Аналогичный мир (СИ) - Зубачева Татьяна Николаевна
— Но слишком жирные! — заявила Этель.
— Жир тоже можно использовать! — возразила Ирэн. — Рациональность везде нужна.
— И потом, — затараторила Майра, — русские распустили рабов, пусть теперь нас и кормят.
Все с ней согласились.
Самооборона вчера перепилась и всю ночь шаталась по городу с песнями. Но песнями и ограничились, а на песни, говорят, комендатура не реагирует, и хоть так «Белую гордость» послушать. Общее кафе теперь самое модное место, а Крюгер открывает в своем ресторане Русский зал. Ну конечно, первый страх прошёл, комендатура не мешает жить, приходится подстраиваться.
— Джен, сходим к Крюгеру?
— Слишком дорого, Рози, — весело ответила Женя.
Она всегда о своей бедности говорила весело. Чтоб не думали, что она просит помощи.
— Ну конечно, — засмеялась Этель, — русскую кухню вы и сами знаете, ведь так, Джен?
— Конечно, — поддержала Майра.
— А в цветочном Эйбрунса появились махровые гвоздики.
— Настоящие махровые?
— Да, прямо шар на стебельке.
— И стоят, конечно, целое состояние.
— Но красивы, ах, как красивы.
Трескотня голосов и машинок преследовала Женю и в её стремительном беге за покупками. Слава богу, война кончилась, очередей стало заметно меньше, а денег ей всё равно никогда не хватало. И налетев на доктора Айзека, она даже не сразу поняла, что встреча, кажется, была не случайной.
— Добрый день, Женечка. Как ваши успехи в фармакопее? — заговорил он по-русски.
Женя почувствовала, что краснеет.
— Осложнений никаких не было? — и не понять, то ли спрашивает, то ли утверждает.
Смеющиеся глаза доктора помогли ей справиться с волнением.
— Да, спасибо, добрый день, — выпалила она всё сразу и светски добавила, — ваши советы мне очень помогли.
— Рад слышать, Женечка, рад за вас. И вот ещё что. Я старый человек, Женечка, одинокий. Мне и так хватает, а вам пригодится.
Из докторского саквояжа как бы сам собой появился аккуратный свёрток и как-то очень легко перелетел в её сумку и исчез под продуктами. Доктор проделал это с такой ловкостью и быстротой, какой Женя от него никак не ожидала.
— Но… но мне, право, неудобно…
— Неудобно, Женечка, сидя под столом, штаны, извините, через голову надевать. Я же один, Миша мой погиб, жена умерла, внуков нет. А сейчас всё так дорого, и хлопоты вам эти ни к чему. Только лишние разговоры пойдут. Так что всё нормально.
Женя оторопело хлопала глазами. О чём он говорит, какие хлопоты?! А доктор уже попрощался и удалился, озабоченно поглядывая на небо. Женя тоже посмотрела на быстро темнеющее небо, потом на часы и, ахнув, побежала на работу. А разговор с доктором ушёл куда-то вглубь. Дома она достанет, развернёт таинственный свёрток и уже тогда посмотрит и всё обдумает. А пока не до того. Успеть бы в контору до дождя. Утро было хорошее, и день солнечный, а сейчас — пожалуйста! Вот-вот хлынет.
На этот раз Эркину сразу заснуть не удалось. Алиса твёрдо решила вознаградить себя за три дня молчания и после ухода Жени подтащила к кровати стул и уселась на него. Эркин только вздохнул, но сопротивляться не стал.
Однако это оказалось легче, чем он ожидал. Алиса больше говорила сама, вполне удовлетворяясь тем, что он её слушает, и его краткими редкими ответами. А Эркин и не подозревал, сколько интересного можно узнать из детской болтовни. Говорила Алиса по-английски чисто, только изредка вставляя незнакомые ему, видимо, русские слова, но об их смысле можно было догадаться. Выговорившись, Алиса посмотрела на него, как-то смешно склонив голову набок, и вынесла решение.
— Ты хороший. Ты слушаешь. Маме всегда некогда, а во дворе со мной не разговаривают. Потому что я недоказанная. И ещё незаконная. А это очень плохо.
Она ждала его ответа, но он не знал, что сказать, и попытался дипломатично уйти в сторону.
— А у мамы ты спрашивала?
— Не, — замотала головой Алиса. — Она однажды услышала, как обо мне так говорят, и потом долго плакала. Я и не спрашиваю. А ты знаешь? Это плохо, ну, быть недоказанной?
— Нет, — резко ответил Эркин и, помолчав, осторожно сказал. — Ты хорошая девочка. А что другие говорят, просто не слушай.
У Алисы белая кожа, голубые глаза, светлые прямые и тонкие волосы, но она совсем, совсем не похожа на ту маленькую белую стерву из имения. Это ему только в бреду могло привидеться.
