Олег Герантиди - Малой кровью, могучим ударом!
– Это после бомбежек Лондона? После концлагерей? После Дюнкерка?
Долго еще шумел спор. К устраивающим всех выводам оппоненты не пришли. И хотя дискуссия переместилась сначала в зал небольшого кафе в Березовой роще, а затем и на кухню к Сибирякову, никто никого не убедил, все остались при своём.
А историческая общественность осталась в недоумении. СССР раскинулся по всей Евразии. «Наши люди» в Америке добивают САСШ. Мир прочен. Война, вспыхнувшая более шестидесяти лет назад, уже почти позабыта. Нет, конечно, мы празднуем День Победы, но это скорее дань памяти, а не острое душевное переживание. Так чего же огород городить? Напал бы Гитлер, не напал, какая разница. Ведь известно, что «история не терпит сослагательного наклонения».
Болгария
Танки выстроились в колонну. Друг за другом. Растянулись на многие сотни метров. Пушки и пулеметы зачехлены. Башни опечатаны свинцовыми пломбами, только головы механиков-водителей торчат из люков. По одному, осторожно переезжая по двухосным платформам, заполняют состав. Танкисты в промасленных комбинезонах, скручивая мягкую толстую проволоку, закрепляют боевые машины на растяжках. Под гусеницы прибивают «башмаки», сделанные из расколотых надвое буковых поленьев. Мимо, шипя паром и обдавая дымом и запахом раскаленного металла и перегретого масла, прокатился маневровый паровоз. Из кабины машиниста на эту ладную, привычную работу лениво смотрели машинист и кочегар.
– Сваливают гансы. На Руссию пошли. Но руссов им не одолеть, – сказал Христо, пожилой уже человек, которого в поселке железнодорожных рабочих уважали за рассудительность и невозмутимость.
– А как же мы? Ведь мы же с турками на конфликт пошли из-за них! Они что, нашу армию развалили, с Грецией нас поссорили, а теперь один на один с турками оставляют?
– Своя рубашка ближе к телу. Мы вчера собирались. Знаешь, что товарищи из Софии говорят? Гитлер с турками договор заключил. Он сам Руссию захватывает. А нас туркам отдает. Отдает за то, чтобы они ему из Кавказа дорогу к Египту открыли.
– А что ему в Египте делать?
– А я почем знаю? Только царь Борис с ними заодно.
– Много ли еще интересного говорят товарищи из Софии?
– Много. Ты человек молодой, смышленый, приходи сегодня вечером к Михайлову, поговорим.
– А я еще и стрелять умею.
– Ну, надеюсь, до этого не дойдет.
Берлин. Рейхсканцелярия
– Начало операции «Барбаросса» откладывать больше нельзя! – подытожил ранее сказанное Браухич и незаметно выдохнул. Он пытался вложить в выступление все свое красноречие, всю энергию, пока Гитлер не запротестовал. Но Гитлер разволновался, начал сжимать кулаки, слегка покраснел.
– Сейчас решается судьба Германии, – начал Гитлер. – Где разведка? Почему не доложили о Болгарии, когда восстание только началось? Что, мой фюрер? – предупредил он открывшего было рот Шелленберга. – Кейтель, передай Гудериану: «ролики» вернуть в Болгарию. Полк «Бранденбург-600» бросить на Софию, Бургас и Варну. Мероприятия по плану «Барбаросса» отложить до 20 июля.
– Но мы не успеем до зимы... – попытался вставить реплику Браухич.
– Браухич, я вас уважаю как стратега, но вы должны понять одну простую вещь. Мы не сможем разбить орды большевиков, когда англичане развели костер в Болгарии, прямо под котлом с румынской нефтью. А большевики из Львовского и Белостокского выступов никуда не денутся. А где стенографистки из Рейхстага? Мне Гиммлер уже докладывал, о чем шепчутся прусские солдафоны. Фюрер им, видите ли, воевать мешает. И запомните раз и навсегда: дело военных – воевать, политика – дело Фюрера. Повторять не буду. Дело военных – воевать, политика – не дело военных, политика – дело Фюрера. Совещание закончено. Пикер, останьтесь.
– Ну как, Генри? – спросил Гитлер Пикера, когда генералы вышли. – Здорово я их выпорол? А ведь Черчилль, хоть и пьянчуга, а хитрец. Чтобы спасти свой остров, даже додумался поднять восстание в Болгарии. Но нашу разведку не проведешь. Вчера мне была представлена записка из абвера. Представляешь!? У Сталина жена – еврейка, Роза Коганович. Хотя сам он не еврей. Это я точно знаю. Но еврейки таковы, что могут управлять любым неевреем.
