Ловушка для Горби - Эдуард Владимирович Тополь
«Свердловск-2» был закрытым городом-спутником в двадцати километрах от основного Свердловска. Там было 130 000 жителей, и все они работали на «режимных» заводах по производству танковых снарядов и тактических ракет. Но уже и без проверки «Свердловска-2» ясно, что все эти телевизионные митинги рабочих в защиту Горбачева — чистая херня, как всегда — организованы. На самом же деле рабочему классу Горбачев уже поперек горла — со всеми его реформами, речами-обещаниями и с его женой Раисой, которую он таскает с собой по всему миру. Только исконно-русское долготерпение позволяло годами кормить этот народ обещаниями рая, но теперь волна летних забастовок строителей, железнодорожников, шахтеров и ткачих показали, что все — жданки у народа кончились! И прав Батурин — народ вот-вот пойдет крушить все и вся, и тогда уж сметет не только Горбачева, но и партию…
Шофер тормознул у железнодорожного переезда — полосатый шлагбаум преграждал путь. Вдали послышался паровозный гудок, затем с грохотом и стуком колес пронесся длинный грузовой состав. На его платформах стояли новенькие зачехленные танки «Т-90» или лежали длинные туловища межконтинентальных ракет.
— Наши, — с гордостью сказал шофер. — Свердловские.
Вагай закурил и сказал шоферу негромко, сквозь зубы:
— Ты вот что… Вечером сходишь в клуб «Памяти». Скажешь, чтоб готовились…
7
Вашингтон, военный аэропорт в Мерилэнде.
17.00 по вашингтонскому времени (24.00 по московскому).
Через 2 часа 18 минут после взлета в Брюсселе «F-121», обогнав солнце, вернул Майкла в тот вечер, который он покинул в России. Обжигающий вашингтонский закат слепил глаза, когда самолет приземлился и подрулил к новенькому «Боингу» с огромным гербом США на фюзеляже. Между трапом этого правительственного «Боинга» и замершим «F-121» стоял лимузин. Майкл хотел стащить с головы шлем скафандра, но пилот приказал: «Не снимайте! Прыгайте так!» В скафандре и шлеме Майкл спрыгнул на раскаленный асфальт летного поля, и лимузин оказался прямо перед ним — уже с открытой дверцей. Даже если за милю отсюда какой-нибудь охотник-журналист нацелил на этот «Боинг» свою фото или кинокамеру — что он увидит? Какого-то летчика в высотном скафандре и закрытом шлеме. «Господи, — думал меж тем Майкл, поднимаясь по трапу „Боинга“. — Неужели опять лететь?»
— Сюда, пожалуйста… — стюард ввел его в самолет, показал, где снять скафандр, а затем повел в глубь салона, открыл дверь.
— Господин Президент, — доложил он. — Доктор Майкл Доввей.
Президент сидел в глубине салона за письменным столом и оказался точно таким, каким Майкл десятки раз видел его по телевизору. Это даже разочаровывало. Он встал и через стол протянул Майклу руку:
— Рад вас видеть, Майкл. Как вам понравился полет? Что будете пить?..
А через минуту перешел к делу:
— Как себя чувствует мистер Горбачев? Когда он выйдет из больницы?
— Сэр, я не знаю, как решат русские врачи, но у нас его бы выписали через три дня. Я был у него сегодня утром — он уже в порядке.
— Вас пускают к нему каждый день?
— Да, мистер Президент.
— Кто-нибудь еще присутствует при ваших визитах к нему?
— Конечно, мистер Президент.
— Кто?
— Чаще всего — доктор Зинаида Талица, это его лечащий врач, мистер Президент.
— Можете не говорить мне каждый раз «мистер Президент», Майкл. Мне жаль, что нам пришлось вызвать вас из Москвы таким спешным и не очень комфортабельным образом. Но я оказался прав в своих предположениях: у нас есть только вот эти три дня на кое-какую работу, которую я хочу вам доверить. Можете ли вы остаться с Горбачевым один на один?
Майкл изумленно посмотрел на Президента. Он что — с ума сошел?!.
— Нет, — усмехнулся Президент. — Я не собираюсь просить вас убить Горбачева! Скорей — наоборот. Я хочу, чтобы вы передали ему мое личное послание. Вот это, — и Президент протянул Майклу свой фирменный президентский бланк с четким текстом. — Вы читаете по-русски или вам дать английский текст?
— Я читаю по-русски, сэр. Вы хотите, чтобы я прочел?
— Да…
PRESIDENT OF UNITED STATES OF AMERICA
WHITE HOUSE, WASHINGTON D.C., USA
16 августа 1990
Господину Михаилу Сергеевичу ГОРБАЧЕВУ
Генеральному секретарю ЦК КПСС,
Кремлевская больница, Москва, СССР.
Многоуважаемый Господин Горбачев,
От имени Американского народа и от себя лично выражаю Вам глубокое сочувствие с связи со случившимся на внеочередном Съезде КПСС инцидентом и желаю Вам скорейшего и полного выздоровления.
Ваше желание в критические для Вашей жизни минуты воспользоваться помощью американского врача воспринято Администрацией Белого Дома и мной лично, как знак Вашего глубокого доверия не только к американской медицине, но и ко всему американскому народу. Именно в связи с этим доверием, установившимся между нашими странами в последние годы, я решил с той же степенью доверительности поделиться с Вами совершенно конфиденциальной информацией, оказавшейся в моем распоряжении.
Не ссылаясь на источники, я осмелюсь поставить Вас в известность о том, что опубликованная Вами в «Правде» речь Н. Батурина представляет собой ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ отражение настроений, как минимум, 80 % руководства Вашей партии и эти 80 % готовы к осуществлению самых радикальных действий, не исключающих и ту угрозу Вам лично, которая прозвучала в речи Н. Батурина. Я не сомневаюсь в том, что Вы, как опытный и мудрый политик, не дадите ввести себя в заблуждение той кампании восхваления Вашей личности, которая ведется сейчас на страницах советской печати и трезво оцените…
Пока Майкл читал, Президент терпеливо ждал, потом спросил:
— Вы сможете передать это письмо без свидетелей? Как видите, это очень важно.
— Я не могу ручаться, сэр. Меня еще никогда не оставляли с ним наедине…
— К сожалению, никакого другого пути передать это письмо срочно и без свидетелей у нас нет. Даже если я пошлю в Москву Государственного секретаря, Горбачев не примет его в больнице. А любой русский посредник, даже из ближайшего окружения Горбачева, может быть в числе этих 80 процентов. Вы попробуете это сделать, Майкл?
Когда в вам обращается с просьбой Президент Соединенных Штатов, и вы не частное лицо, а правительственный служащий, у вас почти нет выбора. Особенно, если ваше имя упоминается в его Послании чуть ли не как символ доверия Горбачева американскому
