Маркьянов Александр - Сожженые мосты ч.5
— Ты вот что, сын… — глухо говорит он, подбирая слова — ты меня послухай…
— Да знаю я все батя — служил же.
— А и еще послухай! — вскипает отец — много ты понимаешь! Я там еще в восемьдесят первом покувыркался, и Егория[36] оттуда привез! А как вы сейчас служите — это так, баловство одно! Вот раньше служили — так служили, к ночи в койку без ног падали! А вы — так и норовите по самоволкам, сукины дети!
— Ну буде, батя… Слухаю я.
— Вот и послухай отцов наказ. Паны эти — дюже хитрые, они бой не принимают. Либо на дорогах поймать норовят — магазин выпустят и в сторону, попали — не попали — неважно. Либо в городах, в станицах… пропускают до центра, а потом начинают… со всех сторон долбить. А вы по своему делайте. Как едете куда — ни в коем разе в тентованную машину не садись, тент снимайте, и садитесь лицом к бортам, если в закрытой там — ствол в окно и зараз готов будь. Как только что — сразу из всех стволов, плевать на уставы, паны такого обращения не любят и сразу бегут. А если вас куда зачищать пошлют — делай так. Заранее разбейтесь со станичными на группы, человека по четыре в каждой. Как входите — к броне не жмитесь, если начнется обстрел — первым делом броню обстреливать начнут. Если броня по улице идет — вы ее по обе стороны прикрывать должны, каждый дом зачищайте, не ленитесь. Степка Котов с тобой едет, добрый казак, сосед — вот с ним в пару и становись. Двери открывай только с веревкой, потому как растяжка там могет быть, ничего не бери, свет в доме не включай, ежели телефонировать начнет кто — тоже не бери, так в свое время Маныцкова разорвало, телефон взял — и с концами, хоронили в закрытом гробу. Двое чистят, двое прикрывают, на соседнем доме меняетесь, и так пока каждый дом не просмотрите. Понял?
— Да понял я, понял, батя… С кем жать то будете?
— А Мишка и сядет.
— Ему ж тринадцать. Нельзя.
— Нехай за рулем сидел уже, ничего не будет. С поля на элеватор доехать — невелика хитрость. А может, и ты поспеешь, хлеб нонче добрячий уродился…
Отец вздыхает.
— Может и поспею… Ты, батя, я тебе говорил — там с зажиганием что-то не то. Перебрать бы надо.
— Переберем…
Отец хлопает по карману — и снова что-то вспоминает.
— Да… чего не сказал… как приедете — держись вместе со станичными и так и воюйте. Вы с детства друзьяки, без слов друг друга понимаете, на войне это первое дело. И вот еще что… ты, я знаю, казак лихой — но на передок не лезь, не азардуй[37]. Ты стреляешь дюже хорошо, если случится — так ложись, и с дальних дистанций шей, прикрывай остальных. И опасайся — там стрелков хороших дюже много, оружие у них хорошее. Не лезь в пекло — но и труса не празднуй. А с панами, если вас вместе с панами сведут, пусть они вроде, как и за нас — в одной хате даже не ночуй, и спиной к ним не становись! Нет там друзей!
— Да понял я, понял…
— И вот еще. Ты… если надумаешь сюда шановну паненку какую привезти, так знай наперед — на круге запорю!
Отец хмурится
— Так дядя Митрий…
— Цыц! — снова вскипает отец — старших обсуждать! Дядя Митрий отродясь без царя в голове живет, он младшим был, а я старшим, вот все розги мне и доставались. Зато я человеком вырос! Сравни, как он живет, и как мы. Тем более — здесь девки есть, одна другой глаже, вон та же Манька тебе утирку расшила, а ты не взял.
— Да нужна она мне… Она в ширину больше чем в высоту.
— Зато дочь наказного атамана, понимать должен! Впрочем, если не люба — неволить не буду. Девок много и без нее, да и мы не побираемся… Но с какой паненкой приедешь — запорю, вот тебе истинный крест.
Отец снова о чем-то думает, хлопает плеткой по умасленной, блестящей коже сапог
— И вот что, сын… Батя твой с того мятежа Егория привез за храбрость, а прадед твой, за Вторую Отечественную да за замирение полный бант[38] имел. Так и ты… не азардуй… но и не позорь седин стариков, и род наш не позорь. Казаки не отступают.
— Да понял я, батя…
— Вот и не позорь.
Сын украдкой глядит в сторону сверстников, собравшихся небольшой группой у ограды
— Батя, вы вроде со старшиной погутарить хотели.