Алиса притащила к нему на кровать свои игрушки и познакомила его с Линдой, Тедди и Спотти. И он, как умел, поиграл с ней в гости. Вернее, он совсем этого не умел, и Алиса всё время подсказывала ему, что он должен говорить.
А потом на улице что-то случилось, и Алиса побежала к окну посмотреть, а когда вернулась, он уже спал. Алисе очень хотелось рассказать ему, что она там увидела, но будить не стала.
Потом она его всё-таки разбудила. Пообедать. И удалось ему это гораздо легче, чем вчера. Они даже ещё поиграли. За окном быстро темнело, и Алиса удивилась.
— Уже вечер? Тогда мама скоро придёт.
Эркин только осторожно пожал плечами. Алиса вдруг зевнула.
— Значит, вечер, — улыбнулся Эркин. — Иди спать. Только в одежде не ложись.
— Знаю, — отмахнулась Алиса и потащила игрушки в свой угол.
Он уже не слышал, как она легла. Тяжёлое чёрное забытьё наваливалось на него, пока не придавило. Он опять куда-то стремительно падал, и путались мысли…
…Обиходив скотину, он подошёл к навесу у задних ворот. Зибо всё ещё лежал там. Длинный свёрток. Но там были и надзиратели. Грегори и Полди. И о чём-то спорили. Он не успел уйти, и Грегори подозвал его.
— Отчего он умер?
— Не знаю, сэр, — вопрос не удивил его, но иного ответа он дать не мог.
— Ведь он, — Грегори усмехнулся, — не болел?
— Нет, сэр.
— Так может, — в голосе Полди откровенная издёвка. — Может, ты его придушил ночью, а? Или, — надзиратель похабно ухмылялся, — затрахал старика до смерти? А? Папашу-то? Признавайся, краснорожий, чего там!
Он угрюмо молчал, глядя себе под ноги.
— Займись делом, Полди, — оборвал гогот Грегори. — С этим я сам разберусь.
— Как знаешь, — Полди был явно разочарован таким оборотом, но ушёл.
— Угрюмый, ты вот что…
Он осторожно покосился на надзирателя. Грегори сосредоточенно смотрел на тело Зибо.
— Да, сэр.
— Ты возьми тележку и вывези его в Овраг. Там сам знаешь, что и как. Знаешь?
— Да, сэр.
— Один справишься? Или нет. Возьми Мальца. Понял?
— Да, сэр.
Это его совсем не устраивало. В том, что он задумал, рассчитывая, что в Овраг, как всегда, отправят именно его, любой будет лишним. Но не спорить же с надзирателем. А если ещё и надзиратель попрётся, то совсем уж ничего не получится, так что надо со всем соглашаться, чтоб от тебя отстали. Но Грегори сразу ушёл, и он сам выкатил из сарая маленькую двухколёсную тележку. За ним никто не следил, и ему удалось подсунуть на дно тележки лопату. Он взвалил на тележку тело Зибо, тяжёлое и уже жёсткое, привязал его и уже тогда пошёл за Мальцом. Десятый сын Твигги, хоть и должен был помогать Ролли во дворе, как всегда крутился в прачечной возле матери. И сейчас Твигги сосредоточенно стирала, а Малец как всегда что-то жевал и подкачивал воду.
— Зибо умер, — сказал он с порога. Прачки прекратили работу и уставились на него. — Мне велено его свезти в Овраг. И Малец со мной. Пошли.
Твигги охнула.
— Ты что, Угрюмый! Он же дитё, ему с мертвяком нельзя! Да ты!..
— Иди и жалуйся! — перебил он.
Он всерьёз рассердился. Будто от него здесь что зависело. А так как Малец решил укрыться от него за баком, а у него каждая минута на счету, он прямо в сапогах прошлёпал по мыльному полу, выловил мальчишку и за шиворот одним броском переправил того к двери. А здесь уже знали, что Угрюмого лучше не доводить. И Малец, тихо подвывая, под такие же тихие причитания прачек натянул куртку и сапоги и заторопился за ним. Он встал в оглобли, велел Мальцу встать рядом, и они потащили тележку со двора. В воротах подошёл Грегори и молча их выпустил. За воротами он опасливо оглянулся: нет ли кого за спиной. Но Грегори не пошёл за ними. И никого не послал. Уже легче. Через рощу и старое заброшенное поле они шли к Оврагу. Месту, куда сваливали тела рабов. Навалом. Засыпая извёсткой и землёй. Малец не столько тащил, сколько шёл рядом, держась за дышло. Он покосился на посеревшее лицо и прыгающие губы мальчишки и ничего не сказал. Ладно, не такая уж это тяжесть. Пусть идёт, лишь бы не свалился. Тяжёлый запах от Оврага лип к лицу, вызывая тошноту. Впереди вздымался гребень вала перед Оврагом. Он остановился и прислушался. Было тихо.
