Учитель. Назад в СССР - Дмитрий Буров
Я покачал головой, глядя вслед чёрному мерседесу. И откуда у людей такие деньги. Хотя понятное дело откуда, наворовали и жируют. Это моё поколение жило с душой нараспашку, двери не запирая, помогая всему миру. А в ответ что? Кукиш без масла и циничный оскал капитализма.
Проводив отъезжающего мерина взглядом, я покачал головой, кинул взгляд в сторону ржавого моста, на котором болталась табличка с надписью «По мосту не ходить!», сделанная моими руками, развернулся и зашёл во двор. Таблички к вечеру уже не будет. Пацанва опять её снимет и отволочёт к новой переправе через реку и там прицепит. Вот такая у нас с ними нехитрая забава.
И ведь не поймаю никак того шутника, который каждый вечер проворачивает этот фокус. «Тоже мне, разведчик», — хмыкнул про себя. С другой стороны, я не больно-то и старался застукать шустрика с добычей в руках.
Я ухмыльнулся: хорошее у парней детство в нашем тихом городишке. Почти как наше, без телефонов и прочей лабудени. С войнушкой и оружием из палок, великами, печёной картошкой и прочими удовольствиями. Хотя интернет — это, конечно, вещь, но не так чтобы круглые сутки.
Вернув грабли в сарай, я окинул хозяйским взглядом двор и решил, что после очередного бесперспективного разговора с Пузырём не помешает выпить чайку. Сказано — сделано. Притащил с веранды настоящий русский самовар, который достался мне по наследству при покупке дома. Нашёл на чердаке, отмыл, привёл в порядок, и вот теперь чувствую себя эдаким кулаком, распивая чаи под яблоней в собственном саду.
Поставил самовар на стол, поджёг лучину, положил её в кувшин, сверху присыпал яблоневыми щепочками, подождал, пока разгорится, и примастрячил вытяжную трубу
По саду поплыл яблочный дух, я довольно крякнул и принялся таскать на стол чайную пару, бублики, сахар-рафинад и прошлогоднее смородиновое варенье, которым каждый раз при случае угощала баба Нюра. Соседка не терпела отказа, а урожая чёрной смородины у неё с каждым годом становился всё больше. Так что баночками из-под варенья я смог бы заставить все подоконники. Но попробуй не верни тару хозяйственной соседке, проще вертушку из снайперской винтовки подбить, чем скрыться от выговора баб Нюры.
Вода в самоваре зашумела, крышечка задребезжала, из душничка пошёл пар. Закипел. Можно и чай заваривать.
Щедро сыпанул заварки в пузатый чайничек со сколотым носиком. Лист у меня хороший, чёрный, ароматный. Не понимаю я эту новомодную чушь с ароматом жасмина или там с привкусом корицы и лайма на шоколадной глазури. Пьёшь такой чай, а он то ли духами пахнет, то ли рыбой снулой. А то ещё словом обзовут, что в приличном обществе стыдно произнести — матча… Ну оно и понятно, когда продукт моча мочой, как его ещё обозвать, чтобы покупателей облапошить? То ли дело чёрный, рассыпной.
Наполнив пол-литровую кружку ароматным напитком, положил на блюдце пару кусочков крупного кускового сахара. Люблю пить вприкуску. Вкусно, сладко, как-то даже по-семейному, что ли. Своей семьи у меня нет и никогда не было. Ну что б там с женой, с детьми, с внуками и прочими родственниками. Не сложилось.
С моей работой ни одна нормальная женщина рядом не останется. Жить в вечном ожидании дурных или хороших вестей, когда муж в командировке неизвестно в какой-то стране и на сколько дней, а то и месяцев. Так и свихнуться недолго. Ну, или полюбовника для души завести.
Поэтому вся моя семья — это разведрота. Потом разведшкола. Сейчас вот пацанва соседская. С ними тоже вожусь, учу уму-разуму, пока родители у кого на работе, у кого в запое, а у кого и вовсе мамка одна.
За забором послышалась весёлая перекличка: мальчишки подтягивались на берег речки к ржавым мосткам. Жара спала, самое время заняться пацанячьими важными делами: стащить табличку под носом у вредного соседа-деда, покидаться камешками в воду, повисеть на перилах. Да мало ли дел у пацанвы летом.
Я отложил книгу, отодвинул опустевшую чашку, поднялся и пошёл на свой наблюдательный пост. Место дислокации я сменил после того раза, как вихрастый лопоухий Васька Ладыжец застукал меня на моём же высоком крыльце, с которого я через забор прекрасно видел их пируэты на негодном мосту. Мои слова про опасность влетали у пацанвы в одно ухо, а в другое, как водится, вылетали.
Сейчас же я прошёл вдоль забора и остановился у старого шершавого яблоневого ствола, перед которым рос куст сирени. Кустарник я немного облагородил, так что теперь с улицы меня не увидеть, зато я весь берег и подвесной мост прекрасно вижу.
'Так вот кто у нас тут такой шустрый, — ухмыльнулся я, наблюдая, как Темка Перепелицын, оглядываясь на мой дом, торопливо развязывает добротные морские узлы, чтобы снять табличку. И ведь никогда не режет, всегда аккуратно распутывает. Видать, дело принципа. Так сказать, играем мы с ним оба по-честному.
Остальная компания стояла на шухере, нервно поглядывая в сторону моего сада. Я выждал тот самый момент, когда рыжий Тёмыч скоммуниздил табличку и спрятал её под футболку, вышел из-за куста и неторопливо пошёл к калитке, не особо скрываясь. Забор у меня невысокий, и любое движение во дворе прекрасно видно.
Пацаны заволновались, вмиг оседлали своих железных коней, и едва я показался на улице, всадники на драндулетах в момент рванули в сторону нового моста. Не нарушая традиций, я помахал им вслед лозиной и громко гаркнул вслед:
— Вот, паразиты, опять табличку спёрли! Вот я вам задам!
В ответ раздался залихватский свист и дружное дребезжание велосипедных звонков. Я постоял ещё немного, поздоровался с соседкой тёть Клавой, вернувшейся с работы, подумал-подумал, заглянул в сарай, вытащил пару досок, взял гвозди, молоток и пошёл к мосту.
Перекрытие, конечно, пацанов не остановит, но убережёт случайного прохожего. Да ту же бабу Нюру, которая иной раз норовила сократить путь и мчалась наперегонки со смертью по ржавому покрытию, держась за исковерканные перила. Железные листы проседали даже под небольшим весом соседки. Поручни и вовсе норовили остаться в морщинистой руке, каждый раз, когда соседка перемещала ладонь.
Доски я присобачил крест-накрест к порыжевшим от старости ненадёжным столбам, чтобы перекрыть проход. Собрал инструменты, оглядел вытоптанную полянку, подобрал за собой мусор и вернулся восвояси.
Убрал инструменты в сарай и приступил к своему вечернему ничегонеделанью. Читать не хотелось, чаю напился, спать рано… М-да… После бурной оперативной жизни спокойная жизнь пенсионера иногда доводила до разговоров с самим собой. Вот и сейчас сидел и