— А и забыл зараз… Ты не отходи далеко, приду — погутарим еще…
Старый казак идет давать наказ войсковому старшине, старшему отправляемой из Вешенской на войну команды — а сын с облегчением присоединяется к сверстникам. Им тоже есть о чем погутарить — молодежь направляется от родных куреней на войну.
Пыхая и ворча дизелем огромный, с прожектором в носу, угловатый локомотив втаскивает на платформу смешанный состав — часть вагоны третьего класса, часть — открытые платформы, одно и двухярусные, с укутанной брезентом боевой техникой. Это не первая станция, где состав собирает мобилизованных, и поезд заполнен уже на две трети. Старики и опытные, отломавшие службу в горячих точках казаки рассматривают состав…
— Глянь, кум…
— Чего…
— Да вон, под брезентом идет! Это же саперный танк!
— И чего? Что надо — то и придали.
— Э… нет. Если саперные танки расконсервировали — значит, совсем дрянь дело. Готовятся к штурмовым боям в городах.
— Не к добру, Митрич…
— Вот и я за то же.
Ползут на минимальном ходу вагоны мимо платформы, в окнах — калейдоскоп лиц, шумят, волнуются казаки…
— Тю… Это же Леха со сто восьмой десантной, мы срочку вместе ломали! Леха! Леха, это ж я, Митька Буревой!
— Здорово, казак!
— И тебе, не болеть!
— С Лейб-Гвардии Донского земляки есть?!
— Не, я в восьмой бригаде срочку ломал. Восьмая мотострелковая бригада…
Дав последний гудок, лязгнув стальными суставами — поезд останавливается. Казаки — из числа уже собранных — выкатываются на перрон.
— Где штабной?
— Шестой…
— Шестой штабной, все слышали?! Шестой!
У штабного вагона — шум, гам, суета — стоянку дали только на сорок минут, и то с большим скандалом — потому как военный поезд не единственный. Сразу несколько офицеров мобуправления решают свои задачи — каждый свою.
— Записываемся, записываемся!
— Продовольственный аттестат, денежный аттестат… Да что ты их в карман суешь, ты проверь все ли правильно вписано, потом намаешься, ежели ошиблись…
— Пункт боепитания в седьмом вагоне. Всем получить по два боекомплекта[39]. Записываться тоже там.
— Не лезь поперек очереди!
— Казакам с военно-учетным специальностями "механик-водитель", а также с правами на авто или трактор — треба подойти и отметиться здесь!
Отдельно, уже в купе войсковой старшина команды, который теперь становился непосредственным командиром мобилизованных казаков станицы[40] и отвечал за них, разговаривал с офицером ОМУ[41] отвечающим за этот сектор…
— Значит, придаетесь седьмой бронебригаде, старшина. От Ростова пойдете на Брест, пункт выгрузки там. Комбриг, полковник Голеватый предупрежден. Этот пакет вскроете там, документы вручите полковнику. Дальше — под его команду. Вопросы?
— Котловое довольствие…
— Организовывайте сами. Вот, получите… сколько у вас?
— Тридцать семь.
— Получите по нормам, питание организовывайте сами. Неофициально — в Ростове уже сообщили кому надо, там шесть часов стоянка. Купцы своего не упустят, организуют в лучшем виде, подъедут прямо к составу.
— Но и сдерут втридорога.
— Они тоже нормы знают. Вот, получите…
Поверх пухлой папки с личными карточками одна за другой ложатся ассигнации…
Мобилизация. Тяжко дышит тепловоз, из скамейки спешно делают импровизированную трибуну, на нее с опаской, не упасть бы только — взбирается станичный атаман, кто-то спешно сует ему в руки мегафон, глохнет на полуслове разухабистая казачья песня с магнитофона. Замирает в ожидании пестрая, взбаламученная толпа.
— Казаки! В Виленском крае, на Востоке — снова беспорядки, снова злоумышления, снова льется кровь. Это не первый раз и наверняка — не последний. Я и сам там усмирял… дважды, и свою кровь там пролил… и скажу я вам, казаки, что легко — не будет. Там служили ваши прадеды, деды и отцы — настало время послужить и вам. Не осрамите же казачьей чести, не осрамите родную станицу и седые головы ваших дедов и отцов. Пусть Матерь Богородица будет вам в помощь и заступничество. С нами Бог, казаки!
— С нами бог, за нами — Россия! — в едином порыве кричат все служилые, что сыновья, что отцы, что деды. Ибо формула эта нехитрая, родная для каждого служилого человека — вечна.
Мобилизация… Тяжко пыхтит тепловоз, унося казаков от родных станиц в незнакомую и опасную жизнь. По стальным дорогам Империи толчками течет, течет к западным границам взбаламученная серошинельная кровь.
11 июля 2002 года
