Царь нигилистов - Наталья Львовна Точильникова
Царь трудился понемногу,
Кушал, пил, молился богу
И от разных матерей
Прижил сорок дочерей…
Зиновьеву удалось, наконец, отделаться от собеседника, и он решительно направлялся к ним.
— Ой! — сказал Саша. — Пока отменяется. А то мы с тобой оба нарвемся на строгий выговор. В случае благоприятного исхода высочайшего суда.
— Что настолько?
— Ну, Пушкин был известный… вольнодумец. Я ее, кстати, до конца наизусть не помню. Надо список поискать. У Зиновьева наверняка есть. Хранится еще со времен Русско-турецкой войны, когда он молодым гусаром… или, в каких он там войсках служил?
— Кавалергардом, полагаю. Но очень может быть, он женат на младшей сестре поэта Батюшкова.
— Боже мой! Одни поэты.
— Но я не решусь у него спрашивать, — заметил Никса.
— В этом ты совершенно прав, лучше сразу у нее.
— А у дам такое бывает?
— У дам и не такое бывает.
Зиновьев неумолимо приближался.
— Он, кстати, в каком чине? — успел спросить Саша.
— Генерал-адъютант.
— Насколько это круто?
— Папá был генерал-адьютантом до смерти дедушки.
— Понял, — вздохнул Саша.
— Николай Александрович, Александр Александрович, думаю, нам пора, — сказал Зиновьев, подойдя к ним.
— Николай Васильевич, мы куда-то спешим? — спросил Саша.
— В восемь ужин, в девять вас хотел видеть государь.
— А сейчас сколько?
Никса достал брегет.
— Половина шестого.
— Николай Васильевич, а можно еще прокатиться по городу? По Петергофу? Мы ведь успеем.
— Хорошо.
Они отдали кружки торговке квасом, покинули станцию и сели в ландо. Экипаж покатился по мощеной мостовой.
До города было совсем близко, только пересечь пути.
Дома, больше напоминающие особнячки, магазинчики с полотняными навесами на первых этажах, дорога без всяких признаков асфальта. Ни одного автомобиля, даже старого, ржавого и брошенного где-нибудь в глубине двора. Зато несколько конных повозок и пара телег с сеном под управлением настоящих бородатых мужиков во вполне традиционной одежде: в косоворотках и полотняных штанах.
Больше всего Сашу поразила обувь.
— Николай Васильевич, можно ехать вровень с телегой? — попросил Саша.
Зиновьев поймал его умоляющий взгляд и бросил кучеру:
— Ванька, помедленнее!
И ландо притормозило.
— Никса, на нем действительно лапти или я сплю? — спросил Саша.
И указал «брату» глазами на мужика на телеге.
— Да, лапти, а что? — удивился Никса.
— Ничего. Непривычно.
Никса пожал плечами.
Он был мрачен, и всю дорогу смотрел в сторону.
— Мне не надо было тебе говорить? — спросил Саша.
— Надо, — вздохнул он. — Ты все правильно сделал. Одного не пойму, почему я тебе поверил.
— Потому что умеешь отличать правду от лжи.
Зиновьев смотрел вопросительно.
— Саша умеет не только освобождение Болгарии предсказывать, — объяснил Никса.
— Что еще за предсказание? — спросил Зиновьев.
Саша уж было открыл рот, но Никса положил ему руку на плечо.
— Только папá!
И в его голосе послышались такие железные нотки, что Саша сразу заткнулся, а Зиновьев не переспрашивал.
Проехали одну улицу, свернули на другую. Вдоль улиц стояли фонари, такие же изысканные, как на станции. Но чего-то не хватало. Эту странность Саша заметил еще на вокзале, но не смог понять, что не так.
Наконец, понял: не было проводов.
— Здесь тоже фонари газовые? — спросил он Зиновьева.
— Да, конечно.
— А они автоматически включаются или есть фонарщик?
— Фонарщик, — улыбнулся Никса.
— А можно посмотреть, как он их зажигает? — спросил Саша. — И, как они горят?