Поезд
Из Киева до Новограда-Волынского поездом напрямую доехать нельзя. Можно добраться только с пересадкой. Нет прямого сообщения Киев–Новоград-Волынский. Потому-то и приходится гражданам Советского Союза биться в Житомире у касс за заветный билетик до Шепетовки. А оттуда – кто как сможет. Полукруглое окошечко кассира, забранное решеткой, расположено на уровне груди среднестатистического гражданина, и, как в стародавние времена, приходится бить поклоны...
Новоиспеченный лейтенант Игорь Стариков, в новых хромовых сапогах, в скрипучей портупее, с цивильным чемоданом в руках прохаживался по Житомирскому вокзалу. А вокзал невесть какой: окошко кассы, справочная, небольшой зал ожидания, забитый узлами и чемоданами. Осыпавшаяся лепнина на потолке. На стене – бодрая девчонка-пионерка, запускающая модель планера. Пионерка, видимо, по неумелости художника, чему-то злорадно улыбается. Наверное, знает, что моделька при приземлении развалится на куски.
Игорь незаметно рассматривал лица гостей вокзала. Вот очередной счастливчик перешел из категории граждан в категорию пассажиров: тридцатидвухсекундная радость на лице, короткий пересчет мелочи, порыв снова вернуться к кассе, что-то уточнить, прерываемый стоглазым взглядом очереди, и снова напряжение лица: тащить узлы на платформу, биться за места в общем вагоне – ведь все знают: надпись в билете не есть отражение объективной реальности.
Хорошо тебе так думать, Игорь Стариков, лейтенант Красной Армии. У самого, благодаря воинским проездным документам, место в мягком купейном вагоне. И хоть одну ночь ты поспишь спокойно.
Игорь обратил внимание на крестьянина, сидевшего на казенном деревянном вокзальном диване. Тот сидел прямо, как за хозяйским столом и, так же как и Стариков, спокойно смотрел на вокзальную суету выгоревшими синими глазами. В потертом, с аккуратными заплатами на локтях и в районе пуговиц, пиджаке. В стоптанных, но начищенных сапогах. На голове – кепка. Но не такая, какие носят городские модники, а больше похожая на фуражку, тоже поношенная, но чистая. Натруженные руки, огромные, как лопаты, мозолистые ладони лежат на коленях.
Куда его поперла нелегкая? Скоро сенокос. Или частник, лишившийся надела и бредущий искать лучшей доли на виноградниках и в садах Украины? Стариков почувствовал острую жалость к этому спокойному, сильному и самолюбивому человеку. И стыд за знание его дальнейшей судьбы, за знание судьбы всей страны и за невозможность предупредить их всех.
Война!!! Ведь скоро война! Взметет всех, как листья, упавшие осенью, внезапный порыв ветра. Тебя, дядя, скорее всего, загребут в пехоту, в мотострелки. И будет казаться игрушечным в твоих руках пистолет-пулемет. А если дадут винтовку, то по-крестьянски, без надсада и истерик, без горячки, спокойно и беспристрастно ты будешь валить немцев.
А вон тот гражданин в шляпе и с наглым взглядом, скорее всего, будет обеспечивать твое материально-техническое снабжение, приворовывать и по ночам пить водку со своей накрашенной, с масленым взглядом, подругой. И когда в самый важный момент не хватит солярки, его выведут за лесок, да и шлепнут из нагана. Подруга его перейдет по наследству к заму, да так и останется в войсках в качестве полковой бляди.
Занятый своими мыслями, Стариков проворонил объявление о прибытии поезда, и когда в окнах вокзала, закрыв солнце, прокатился паровоз и замелькали вагоны, когда все пассажиры и торговцы снедью ломанулись на перрон, Игорь тоже, забыв свою недавнюю чопорность, втиснулся в толпу.
У вагона № 7 очереди не было. Все чинно. Проводник в черной форме, рядом комбриг в тапочках на босу ногу крутит в руках папиросину «Герцеговина Флор». В уставе не прописано, как приветствовать незнакомого комбрига, если тот без головного убора и в тапках. Игорь на всякий случай переложил чемодан из правой руки в левую, а плацкарту сунул в карман гимнастерки и, не очень четко, не как на плацу, а скорее для проформы, сделал три строевых шага, правой рукой легко отмахнув воинское приветствие.
Комбриг ухмыльнулся, блеснул бритой лысиной:
– Казак! Попутчиком будешь? Куда едешь?
– Следую к месту прохождения воинской службы по случаю окончания Н-ского военного училища.
– Ишь ты какой! Н-ского! Правильно! Военная тайна, она и есть военная тайна!
Стариков подал плацкарту проводнику, на что комбриг распорядился:
– Ты там размести его где-нибудь. Я с ним еще поговорю в коридоре.
– Пятое купе, – вернул билет проводник, и Игорь, чтобы быстрее оборвать общение с неприятным комбригом, взлетел в тамбур. Стариков вошел в купе. С нижней полки навстречу ему поднялся лейтенант в форме ВВС.
