Артист (Управдом – 4, осень 1928) - Андрей Никонов
Решетников сквозь сон почувствовал, как его стащили с кровати, бросили на пол и придавили коленом горло. Пока он пытался вздохнуть, коммерсанта спеленали как младенца, засунули в рот вонючий носок и водрузили на стул. Рядом сидела Софья Львовна в ночной рубашке, испуганно выпучив глаза.
— Добрый вечер, товарищи, — сказал Зуля, улыбаясь и доставая из кармана револьвер, — а ну сдавайте припрятанное народное добро.
Если бы Решетников мог, он бы растянул губы в улыбке, но носок мешал. За восемь лет, прошедших после большевистской революции, его грабили как минимум раз десять, и таких вот прытких бандитов он навидался. Кто-то приходил с фальшивым мандатом на обыск, кто-то — с настоящим, были и как эти, без повода, всем им нужны были деньги. Для этого у Решетникова были сделаны в квартире нычки, якобы тайные, с мелочью — недорогими безделушками, сотней царских червонцев и пачкой советских. Другие ценности были надёжно припрятаны, а основной капитал Решетников держал совсем в другом месте. Лучше отделаться несколькими синяками, сломанным ребром и двумя-тремя тысячами рублей, чем отдать жизнь. Грабители обычно забирали то, что им подсовывали, и уходили. Он дождался сильных двух ударов в живот, сделал испуганное лицо и кивнул на картину на стене, за которой скрывался железный ящик.
Следующие четверть часа супругов избивали, несильно, так, чтобы припугнуть, и на свет появлялись немногочисленные коробочки, узлы и свёртки. Два десятка дутых колец, серёжки с недорогими камушками, десять столбиков золотых кружочков, завёрнутых в папиросную бумагу, коробка из-под сандалий, набитая рублёвыми купюрами вперемешку с мелочью, меховая шуба, норковый палантин, отрез английской шерстяной ткани и шесть пар совершенно новых кожаных штиблетов шимми размером в сорок семь парижских штрихов. Одной заначки на месте не оказалось, но в суматохе на это никто внимания не обратил. Наконец Решетников закусил губу и выдержал несколько сильных ударов.
— Вроде всё? — с сомнением сказал рыжий.
— Наверное, — протянула женщина мелодичным голосом, — но по глазам вижу, что-то хозяин скрывает.
Она посмотрела на Решетникова ласково и с укором, словно на хорошего знакомого, который совершил глупость, сходила на кухню, принесла столовый нож и протянула Зуле. Тот, недолго думая, резко вогнал Решетникову нож в бедро.
— Зачем же ты так? — тихо сказала Мурочка хозяину дома, который скорчился от боли. — Сам себе хуже сделал, подумай пять минут, пока чай приготовлю. Петенька, ты ногу ему перетяни.
Лукашин недовольно кивнул и вытащил из хозяйских брюк ремень. Пять минут Решетников корчился и стонал от боли, а потом женщина вернулась, в руках у неё была фарфоровая чашка из кузнецовского сервиза. Она взяла ещё один стул, села напротив Решетникова, лицом к лицу.
— Отдашь всё, что есть, один из вас умрёт, — вздохнула она, отхлебнув чай, голос женщины звучал буднично, словно разговор шёл о неважных вещах, — быстро, без мучений, а второго оставим в живых. Не отдашь, перед смертью мучиться будете оба, Пётр у нас большой мастер по таким делам. Ты ведь мастер, да?
Одноглазый довольно хмыкнул, и достал из петли на поясе молоток. Решетников попытался сказать, что он всё понял и готов, но Петя не обратил внимания на мычание хозяина дома, он подошёл к Софье Львовне, рванул левую руку на себя и ударил по локтю раз, потом ещё и ещё. Решетникова замычала от боли, слёзы брызнули из глаз, непонятно как она чуть не проглотила носок и закусила до крови губу.
— Да не расстраивайся ты так, локоть — дело наживное, — грабительница отставила чашку, подошла к подвывающей Решетниковой, погладила её по щеке, — заживёт. Ты уж не молчи, а то Пётр, он на тебе живого места не оставит, и на муже твоём. Зачем вам зря страдать. А давайте вот как сделаем, кто из вас больше добра сдаст, тот и живым будет. Говорить не надо, пальцем ткните, а дальше уж мы сами.
Первой, переглянувшись с мужем, быстро сдалась Софья Львовна. Она доковыляла до тумбочки под присмотром рыжего, показала, где фальшивая стенка, между ней и настоящей были неплотно набиты пачки денег, хоть и не рублями, а бумажками по три червонца. После этого супруги по очереди выкладывали припрятанное. Два браслета, ожерелье и несколько колец, не чета тем, что нашли раньше, вещи действительно изящные и с крупными камнями, золотые царские монеты, две тысячи штук, английские фунты и американские доллары, свёрнутые в цилиндры, всего набралось на семьдесят пять тысяч, не меньше, а то и на сто.
— Ну что же, — когда пыл хозяев дома иссяк, сказала Мурочка, — вы — большие молодцы, хотя мы на большее рассчитывали. Петенька, достань у них изо-рта кляпы. Славно потрудились, даже не знаю, как и оценить, кто выиграл.
— У нас больше ничего нет, — тихо сказал Решетников, — пожалуйста, заберите всё и уйдите. Зачем дальше мучить, какой смысл? Мы всё отдали, в милицию не побежим, сами понимаете, почему.
Его жена закивала быстро-быстро. Грабительница с сомнением покачала головой.
— Кончать их надо, — сказал Пётр, — они нас запомнили, потом или легавым сдадут, или деловым.
Рыжий кивнул, он был полностью согласен с одноглазым. Третий грабитель отвёл глаза в сторону. Он вообще участия в пытках и поисках почти не принимал, а то, что делал — нескладно получалось. Франт явно был обузой в этой компании.
— Но я обещала оставить в живых одного, — нерешительно и даже как-то виновато улыбнулась Мурочка, — это что, получается, я лгунья?
Зуля засмеялся, ему шутка понравилась. Он вытащил нож, который до сих пор торчал в бедре Решетникова, повертела в тонких изящных пальцах и всадила ему в глаз. Коммерсант захрипел и тут же обмяк, свалившись на пол неряшливым кулём. Софья Львовна всхлипнула, а в её взгляде появилась надежда. Которая тут же угасла вместе с жизнью, одноглазый размахнулся и с уханьем опустил молоток ей на
