Последний бой - Олеся Шеллина
Бурлаки, кстати, классический пример такой вот работы не за страх, а за совесть. Когда-то, когда я еще учился в школе, я искренне сочувствовал этим несчастным, которые тягали тяжеленые груженые баржи. И продолжалось это ровно до тех пор, пока я не узнал, сколько за сезон зарабатывали артели. И то, что это произошло уже здесь, не умоляет моего возмущения. Уж кто никогда не бедствовал на Руси, так это вот эти сирые и убогие. И самое смешное, все так привыкли к безнаказанности, то ли про них все всегда забывали, то ли чиновники, отвечающие за их деятельность так много на лапу получали, что не считали зазорным лоббировать их интересы, не знаю, не могу сказать, меня к этим разборкам близко не подпускали, но факт остается фактом — зашибали они гораздо больше, чем об этом принято думать, да еще и права привыкли качать так, что, мама не горюй.
В результате они доп... договорились. Как показала проверка больше восьмидесяти процентов рек можно было сделать проходимыми, остальное же падало на пороги, с которыми увы ничего сделать было нельзя, и там оставили немногочисленные артели, у представителей которых хватило ума вовремя заткнуться.
— И все-таки, я не понимаю, почему не могу присутствовать при рождении наследника, — Елизавета снова на меня недовольно посмотрела.
— Мы это уже обсуждали, тетушка, — я ответил ей таким же раздраженным взглядом. — Начать с того, что Мария сейчас производит на свет, прежде всего, моего наследника, и чем быстрее вы с этим смиритесь, тем будет лучше для нас обоих. Я не позволю использовать собственное дитя, как предмет манипуляций. И, да, я все еще герцог Гольштейн-Готторпский, поэтому мне есть, что передать моему ребенку, если вдруг случится нечто непредвиденное и малопрогнозируемое, — а вот я вполне мог все еще шантажировать тетку тем, что в самом крайнем случае заберу жену с ребенком и свалю в Кельн, пусть где-нибудь в другом месте наследников поищет. Елизавета только губы поджала, она не любила возвращаться к этой теме, но она постоянно сама собой возникала в наших разговорах, когда мы ссорились. К счастью, это происходило нечасто.
— Я уже говорила, что не претендую на то, чтобы отнять у вас дитя, — тетка резко сдала назад. Вот теперь она уже откровенно мечтает, чтобы я куда-нибудь свалил, желательно на подольше. Самое главное, она вовсе не думает про то, чтобы сменить цесаревича, просто она бездетна, а я уже не похож на ребенка от слова совсем. Я ее понимаю, но ребенка не отдам. Хочет принимать участие в его жизни, Ораниенбаум большой, вполне сможет вместить и ее с небольшой свитой. Но тогда придется от балов, маскарадов да других увеселений отказаться, потому что я специально сделал свой дворец максимально непригодным к слишком массовым и шумным мероприятиям. А на это она точно не пойдет. Это было видно по поджатым губам. Ничего, смирится с мыслью, что она всего лишь тетушка, а не мать.
— Я и не спорю, более того, я уверен, что вы не собираетесь отнять у нас дитя, — ответил я примирительным тоном. — Но туда, пока все не закончится, ни одна посторонняя нога не попадет.
— Почему? — она упрямо посмотрела на меня, а я лишь вздохнул. Ну как ей объяснить все эти элементарные правила антисептики? Ведь, когда начались схватки, я сидел здесь, укачивая страдающую жену, пока спальню в спешном порядке мыли, причем таким жестким щелоком, какой вообще смогли найти, а потом перемывали уже простой водой.
— Потому что ребенок, как и мать во время родов очень уязвимы, а на нас можно столько грязи с собой принести, что мало никому не покажется. И не надо мне говорит про баб, которые в поле рожают, — я поднял руку. — Если она дура поперлась в поле во время схваток, это ее проблема, а у нас, к счастью, хватает возможностей нормальные роды организовать. Поэтому, когда я говорил о том, что войти через эту дверь можно будет только переступив через мой труп, я нисколько не преувеличивал.
Мы опять замолчали, думая каждый о своем.
Самым своим большим достижением я считаю организацию этакой свободной экономической зоны в Астраханской губернии. Неплюеву удалось каким-то явно волшебным образом договориться практически со всеми казаками и просто старостами стихийно организованных деревень, которых оказалось до неприличия много, и в которых селились беглые крестьяне. Он действительно оказался просто непревзойденным дипломатом, и я погладил себя по голове за то, что догадался оправить туда именно его. Татищев тоже был хорош, но он привык многие проблемы решать кардинально, и в условиях сурового Урала, за которым его ждала не менее, а то и более суровая Сибирь, это, возможно, было правильно. Слишком далеко от центра, слишком сильна вольница, слишком много каторжников, много всего «слишком». В Астрахани нужен был другой подход. Там нужно было именно что договариваться, и у Неплюева, который большую часть жизни договаривался с алчным, беспринципным и могущим предасть в любой момент турецким диваном, это получалось лучше всего.
Когда я получил от него известия, то сразу же поспешил договариваться о создании экспериментальной экономической и политической зоны в границах отдельной губернии, чтобы ответить на его вопросы: а дальше-то что? Какие гарантии он может предоставить людям? Что ему вообще делать-то? Добился я этого с трудом и то, пойдя на определенные уступки в виде обещания, что не буду таскать с собой жену с детьми, когда мне шлея под хвост попадет, и я куда-то засобираюсь.
Так что сейчас Неплюев пытался вникнуть в новую систему деловых отношений: не барин — крепостной крестьянин, а хозяин — наемный работник. Но уже сейчас изменения были на лицо, в первую очередь потому, что засеяли в этом году почти в три раза больше площадей, чем в прошлые годы. До этого плодороднейшая почва использовалась как попало, и чаще всего в качестве пастбищ для потравы скотом, которого тоже было не так чтобы много. Казаки в большинстве своем пытались обеспечить только себя, на все остальное им было наплевать, а крестьяне, которых просто до неприличия много нашлось, сильно не высовывались, чтобы внимания не привлекать. А так как Неплюев по моему совету путешествовал с минимальной охраной, чтобы не
