Марианна Алферова - Тайна «Нереиды»
Юноша самодовольно усмехнулся и пробормотал едва слышно:
— В подобных случаях главное — вовремя присоединиться к будущему победителю.
Он прошел в таблин Бенита, все еще улыбаясь, и восторженно взглянул на кандидата, будто узрел перед собою небожителя. Комната Бенита была просторна, тогда как вся прочая братия ютилась в двух крошечных каморках. Бенит сидел за огромным письменным столом и что-то быстро писал, чиркая и царапая бумагу. Он заставил посетителя подождать пару минут и лишь тогда поднял голову.
— Рад, что ты пришел, Гай Аспер. Присаживайся. Все сделано, как я просил?
— О да, сиятельный муж, — Аспер обращался к Бениту, как полагалось обращаться к сенатору, Ti тот самодовольно ухмыльнулся — он уже верил, что должность в курии им выиграна у прочих претендентов.
— Я хочу еще кое-что сказать, сиятельный. Эта тайна известна всего лишь трем людям в Риме — мне, моему хозяину и Сервилии Кар. И умный человек может ею воспользоваться. Речь идет о Летиции…
Бенит удовлетворенно кивнул.
И тогда Аспер начал говорить. Бенит слушал внимательно. И губы его расплывались в улыбке.
Проснувшись, Летти долго лежала в постели и вспоминала вечер накануне. Лишь третий оклик педагога[17] заставил ее подняться. Эту сухопарую перезрелую девицу, которая уже три года изводила ее придирками, Летти терпеть не могла. Что может быть хуже дотошного педагога, который обо всем доносит матери?
— А я знаю, что ты уже не девственница, — сообщила педагог, поджимая губы.
— Я тоже это знаю, — отвечала Летти, пережевывая фаршированное яйцо. — И Сервилия знает. Так что можешь не беспокоиться на этот счет.
— Я бы ни за что не легла с таким уродом. Бр-р… Летиция швырнула фаршированное яйцо, метя в голову педагога, но промазала. Ну вот, сейчас эта стерва побежит жаловаться матери.
Разумеется, Летиция опоздала в лицей, а на уроках думала лишь об Элии и о том, что было между ними. Ее тело помнило минуты вчерашней близости. Их первое соединение было и не любовью вовсе, а чем-то вроде жертвоприношения — они ломали свои судьбы наперекор Фатам. Иначе было вчера: еще не любовь, но уже страсть и вожделение. Для Летти это было внове — и для души, и для тела. Она смотрела на знакомых мальчишек и думала о том, что никто из этих неоперившихся птенцов сравниться не может с Цезарем. Несколько часов назад ее тело принадлежало Элию. Ее грудь, ее бедра, ее лоно помнили эти мгновения. Порой начинало казаться, что мальчишки слышат ее мысли — она ловила на себе их слишком внимательные взгляды.
Она ушла с занятий и долго бродила по Риму, прикидывая, не поехать ли к Элию в Тибур. Поехать хотелось безумно. Она даже остановила таксомотор, но тут показалось, что кто-то следит за нею, и Летти отпустила машину. Ах, как трудно совладать с собственными желаниями. Как хочется их немедленно исполнить и…
«А что если выйти на арену Колизея и сделаться исполнительницей желаний»?
Сейчас ей все под силу. Даже это. Вот, только Элий не одобрит ее выбор.
Она вернулась домой и до вечера пролежала в кровати, вспоминая миг за мигом вечер накануне. Потом вскочила, намазала помадой рот. На листе розовой почтовой бумаги отпечаток ее губ приобрел фиолетовый оттенок. Цветным стадом она вывела наискось «Элий», а дальше исчиркала всю страницу восклицательными знаками. Запечатала письмо и помчалась на почту. Завтра утром Элий получит ее послание. Конечно, это идиотский поступок. Но Летти знала, что Элию ее выходка понравится.
Ему нравились контрасты — ум в сочетании с наивностью, неискушенность — вместе со страстностью. Летиции казалось, что он сам сказал ей об этом. Или она догадалась?"
«Элий, Элий, Элий», — напевала она, вприпрыжку возвращаясь с почты и одаривая встречных полубезумной улыбкой.
И вновь показалось, что кто-то идет следом. Страх охватил ее, мгновенный, удушающий. Она запаниковала, повернула назад. Остановилась. Нырнула в подвальчик, украшенный заманчивой вывеской. В кофейне было прохладно и тихо. Жужжали вентиляторы, потоки воздуха приятно холодили спину. Летиция заказала чашку кофе, уселась у окна. Прохожие спешили мимо, все безмятежны и веселы. Лишь кот, лежащий на мостовой напротив окна, смотрел на Летти грустными изумрудными глазами и облизывался-Преследователь не появлялся.
— Куколка, пойдем-ка со мной, — какой-то низкорослый тип с ярко накрашенными губами положил. Летиции руку на плечо. Ладонь у него была холодной и липкой.
