Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

И всё же, Андрей не верил в благоразумие внука Шемяки. Ну не тот это был род! Однако спустя неделю свершилось то, на что он и надеятся не смел. Приведённый в Думу Шемячич вдруг "поклонился" великому князю своим уделом, признав себя таким образом одним из подручных князей государя. Чего это стоило столь гордому человеку, Андрей не мог и вообразить, но разумом тот был не обделён и прекрасно понял, что иного пути остаться в живых у него нет. Правда, как теперь быть с преданностью с его стороны, Андрей не знал, но государь был в нём почему-то уверен, и выдал в вотчину часть его же бывших земель. А вот в остальные удельные города отправил своих воевод для приведения населения к присяге.

Так что борьба с уделами шла от победы к победе, но всё же не только этим должен был прославиться Василий III Иванович, если всё, что было задумано получится. Нет, в том случае он войдёт в историю, как автор первого "национального мегапроекта" в виде Большой Засечной Черты, протянувшейся от Тетюшей на Волге, через Шацк на Воронеж, а оттуда на Курск и Путивль. Да, некие горячие головы (и не надо тыкать пальцем, осознал он, осознал) предлагали проложить Черту ещё южнее, но понимания не нашли. Наоборот, как уже говорилось, многие думцы и таких-то размахов откровенно побаивались, но решение было принято и теперь всё зависело от исполнителей и количества мирных лет, благо основным соседям Руси сейчас было несколько не до неё.

Ну а Андрей Старицкий прибыл в Нижний Новгород, чтобы организовать бесперебойное снабжение строителей приволжской части Черты, и Андрей, как глава Корабельного приказа, с удовольствием оказал ему всю посильную помощь. И заодно предложил стать тому крёстным отцом первому кораблю нарождающегося русского флота. Брат государя от такой чести не отказался. И вот ясным апрельским днём на берегу Волги собрались многие именитые граждане, глядя на непривычную в этих местах церемонию. А посмотреть было на что.

Андрей Старицкий, оставив сопровождавших его бояр на месте, с важным видом подошёл к носовой оконечности стоящего на подпорках судна и с интересом взял в руки свисавшую на тонком канате с борта корабля небольшую глиняную амфору, куда вчера на его глазах залили и замечатали дорогую мальвазию.

– Нарекаю тебя гордым именем "Орёл", дабы ходил ты по морю Хвалынскому многие славные годы и носил флаг государя русского честно и грозно!

И с этими словами он толкнул амфору в сторону борта, о который она и разбилась, оставив на досках тёмное пятно. И сразу после этого старшина плотников зычным голосом крикнул стоявшим наготове мужикам:

– Подпоры вон!

Глухо ударили деревянные кувалды, выбивая последние держатели из-под корпуса и теперь только натянутый как струна канат держал корабль на берегу.

– Руби канат, княже!

Подхватив остро наточенный топор, глава Корабельного приказа нераздумывая ударил с плеча и последнее препятствие с треском лопнуло. "Орёл" сначала медленно, а потом всё ускоряясь на хорошо смазанных салом полозьях, пополз в сторону реки и с шумом вошёл в воду. Именно в этот момент заранее привезённые музыканты и грянули марш. Над волжскими водами потекли звуки мелодии, слова к которой знал лишь Андрей, который, молча улыбаясь, пропевал их про себя:

Оркестр, отгремев первый куплет и припев, замолк и князь Старицкий вопросительно обернулся к Барбашину:

– Эта песнь явно не для службы церковной.

– Верно, это марш идущих в бой. Но о том после, а ныне, пожалуй, пройдём-ка ко столу. Первый государев корабль спущен на воду, и не отметить сие событие просто грешно.

– Говорят, твои повара расстарались и приготовили множество заморских блюд, – со смехом заметил брат государя.

– И советую тебе их все попробовать, – в тон ему откликнулся Андрей.

