Ловушка для Горби - Эдуард Владимирович Тополь
Здесь же старухи и дети кормили хлебными крошками голубей. Эти голуби каждый день засерают памятники так, что приходится держать специального мойщика, который по ночам брандспойтом смывает птичье дерьмо с голов Маркса, Ленина, Свердлова. И не только в Свердловске — по всей стране! Ладно, подумал Вагай, если мы вернем себе всю полноту власти, я наведу порядок. И с народом, и с голубями…
— Стоп! — приказал он шоферу на мосту через реку Исеть, которая протекала через центр города — желтая и обмелевшая, как всегда в середине августа. Тут, на углу Исетской набережной и улицы Ленина, был как бы центр города, самое оживленное место. И именно тут стояла яркая палатка-тент с гигантским портретом Горбачева и не менее броской надписью-призывом:
«ВСТРЕТИМ ВЫХОД ГОРБАЧЕВА ИЗ БОЛЬНИЦЫ ВСЕНАРОДНОЙ ДЕМОНСТРАЦИЕЙ! ЗАПИСЫВАЙТЕСЬ НА ДЕМОНСТРАЦИЮ В ЧЕСТЬ ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ ТОВАРИЩА ГОРБАЧЕВА!»
Шофер остановил машину метрах в двадцати от тента, Вагай коротко кивнул Серафиму Круглому:
— Пошел.
Тот вышел из машины и, словно гуляючи, подошел к тенту. Перед тентом два молодых сотрудника КГБ — парень и девушка (одетые, конечно, в гражданское — футболки с надписью «УРАЛМАШ» и сникерсы «Адидас») — громко, на всю улицу выкрикивали в мегафон призывы записываться на демонстрацию и бойко раздавали прохожим цветные листовки-календари с портретами Горбачева, а детям бесплатно вручали шары и флажки. Третий — внутри тента — вел запись, к нему стояла большая очередь праздношатающейся публики. Люди довольно охотно жертвовали кто пять, а кто и десять рублей на цветы, гирлянды и оркестры в день демонстрации.
— Очередь даже… За Горбачева… — сказал шофер, словно читая мысли шефа. Прикидываясь простачком-солдатом, он часто говорил вслух то, что все остальные держали при себе. Вагай промолчал. Он знал, что самые большие пожертвования давали не здесь. Несколько сотрудников КГБ (тоже, конечно, одетые в гражданское) обходили в это время всю улицу Ленина, лоток за лотком и магазинчик за магазинчиком и тоже вели запись будущих демонстрантов. И уж там владельцы магазинов, обязанные Горбачеву своим бизнесом, отдавали на демонстрацию по сто и даже по двести рублей. Тем более, что агитаторы обещали: имена самых крупных жертвователей будут опубликованы в местной газете «Уральский рабочий». А частники любят выпендриваться друг перед другом…
Круглый вернулся от тента, доложил:
— Три тысячи двести семнадцать человек записались. Семь тысяч рублей пожертвовали…
— Ни хера себе! — воскликнул шофер, трогая машину. — На майскую демонстрацию их силой не загонишь, а тут!.. — и спросил Вагая: — Куда теперь?
— На «Уралмаш», — сказал Вагай. Это была уже девятая остановка в центре города, и всюду было одно и то же — активная, массовая готовность части населения пожелать здоровья «отцу родному, который за народ кровь пролил». Именно так и предполагал Стриж, когда вчера в поезде изложил Вагаю свою идею. Новая советская буржуазия — все эти лавочники, хозяева ресторанов, менеджеры кооперативных фабрик, учителя, журналисты, студенты — вся шумная пена, которая всегда на виду в любом городе, — всколыхнулись, и радостно, как и предполагал Стриж, откликнулись на призыв к демонстрации. Это будет их собственная демонстрация, буржуазная демонстрация, и уж теперь-то они выйдут на нее, не боясь ничего! Но как раз это и входит в расчет Стрижа. Пусть они выйдут, пусть покажут себя! А потом…
Взгляд Вагая переместился с исетского моста дальше и выше — как бы к будущему. Но поскольку заглянуть в будущее не дано даже майорам КГБ, его глаза остановились на городской панораме, открывающейся вдоль осыпающихся берегов Исети. Огромный город, индустриальный центр Урала, или, как говорят газеты, «сибирское Чикаго», стоял над желтоводной уральской рекой. И всюду, на десятки километров, торчали дымящие белым, желтым и серым дымом заводские трубы. Гигант советской индустрии «Уралмаш» — 75 тысяч рабочих, 27 процентов производства всех советских танков. Уральский сталелитейный, Уральский химический, Свердловский автомеханический…
Тут машина миновала мост, и городскую панораму заслонили старые, времен конструктивизма, здания — серповидная гостиница «Исеть», молотообразный корпус киностудии… Стройка плавательного бассейна на месте дома, в котором в 1918 году была расстреляна семья последнего русского царя Николая Второго. Этот дом купца Ипатьева пришлось уже давно, еще при Брежневе снести, потому что со всей России сюда стекались богомольцы, а теперь стали срочно строить тут бассейн, чтобы была причина огородить это место и не допускать здесь массовые молебны в честь «убиенных коммунистами святых», которые ежегодно стал устраивать тут «Христианско-демократический союз»…
Густой и серый поток рабочих двигался теперь навстречу машине Вагая от Центральной проходной «Уралмаша». Двадцать тысяч рабочих первой, утренней смены плюс несколько тысяч инженеров, конструкторов, учетчиков и т. п. покидали «Уралмаш», выходя из восьми проходных на севере, западе, востоке и юге гигантской территории завода. Когда они, одетые в серые и черные спецовки, шли, занимая не только оба тротуара, но и всю мостовую, казалось, что это идет та самая рабочая демонстрация, которую еще в 1905 году описал Максим Горький в своем пролетарском романе «Мать».
Сегодня у каждой проходной рабочих ждали такие же, как в центре города, палатки-тенты и плакаты с призывами записываться на демонстрацию в честь выздоровления Горбачева. И возле этих палаток рабочие потоки завихрялись, некоторые останавливались, кто-то выяснял, когда именно будет демонстрация, зачем собирают деньги. Но почти все проходили мимо, не задерживаясь у столика записи…
И это понравилось Вагаю больше всего.
Сидя в машине, он откинулся в кресле и любовался этим потоком. Точнее — тем контрастом, который был в поведении людей в центре города и здесь, в рабочем районе. Конечно! Что дала этим простым работягам горбачевская перестройка? Дикий рост цен, жуткую инфляцию, дефицит предметов даже самой первой необходимости, а также — потогонную сдельщину и угрозу безработицы в связи с переходом заводов на хозрасчет. Вот и все! Молодец Стриж, гений, все правильно вычислил!.. На заднем сиденьи Серафим Круглый достал из своей сумки-холодильничка бутылку холодного немецкого пива и услужливо протянул Вагаю…
Через час, объехав все восемь проходных «Уралмаша» и еще несколько палаток-тентов у заводских ворот Станкостроительного и Автомеханического заводов, Вагай снял в машине трубку радиотелефона и сказал телефонистке-оператору:
— Обком, кабинет Стрижа…
Слева и справа, в просветах меж многокилометровыми квадратами серых заводских территорий, тянулись кварталы стандартных пятиэтажных жилых домов и пыльные, без зелени, улицы. Рабочая зона — видно с первого взгляда, по бельевым веревкам на балконах…
Наконец, Вагая соединили.
— Стриж? — сказал он. —