Летти вздрогнула от отвращения и плеснула кофе в лицо накрашенному наглецу. Вылетела из кофейни. Побежала, стараясь не оглядываться. Знала — кто-то по-прежнему следует за ней.
Спустившись в триклиний и увидев Бенита, Летти нахмурилась. Она уже сделала несколько шагов к пирующим, когда поняла, что единственное пустое место осталось на сигме рядом с Бенитом. Она посмотрела на мать. Красавица Сервилия безмятежно смеялась, обнажая ослепительно белые зубы. Рядом с хозяйкой расположился поэт Кумий и льстил непрерывно. Мать как будто не замечала растерянности дочери.
— Мама, я не возлягу рядом с Бенитом! — заявила Летиция громко.
Сервилия наконец ее заметила, неторопливо повернула голову и взглянула насмешливо.
— Чем тебе не нравится наш красавец Бенит?
— Он мне противен.
Бенит захохотал:
— Я всегда любил дерзких девчонок.
— Твое место там, где я распорядилась, — тон Сервилии был непререкаем.
Летиция подошла к известной актрисе Юлии Кумской, частой гостье вечеров Сервилии, и, наклонившись к стареющей театральной богине, попросила:
— Юлия, ты не возляжешь рядом с Бенитом?
Актерка улыбнулась так, будто собиралась сказать что-нибудь ласковое, и проговорила шепотом, но шепотом актрисы, который слышен в задних рядах театра:
— Ну разумеется, милочка, тебе не стоит ложиться рядом с ним. В прошлый раз он засунул мне пальцы в вагину и довел меня до оргазма между первой и второй переменой блюд. Так что ты рискуешь лишиться девственности столь необычным способом.
Летиция вспыхнула, окинула пирующих гневным взглядом и бросилась вон из триклиния. Разрезальщик вытянул руку, чтобы помешать ее бегству. Но она увернулась и выбежала в перистиль. Прохладный воздух сада пахнул в лицо. Летти приложила руки к пылающим щекам.
— Мразь! Мразь! — выкрикнула она. И неясно было, к кому относится этот возглас — к Бениту, или к матери, или же к Юлии.
Летиция чувствовала себя такой несчастной. И такой одинокой. Ее никто не любит — даже Элий. Она лишь обманывает себя. Он не любит, он мучается. А мать старательно подталкивает ее в объятия этого подонка Бенита. Вновь перед глазами явилась сцена будущего убийства и пятна крови на сенаторской тоге. Бенит пройдет в сенат, а после кого-то убьет. К несчастью, видение не может служить доказательством в суде. К тому же Летиция не знала, кто станет жертвой Бенита.
Общество Сервилии сделалось вульгарным, едва в нем появился этот тип. Теперь ate находят нужным пошло шутить и громко смеяться — аура эстетизма и легкого, в границах дозволенного, флирта исчезла мгновенно. Как и хорошие манеры. Мужчинам понравилось говорить грубости, женщинам — их слушать.
В перистиле раздались шаги, и в сад вошел. Бенит.
— Куда же ты убежала, маленькая бунтарка? Летти попятилась. Но пятиться было некуда. Перистиль был крошечный. Она тут же уперлась в стену.
— О, я понимаю! — самодовольно хмыкнул Бенит. — Тебе захотелось уединиться вместе со мной. Как видишь, я понял твой призыв. Я здесь.
— Убирайся! — Летти хотела это выкрикнуть, но голос почему-то осип.
— Женщины всегда сопротивляются, зато потом довольны. И ценят в мужчинах только одно — грубость. А я умею быть грубым.
Он сгреб ее в охапку и сжал изо всей силы, будто собирался переломать позвоночник.
— Женщинам нравится, когда их так обнимают!
Летиция всадила зубы ему в плечо и ощутила во рту вкус крови. Бенит взвыл по-звериному и ударил ее по голове. Она упала, отлетела к стволу пальмы. Несколько мгновений лежала неподвижно. Потом вскочила и с неожиданной резвостью рванулась вон из перистиля. Бенит попытался удержать ее, успел ухватить за грудь. Схватил, будто это не женская грудь была, а плод, который надо сорвать. Летиция закричала. Оживленная ее криком тень пальмы материализовалась, подняла Бенита на руки и бросила в бассейн. Брызги обдали фонтаном лицо и платье Летиции. А неизвестный сказал: «Идем»! И взял ее за руку, как маленького ребенка. Они выбежали из перистиля и помчались наверх по лестнице. Руки у незнакомца были сухие и горячие, как руки больного лихорадкой. Но вряд ли незнакомец был болен — в нем чувствовалась удивительная сила. Когда они вступили в полосу света, Летти заметила, что ее спаситель молод — на вид ему не больше двадцати пяти. Но при этом он выглядел умудренным мужем, почти стариком. От незнакомца исходил запах какой-то немыслимой древности. И еще от него пахло, как пахнет от нагретой настольной лампы — горящей пылью. Он был огонь и седая пыль — одновременно.
