Евгений Токтаев - Пес и волчица
— Верно прозвали тебя, Асдула-Скорый. Князей в жены бери, коли они тебе не отказывают.
Тарабост задохнулся, но Тармисара уже отвернулась от него, намереваясь возвратиться к работе.
— Ведьма... — Асдула вытянул из-за богатого наборного пояса плеть. Шагнул вперед, замахиваясь.
Тармисара обернулась, но взгляд ее, лишь бегло скользнув по перекошенному от злобы лицу тарабоста, метнулся в сторону. Словно ища что-то или кого-то, она не попыталась, ни уклониться, ни закрыться от удара. Казалось, она не видела Асдулу.
"Не тронь!"
Тарабост вдруг споткнулся, словно с размаху на стену налетел. Плеть выпала из его руки. Он повалился на колени, сжав пальцами виски.
— Берза! — Тармисара озиралась по сторонам, — Берза, пусти!
— Ведьма!
Асдула зарычал и выдернул из ножен меч, поднимаясь на ноги. Взмахнул им, вытянув вперед и в сторону левую руку, как слепой. Кончик клинка просвистел у груди Тармисары, она отпрянула.
"Мата!"
Откуда ни возьмись, на поляну вылетел пес и сбил Асдулу с ног. Конь тарабоста, доселе смирно стоявший, вздрогнул и заржал.
"Весулк!"
— Весулк, нет! — закричала Тармисара, бросившись к псу.
Здоровенные зубищи клацнули у самого горла тарабоста. Тармисара вцепилась в густую шерсть пса, оттаскивая его прочь. Асдула отпихнул кобеля, который почему-то, перестал рваться к его горлу, перекатился в сторону, подхватывая оброненный меч. Вскочил, снова замахнулся, но не ударил. Что-то мешало ему.
— А-а-а, тварь! Убью! Ведьма! А девку твою, немую, самолично промеж ног порву!..
Он хотел крикнуть что-то еще, но, внезапно заткнувшись, поворотился, метнулся к коню, испуганно перебиравшему ногами, взлетел ему на спину и ударил пятками бока. Только копыта засверкали.
Тармисара мертвой хваткой вцепилась в шею Весулку. Лицо ее побледнело, а грудь часто вздымалась. Пес глухо рычал. На поляне появилась Берза.
"Мата!"
Девушка подбежала к Тармисаре и обняла ее за плечи.
— Что же ты наделала, Берза!
"Он убить тебя хотел!"
— Нет, доченька, нет.
"Я видела, мата! Что же теперь будет?"
— Ничего, — Тармисара гладила светло-русые волосы девушки, — не посмеет он вернуться, побоится.
Берза подняла глаза. По ее щекам катились слезы.
— Ну, хватит реветь-то, — через силу улыбнулась Тармисара, — все будет хорошо.
Берза кивнула. Весулк подозрительно косился вслед сбежавшему "жениху".
* * *— Римляне идут! — гонец осадил коня у крыльца трехэтажного буриона, самого большого строения в Браддаве, Еловой Крепости, ближайшем к границе Македонии гнезде дарданов. Крепость располагалась на лишенном растительности холме, а бурион громоздился у его вершины, словно островерхая шапка на макушке лысины.
— Чего орешь? — недовольно поинтересовался Искар, старший из витязей-пилеатов[2], за каким-то делом случившийся во дворе хоромов, — какие еще римляне?
— Князь есть ли? — крикнул гонец, — позови князя, воин!
— Не ори, сказал. В Скопах князь, а тут и не бывает почти. Здесь тарабоста Девнета гнездо. За каким делом тебе князь?
— Римляне идут! Ты глухой, что ли? — предложение "не орать" гонец проигнорировал, он был очень возбужден, и даже как будто запыхался, словно не верхом скакал, а своими ногами бежал.
— Какие римляне? — привлеченный криками, на крыльце появился седой, как лунь, муж — тарабост Девнет, владетель Еловой Крепости, — ты откуда примчался?
— От Дромихета я, римляне идут!
— Да поняли уже! Куда идут-то?
— На Гераклею!
— Бруттий Сура, что ли? — Девнет недоуменно взглянул на Искара.
Тот лишь пожал плечами.
— Кто бы еще мог быть. Видать, снова сил набрался.
— Интересно, где?
— Может со скордисками сговорился? Было же их у него и раньше на службе сколько-то.
— Помню.
— Много римлян? — поинтересовался у гонца Искар.
— Много, много, несть числа!
— Да не верещи ты! — сердито приказал тарабост, — спокойно скажи, сколько их? Тысяча, две?
— Больше! Тыщ двадцать!
— Не ври мне! — рявкнул Девнет, — откуда у Суры такое войско? Он, как пес побитый, поджав хвост, бежал.
— Может, Сулла? — лицо Искара внезапно стало весьма озабоченным.
— Сулла идет! — подтвердил гонец.
— Да как Сулла-то? — удивился тарабост, — он же за тридевять земель.
— Не врешь? — спросил гонца старший витязь.
— Не вру! Залмоксис свидетель! Они уже к Гераклее подходят! Дромихет меня сюда послал, помощи просит!
