Вперед в прошлое 10 - Денис Ратманов
Воцарилось молчание, видно было, что дед отчаянно ищет аргументы и не находит, в его глазах вспыхивало «расстрелять» и «закопать».
— Что думаете? — спросил я.
— Я в этом фарсе… тоже участвовать не буду, — проворчал дед.
— Только не скандаль, Шеф, я тебя знаю. — Похоже, бабушка приняла или Наташкину сторону, или нейтралитет.
— Просто делайте вид, что его нет, — осторожно посоветовала мама.
— Утром они уйдут, — уверил всех я. — Андрей и сейчас порывается, но — не по-человечески же.
— А я бы с этим… как его… зятем познакомилась получше, — сказала мама. — Может, пригласим его к столу?..
По лицам поняв, что не нашла взаимопонимания, мама смолкла.
— Спать пора, да и у тебя Вася есть, — съязвила бабушка, намекая, что Андрей больше подходит маме, чем Наташке, и добавила: — Надо же, какая срамота, и в моей семье! Но Пашка прав, вмешаемся — потеряем Наташку.
— Он хороший человек, — сообразив, что уже можно, встал на защиту Андрея я. — И Наташка с ним спокойная, не швыряет ее из стороны в сторону.
— Как бы в подоле не принесла, — сказал дед.
— В подоле — не самое страшное, — высказалась мама. — Самое страшное — что прибьют ее где-то, или в Турцию продадут, или колоться начнет.
— Насчет подола я с Андреем серьезно поговорил, — уверил их я. — Он мужчина взрослый, вменяемый.
— Вменяемый, да уж, — буркнул дед. — Его для меня просто нет. А утром желательно, чтобы он убрался и не попадался мне на глаза.
— Постелю ему в прихожей. — Бабушка посмотрела на Боцмана. — Выживаем тебя, да.
Пес разинул пасть и зевнул, несколько секунд — и все мы сладко зевали.
— Паша, иди поговори с этим, я не могу, простите. Оля, Шеф, помоги мне с матрасами, жених будет спать тут, в прихожей. Оля с Васей, как договаривались, на диване, Шевкет — в кухне, остальные вповалку на полу.
Я отправился в летнюю кухню. Под бормотание радио Наташка мыла посуду, Андрей спал на раздолбанном грязном диване у стены, накрывшись двумя полотенцами. Сестра повернулась на скрип петель, приложила палец к губам, я кивнул и прошептал:
— Смертоубийство отменяется. Да, они не рады, но смирились. Утром вам лучше уйти.
Натка сморщила нос.
— Да, придется. Дай отгадаю, дед больше всех бесится?
Я снова кивнул.
— Андрей будет ночевать в прихожей, ты — с нами вести половую жизнь. — Она усмехнулась, покраснев. — То есть спать на полу. Утром мы с Василием, если он будет в состоянии, поедем поздравлять разных людей и вас подбросим в центр.
Мы с ней вышли во двор, заметенный снегом. Сестра потянулась, улыбнулась:
— И все-таки хорошо! Могло быть куда хуже.
Она сгребла меня в объятия, дохнула в ухо:
— Спаси-и-ибо! Лучший мой новый год! Как я вас всех люблю! Просто уи-и-и! И красота какая! — Она закружилась по двору.
Я заглянул в окно прихожей, где мама застилала полосатый матрас, на котором придется ночевать Андрею.
— Иди, буди его, и — на боковую. Скажи, чтобы деда не провоцировал, — посоветовал я сестре.
В дом я не пошел, решил остаться на улице, полюбоваться новогодней сказкой. Снег — как это все-таки красиво, празднично. Кому-то пальмы и магнолии — экзотика, для нас, южан, экзотика — это снег. Сосульки искрятся от света лампы, снег блестит, аж лучики пускает. Деревья одеты в белое, все такое чистое, свежее…
Память взрослого напомнила, каково это — откапывать и подолгу прогревать машину, но я был с ней не согласен.
Вскоре вышел Андрей, отекший, осунувшийся, похожий на сомнамбулу, он подрагивал, как будто все не мог отогреться. Наташка повела его к сараям — подальше от дедовых глаз, чтобы они не дай бог не пересеклись. В дом они вошли, когда дед переместился на кухню.
В прихожей было холодно, тепло от печи сюда доходило слабо, и Андрею выделили пуховое одеяло. Наташка порывисто обняла Андрея.
— Располагайся. Я пойду.
На ее лице отобразилось страдание — то ли потому, что придется расстаться с любимым, то ли из-за нежелания предстать пред осуждающим взором бабушки и выслушивать ее нотации.
— Я тут не пропаду, — без особой уверенности сказал Андрей.
Обняв Наташку за плечи, я повел ее к двери.
— Идем. Не съедят, обещаю.
Андрей опустился на матрас и принялся стягивать брюки.
Наташка напряглась, просто каменной стала, и чем ближе подходили к залу, тем больше она каменела. Бабушка, готовящая постель на полу, старательно делала вид, будто ничего не случилось. Настолько старательно, что, психуй она, ее отношение к Андрею казалось бы естественным, теперь же она напоминала убийцу, испытывающего ненависть к будущей жертве и вынашивающего коварный план. Мама тоже отводила взгляд. Только Борису было все равно, он с Каюком пытался разобраться в инструкции машинки, написанной по-английски.
Я лег с краю, возле выхода. За мной — Каюк, Борис, потом Наташка и бабушка.
Засыпая, я думал о Наташке и Андрее. Сколько просуществует их союз? Отпустит ли бабушку? Лимонов и Настя Лысогор. Чаплин и его малолетние жены. Гир и Сильва. Бондарчук и Андреева. Кончаловский и Высоцкая. Всех не вспомнишь. Счастливые и не очень. Живущие вместе до сих пор и разбежавшиеся. Нет единого рецепта счастья.
И сразу же вспомнились союзы, где женщина старше, и меня передернуло. Из всех, кого вспомнил, только Белуччи с брутальным бородатым избранником смотрелись достойно. Сразу же на ум пришла маленькая хрупкая Вера — талантливая, остроумная, находчивая, и сердце зачастило. В глазах общества это извращение покруче, чем у Лимонова. И плевать всем, что у меня разум и знания взрослого мужчины, и не она меня старше, а я ее — почти на двадцать лет.
Нет, даже думать не стоит, этот мезальянс обречен: во-первых, она не воспримет всерьез мальчишку, а если воспримет, ей этого не простят.
Снилась мне Вера. Мы поссорились, я шел к ней по зимнему лесу, замерз, захотел в туалет… И проснулся с тем самым чувством. Все у бабушки хорошо, кроме уличного туалета, куда мне предстоит дойти.
Гирлянду на елке не выключили, и она мигала, освещая комнату то синим, то розовым, то зеленым, вещи я отыскал без труда, встал, осмотрел спящий отряд и не нашел бабушку. Тоже по нужде вышла, или душит Андрея подушкой, смывает с Наташки позор?
Я выскочил в прихожую: Андрей что-то бормотал во сне, метался по лежбищу, а с улицы тянуло табаком и доносился приглушенный бабушкин голос. Фу-ух, отлегло.
Я выглянул в окно. Занимался рассвет. Бабушка и дед стояли, опершись о забор, плечом к плечу, смотрели вдаль и ворковали, и это выглядело
