Солдат и пес-2 - Всеволод Советский
Смотреть в «бойницу» было адски неудобно. Предупреждающе держа ладонь на холке Грома, я осторожно выглянул влево. Бандит нас совсем не видел, стоя к нам спиной…
— Долой! — возопил он с запредельно диким надрывом. — Уйти! Всем уйти! Собаку убрать! Убрать!
И он взмахнул правой рукой.
Все! Вот оно!
— Взять! — с присвистом шепнул я в ухо Грому и сильно хлопнул его по спине.
До врага было метров пять-семь. Для овчарки это — секунда.
Гром страшно полоснул клыками по бедру, порвав штаны и кожу, но даже не в травме дело, она не смертельная. Суть во внезапности. И в ударе. Все-таки масса овчарки — где-то полцентнера, а то и больше. Гром просто сшиб бандита с ног.
Издав дикий вопль, тот упал, увлекая за собой заложницу, но та — чудо! — вдруг смекнула, где спасение. Неловко взмахнув руками, она завалилась было назад и вправо, и однако судорожным усилием рванулась вперед, упала на коленки и быстро-быстро припустилась на карачках — вряд ли соображая куда, но подальше от пережитого ужаса.
— Живым! Живым брать! — заорал Романов, кидаясь к поверженному.
Все кинулись к нему, я тоже. Все, кроме Наташи, помчавшейся со скоростью взбесившейся сороконожки.
Я испугался за Грома, бросившегося на врага — тот все же держал пистолет крепко. Но сделал то, чего никто не ждал.
Он ткнул стволом пистолета себе в висок и нажал спуск.
Выстрел хлопнул совсем глухо. Голова припадочно дернулась. Кровавая слякоть плеснула наземь. Гром застыл на полусогнутых лапах — тоже, видать, обалдев по-собачьи.
На миг застыли все. И тут Романов с силой плюнул:
— Тьфу!
Собаки по всей деревне взбеленились, орали адской разноголосицей, и даже Корнет подгавкнул им инстинктивно, а у Грома вырвалось лишь краткое ворчание.
Первые местные жители с ошалелыми лицами уже подбегали к распахнутой калитке, а справа отчаянно завывал мотор — «Москвич» Петра Петровича на всех парах летел по улице.
Виктор выбежал из двора, блокируя деревенских энтузиастов:
— Стой! Стой! Куда⁈ Милиция, уголовный розыск! Сюда нельзя!
И выхватив удостоверение, сунул его под нос какому-то немолодому аборигену. Не знаю уж, решил, что провинциал не отличит КГБ от МВД… а может, у него хитрее было сделано: на «ксиву» КГБ надета была обложка МВД, случались и такие гибриды.
— А чо? — вытаращился любопытный дед. — Чо случилось то⁈
— А то! — агрессивно нажал Виктор. — Что у вас тут под видом скупщиков скрывались опасные преступники! Ясно?
— Ух ты, ядрена шишка! И… ликвидировали⁈
— Граждане, разойдись по домам! — не отвечая по существу, напряг горло Виктор. — Милиция, уголовный розыск!
Эти магические слова почти не повлияли. Скорее, напротив, жгучий интерес полыхнул пуще прежнего. Все-таки в этой пейзанской жизни при огромном объеме трудной рутинной работы информационный поток слабенький. А тут сразу информационный взрыв! Не удивлюсь, если с дальних сторон села сейчас сюда стремглав несутся здешние любомудры.
Впрочем, пока подкатил «Москвич», из которого спешно выкарабкались Петрович и здешний председатель.
— Василий Иваныч! — взмолился Виктор. — Угомоните своих! Нам работать надо!..
— Федор! — строго вскричал председатель на шустрого дедка. — Тебе больше всех надо? Сказано, работает милиция, стало быть, вам делать нечего!..
— Да Иваныч, ядрена шишка, это что ж делается⁈ Это твои заготовители, я ж тебе говорил, что с ними неладно! Приехали, небось, иконы по деревням обирать!.. Я ж говорил!
— А я без тебя не вижу? Это что, твоего ума дело об этом думать? У тебя вон, огород да хлев, о том и думай!..
Пока шел этот диспут, Петр Петрович спешно прошел во двор, и никто его не остановил. Он сам остановился уже во дворе, глядя на покойника. Лицо его ничего не выражало.
— Да-а… — протянул он, — чем дальше в лес, тем партизаны толще.
Наташа меж тем, схватившись за штакетник, начала подниматься. Слепой квадроберский маршрут уткнул ее в забор, разгораживающий участки. Видимо, слабо сознавая происходящее, она механически начала вставать просто потому, что дальше некуда.
— Гром, молодец, — бросил я псу и поспешил к женщине:
— Наталья… Наталья Владимировна! Как вы?
— А?.. — обронила она, слепо взглянув на меня. Боюсь, сейчас ее взгляд не различал событий ни мира внешнего, ни внутреннего. — Я? Не знаю…
Очень похоже на правду.
— Петр Петрович, — вмешался полковник, — ты дамочку забери, отвези в сельсовет, что ли, чаем ее напоите… Вон, с Василием Иванычем вместе. Она сейчас навряд ли понимает, на каком свете находится. Пусть малость в себя придет.
— Понял, — спецсвязист довольно решительно взял Наташу под локоток: — Пойдемте, барышня, — и она послушно повлеклась, еще раз скользнув по мне пустым взором.
Петр Петрович повел ее к «Москвичу», а Василию Ивановичу еще предстояла нелегкая миссия отбивать натиск населения, прибывавшего на место происшествия. Действовал он, впрочем, решительно, и можно не сомневаться, что порядок будет обеспечен.
Тут мой взор обратился на покойника, которого осматривали Романов и Михаил. Смольников, Гром и Корнет стояли чуть поодаль.
Зрелище, конечно, было малоприятное, но мой жизненный опыт немало демонстрировал мне таких картинок. И похуже…
— Товарищ полковник, — не очень уверенно спросил Миша, — а что за ствол-то у него такой? «Вальтер», что ли?
— Так и есть, — хмуро обронил наш командир и пояснил, что это полицейский образец времен Третьего рейха. Да не просто полицейский, каким вооружали, скажем, патрульных или участковых, а «Вальтер»-ППК, оружие криминальной полиции, «крипо», как говорили в Германии тогда. По нашему — уголовного розыска. ППК компактнее обычного пистолета, ствол у него короче.
— Хм, — с уважением к знаниям полковника произнес Миша. — Но откуда это у него⁈
Командир тоже хмыкнул, только горько-иронически:
— Вот это у него и надо было спросить, да уж теперь не спросишь… Ладно, пойдемте-ка в дом, на другого посмотрим. Сергеев, ты как считаешь, завалил его?
— Похоже на то.
— Ну, пошли.
Мы поднялись на крыльцо, вошли в сени. Псы прилежно протопотали по ступенькам вместе с нами.
В сенях стоял характерный для деревенских зданий запах, который я не смогу объяснить: не скажешь, что неприятный, но какой-то застарелый, печальный что ли… Мне чудится почему-то, что так исчезающе пахнет прошлое, навсегда отставшее от бега времени.