— А сам-то что? Спекся уже?
— Людей у него мало, — ответил за гонца Искар, — наши то ушли почти все, одни геты остались. Если римлян действительно двадцать тысяч...
— Если это Сулла...
— Скорее всего, больше некому.
— Может, те римляне, что за пролив ушли, возвращаются?
Искар поскреб бороду, обдумывая такой вариант.
— Нет, вряд ли. С весны о них ничего не слышно. Думаю — Сулла. Побил Митридата, песий сын, и за нас решил взяться.
— Чуяло мое сердце, не доведет нас до добра этот гет, — Девнет в сердцах приложил кулаком по резным перилам крыльца, — совет собирать надо. Займись, Искар, скачи в Скопы, предупреди. Я за тобой поспешу.
— Сделаю, тарабост.
Весть о наступлении римлян половину собравшейся на совет в Скопах знати превратило в студень, а остальных распалило, как тлевшие угли, на которых брызнули маслом.
— Чего в штаны наклали?! — рычал тарабост Ратапор, — нешто мы римляне не били!
— Их двадцать тысяч, — мрачно бросил Котис, старейшина тересидов, одного из самых многочисленных дарданских родов.
— Ты лично, почтенный Котизо, их считал? Или какому-то гетскому оборванцу на слово веришь?
— Лучше перебдеть, чем недобдеть, — заявил Балан, старейшина монапсов.
— Двадцать тысяч, ха! Чуть больше, чем было у Суры! А Сура еле ноги унес!
— Прошу прощения, почтенные, — прозвучал голос с дальнего конца стола, где чуть наособицу сидел черноволосый мужчина, заметно отличавшийся обликом от собравшихся тарабостов, — насколько я знаю, у Суры римлян было всего несколько когорт. Не больше пяти. Остальные — ауксилларии, набранные в Македонии, и всякий сброд, наемники, скордиски и одрисы. Не удивительно, что вы разделались с ними легко. С Суллой подобное не пройдет.
— Это почему? — насупившись, спросил Ратопор.
— А потому, почтенный Ратопор, что существует разница между воинами вспомогательных частей и легионерами. Вы, дарданы, со времен Иллирийских войн почти не сталкивались с легионерами и не знаете, что это такое. А вот Митридат уже знает и мог бы много интересного рассказать. Кстати, так далеко ходить не надо — рассказать может и Дромихет. Не он ли бежал со всех ног из-под Херонеи?
Ратопор вспыхнул, но пока соображал ответ, его опередил человек, восседавший во главе стола в резном кресле.
— Веслев прав. Раз Дромихет просит помощи, значит, опасность велика.
— Князь, у гета просто разбежались люди, — возразил один из тех, кто призывал не бояться римлян, — он показал себя дрянным вождем, не умеющим удержать своих сторонников.
Несколько месяцев назад, еще до наступления самого длинного дня в году, здесь, в Скопах, в этой же самой храмине так же бурно, как и сейчас, протекал совет знати, на котором пришлый гет Дромихет убеждал князя дарданов совместно совершить набег на Македонию. Гет сулил богатую добычу, уверял, что противник слаб. Тарабосты поколебались, но не смогли преодолеть искушения. Гет не обманул. Дарданы довольно легко разбили войска римского наместника и захватили Гераклею-в-Линкестиде. Правда обещанных золотых гор им не досталось, но они не слишком огорчились: легкость победы и какая-никакая добыча порадовали, доведя самоуверенность тарабостов до поднебесных вершин. Они ходили именно в набег, но гет преследовал несколько иные цели. Происхождения он был незнатного, но изрядно возвысился на службе у Митридата. Теперь гет искал собственного удела, решив, что довольно послужил разным царям и князьям, пора и о себе подумать. Дарданы ушли в свои пределы, а Дромихет остался в Гераклее, намереваясь сделаться царем. Или, для начала, хотя бы князем. Своих сил у него было немного: горстка фракийцев, которыми он командовал у Митридата, большей частью бессы и меды, а также отряд его соплеменников-гетов.
— Гонец утверждает, что никто никуда не разбежался, — уверенно заявил князь.
— Он мог и солгать, — предположил Балан, — зачем мы будем спасать Дромихета? Мы ему ничем не обязаны.
— А затем, почтенный Балан, — заявил князь, — что римляне не ограничатся наказанием Дромихета.
Князь дарданов Кетрипор, немолодой, но и не слишком старый муж, почти не выделялся среди своих соплеменников ни возрастом, ни обликом. Об его некотором превосходстве над тарабостами можно догадаться лишь по золотому витому ободку, лежащему поверх войлочной шапки со сбитым вперед верхом. На совете князь большую часть времени молчал, выслушивая тарабостов. Тогда, летом, за войну кричало гораздо больше, чем сейчас, а после заявления Веслева их число еще сильнее убавилось. Веслева Кетрипор знал не первый год. Костоправа привечали и многие соседи дарданов, кроме, пожалуй, кельтов-скордисков и одрисов. Первые были для всех фракийцев врагами, договариваться с которыми не о чем, а вторые традиционно держались римлян.