Расположенный на высоком берегу Вислы, возвышается над Краковом массив Вавельского замка. После пожара 1499 года в нём началась масштабная перестройка, идущая до сих пор. Что, впрочем, совсем не мешало королевскому двору проводить здесь время.

Сигизмунд вообще любил этот замок и прилегающий к нему собор. Совсем недавно по его инициативе и за счет его средств в башне Зыгмунта был подвешен самый большой польский колокол. И когда настроение у короля было не к чёрту, он любил слушать его звон, стоя у окна.

А в эти майские дни 1524 года поводов для хорошего настроения у короля было немного. А вот для наоборот – хватало!

Окончательное решение тевтонского вопроса вновь откладывалось по времени, заставляя держать порох сухим. Гремевшая в Южной Европе война Турции и Венгрии втянула в свою орбиту и польскую корону. Но и не помочь своему племяннику Сигизмунд не мог. Высокая политика! Если Яггелоны хотят хоть чего-то стоить – им придётся вмешиваться в чужие дрязги, особенно там, где замешаны Габсбурги.

Вот только война показала слабость союзников перед лицом мусульманской Порты. Крепости Шабац, Землин и Белград пали в руки Сулеймана. Ни одно сражение с турецкими войсками выиграть не удалось.

Зато воодушевились крымские людоловы, буквально опусташая юг Литвы и Польши. А лучший защитник степных рубежей томится в крымском плену. И хан не желает ничего слышать о выплате выкупа за Ефстафия.

Правда от ногайского бия Агиша прибыл человек с посланием, в котором тот, за спиной крымского хана Саадет-Гирея, предлагал договориться о совместном походе на Крым, "чтоб… нашего недруга да твоего, Крымскои Орды, меж нас не было". При этом указывалось, что содействовал этому союзу и астраханский хан Хусейн. Вот только польский король не московский князь. Чтобы поднять полки, ему нужно согласие шляхты. А с этим было всё непросто.

Весной этого года крымские войска совершили жестокие набеги на земли Польши, Подольского, Галицкого и Волынского воеводств Литвы, а противостоял им лишь князь Острожский с небольшими силами. Но сейм в Петрокове, не считаясь с тем, что татары грабят восточные земли, упорно отказывался утвердить налог, назначенный для сбора нового войска. В такие моменты Сигизмунд завидовал своему восточному соседу, лишь по мановению руки которого срывались в бой десятки тысяч воинов. Увы, у короля не было и тысячи. Даже морских жолнеров пришлось распустить, потому что магнаты посчитали их прообразом кварцяного войска.

– Вот ты где, мой господин, – раздался за спиной голос Станьчика.

– Ты везде найдёшь меня, – грустно улыбнулся король. – Нигде не дашь подумать в одиночестве.

– О чём думать, мой король! – воскликнул шут. – После того, что я слышу от шляхтичей, я боюсь думать! Эта орава не может ничего, кроме криков: "Долой новый налог!". И это в то время, когда враг топчет нашу землю. Боже, за что ты ополчился на Польшу, если его шляхта готова погубить отчизну из-за налога на пиво.

– Увы, мой друг, такова жизнь. Потомки тех, кто ломал хребет Ордену у Грюнвальда нынче предпочитают ломать хребет зелёному змию и не желают слышать о росте цен на хмельное пиво. А казна пуста.

– Ха, мой король, посмотрите, во что превращяются лёны вашей жены! Такое ощущуние, что она умеет делать золото из всего, даже из болотной жижи. Так может, пусть её люди облагородят королевские имения? И тогда у короля будут свои деньги, не зависящие от магнатов!

– Не один ты говоришь мне подобное. И я уже согласился на это, но проблема в том, что деньги нужны уже сегодня. Татары зорят окраины, Орден колеблется, а Лайош по глупости своей влез в войну с турком. Боюсь, когда Сулейман расправится с Родосом, он вернётся к венгерским делам. И, надеюсь, мой восточный сосед не решит воспользоваться ситуацией. А то слишком часто стали сновать посланники между Константинополем и Москвой.