь важно и внушительно заявил:
— Провожу дознание по факту полученного вами огнестрельного ранения,[2] а обстоятельства нехороши-с, рядом с вами нашли разряженный пистолет. Оружие антикварное, вероятно получено незаконным путем. Я уверен, что эксперт определит, что вы стреляли из этого пистолета. Имеются все основания для возбуждения против вас уголовного дела. Советую вам Александр Сергеевич быть предельно откровенным.
— Да уж, — с мрачной миной согласился Александр Сергеевич, — и Государю небось уже доложили?
Следователь из полиции хотел желчно заявить, что действующий государь знать не знает этого типа, у государя есть проблемы и посерьезнее, но сдержался.
— Доложили, им и послан, — с кривой улыбкой согласился государственный чин юстиции.
Больной опечалился. Государь терпеть не мог дуэли, а по порядку, утвержденному еще рескриптом Петра Первого, коему Государь пытался подражать, дуэлянтов казнят. Ну положим в течении четырех царствований за дуэли еще никого не казнили, но право такое было, а действующий государь уже вешал дворян, пытавшихся лишить его короны и головы. Не сам конечно, процедуру исполнили палачи и их подручные.
— Знаете кто в вас стрелял? — добросовестно исполнял процедуру дознания господин Иоделич.
— Дантес, также известный под именем барон Жорж де Геккерен, — ответил раненый и с некоторой толикой гордости добавил, — я тоже в долгу не остался в руку ему попал,
— Была перестрелка на стрелке? — уточнял чин юстиции, числившийся и получавший жалованье по Министерству внутренних дел,
— Это была дуэль и не Стрелке, а в районе Чёрной речки близ Комендантской дачи, — злобно ответил поэт, уловивший иронию в голосе типа,
— Для закона это не имеет никакого значения, — сухо ответил полицейский и призадумался.
В полиции он прозябал на мелкой должности, любил хорошо и часто выпить, а в работе предпочитал дела приносящие почти законную прибыль. А тут процессуальная рутина. И совершенно ясно, что у этого нищеброда Пушкина денег нет, поживится нечем, а вот работать по делу придется. Но нет такой ситуации, из которой не сможет найти выход следователь, не желающий заниматься рутиной, но желающий получать денежное довольствие и разные прочие законные или почти законные преференции.
— Милостивый государь, — делая вид что принимает игру «клиента» и подстраиваясь под его речь, хитро улыбнулся господин полицейский, — а год вашего рождения позвольте узнать?
— года 1799 мая месяца 26 дня, — весьма холодно ответил Александр Сергеевич, он недолюбливал чинов полиции, и этот унылый не стал исключением.
— Отлично, для своего возраста вы выглядите просто замечательно, — обрадовался господин Иоделич и сочувственно:
— Вы вероятно устали? Не смею вас более утомлять, лечитесь. Вы мне только в протоколе распишитесь.
Пушкин не читая размашисто расписался на поданном листе бумаги. Господин Иоделич ласково и чуточку укоризненно заметил:
— Не так,
— А как? — уже не сопротивляясь бреду и приняв его неизбежность, сварливо спросил Александр Сергеевич,
— Я вам продиктую, — доброжелательно ответил полицейский, — Пишите: «С моих слов записано верно. Мною прочитано. Александр Сергеевич Пушкин».
Вернувшись в отдел господин Иоделич быстро вынес постановление о проведении судебно-психиатрическая экспертизы, дополнительно для процессуальной подстраховки написал сотрудникам уголовного розыска отдела поручение где изложил необходимость оперативным путем установить все обстоятельства ранения. Напечатав процессуальные документы и подписав их, он облегченно вздохнул и перешел к другим более интересным для него делам. Пока эксперты будут возиться с заключением, а опера сделают вид, что устанавливают обстоятельства, дело можно с «чистой» совестью закинуть в сейф. А после получения экспертиз приостановить. Эка невидаль, ранили, у нас тут и с убийствами не особенно парятся.
К полудню сего дня февраля текущего года во время суточного дежурства Наталья Николаевна почувствовала: Всё! Сил больше нет. Операция за операцией. Предельное сосредоточение всех духовных и физических сил за операционным столом, расслабление, короткий отдых и опять операция. Практически всё экстренные с колес «Скорой помощи», при ранах где промедление операции смерти подобно, на каталках отправлялись на операционный стол хирурга, и она определяла (ставила) диагноз, потом резала, зашивала, руководствуюсь более опытом и чутьем, чем наспех проведенным анализам (а в исключительных случаях и вовсе не проведенным), рентгеновским снимкам и показаниями томографа.
Сидя на кушетке в ординаторской Наталья Николаевна с отстранённым видом и закрыв глаза пила жидкий остывший чай из дареного дешевого бокала. Напротив, на стене висело овальное зеркало и ей совсем не хотелось в него смотреть.
В медицине Наталья Николаевна Гончарова была случайным человеком. Как про нее говорили знакомые и как весьма практично считали и ее родители, особым умом девушка не блистала, зато была стройной, красивой и прилежной. В лето окончания школы к ее маме зашла подружка детства, приехавшая в их провинциальный городок проведать своих престарелых родителей. А ее муж работал в администрации северной столицы, а мужа был друг, а друга ещё друг … в общем Наташа по протекции маминой подружки без труда поступила в медицинскую академию. Родители считали, что дочери повезло, а она была внешне доброй, послушной девочкой и не хотела их разочаровывать. Училась как все, жила как все, без нравственных терзаний и всяких там любовей, распрощалась с девичеством на вечеринке после окончания первого курса, не меняя девичью фамилию легко вышла замуж, проходя ординатуру, сделала аборт и также легко без страданий развелась с мужем после ее окончания. Где проходила ординатуру там и осталась работать врачом — хирургом.