— Тогда мы точно на ужин опоздаем, — заметил «брат».
— Ну, и черт с ним! — бросил Саша.
— Не должно так выражаться, Александр Александрович! — сказал Зиновьев.
— Извините, — машинально сказал Саша. — Николай Васильевич, я хочу объясниться. Вас ведь предупредили, что я сумасшедший?
— Мне сказали, что вы еще больны.
— О, как политкорректно! Давайте уж называть вещи своими именами. Балинский это не с потолка взял! У них есть основания.
И Саша поймал холодноватый взгляд «брата».
— Никса, я государственную тайну выдаю? — спросил он.
— Ладно, — сказал «брат». — Не думаю, что от Николая Васильевича это возможно скрыть.
— Понимаете, — продолжил Саша. — В моих снах я существовал в другой реальности, там много чего было, но есть то, чего там не было. Например, паровозов, кринолинов, телег с сеном в городе, мужиков в лаптях и газовых фонарей. Я потому и попросился на станцию и в город, чтобы это все увидеть. Это как якорь, чтобы корабль не сорвало и не унесло в открытое море. Я еще не до конца понимаю, где реальность: там или здесь. Мне надо убедиться, что она здесь. Я коллекционирую доказательства. Это не блажь, не каприз, не подростковый бунт. Это такое лекарство.
— Подростковый бунт? — переспросил Зиновьев.
— Ну, как мне перед вами реабилитироваться? — спросил Саша.
— Пуговицу застегните!
— Хорошо. Уже холодновато, — кивнул Саша.
И застегнул проклятую пуговицу.
— Фонари зажигают после девяти вечера, Александр Александрович, — почти ласково сказал Зиновьев. — Вы не только на ужин опоздаете, но и к государю. Или это тоже неважно?
— Ну, что вы!
— Осенью насмотритесь еще на фонарщиков, — добавил Зиновьев.
— Можно хотя бы пешком пройтись? — спросил Саша.
Ландо остановилось, они спрыгнули на брусчатку и пошли вдоль улицы мимо хлебных, колбасных и кондитерских лавок.
Потянуло запахом трав и эфирных масел. Над очередной дверью висела вполне привычная надпись «Аптека», но без зеленого креста, зато с чашей с змеей после надписи.
— Можно зайти? — честно спросил Саша Зиновьева.
— За лекарством? — поинтересовался тот.
— Да, Николай Васильевич. За тем же самым.
Интерьер аптеки был совершенно непривычен. В темных деревянных шкафах со стеклянными дверцами стояли многочисленные пузырьки и бутылочки с латинскими надписями. За таким же деревянным прилавком стоял старичок с лысиной и седыми бакенбардами, в зале перед ним располагалось несколько кресел, а за спиной аптекаря была целая лаборатория с весами, ступками, колбами и ретортами.
Саша прилип к одному из шкафов и принялся читать названия на склянках. В них угадывалось что-то растительное, иногда минеральное, но ни одного знакомого бренда.
Никса и Зиновьев расположились в креслах, не проявляя к чудесным склянкам ни малейшего интереса. Краем глаза Саша заметил, как аптекарь вышел к ним и подобострастно их приветствовал: «Ваше Императорское Высочество!», «Ваше превосходительство!»
Потом переключился на Сашу.
— Вас что-то заинтересовало, Ваше Императорское Высочество?
— Все! — улыбнулся Саша. — Как вас зовут?
— Ильей.
— А по батюшке?
— Андреевичем… — с некоторым удивлением проговорил аптекарь.
— Илья Андреевич, можете мне свою лабораторию показать?
— Пойдемте, Ваше Императорское Высочество!
Так Саша оказался по другую сторону прилавка.
Кроме колб, весов и реторт в лаборатории присутствовал микроскоп и ступки с пестиками. И это было очень кстати.
— Илья Андреевич, а насколько сильный у вас микроскоп? Бактерии видны?
— Должны, Ваше Императорское Высочество…
— А, где можно такой купить?
— Я вам
