Ольга Елисеева - Российская империя 2.0 (сборник)
– Вы стреляете первым, лейтенант…
Унтер принялся отмерять шаги.
Мой обидчик потребовал:
– Митенька, а ну-ка объясните юноше правила.
Капитан по-простецки забычковал курево, откашлялся и прогундосил:
– Цельтесь в голову или в ногу, если попадете в корпус, это будет порухой вашей чести. После выстрела вы не покидаете позицию. Можете встать боком. Можете закрыться пистолетом… хотя кой черт им закрываться, я не знаю. Не те времена, пушчонка маловата… Все, что ли?
– Митенька, не стоит халтурить в таком деле…
– Да! Точно. Отчего ж я забыл? Если оба вы промажете… вторично можете стреляться через тридцать суток. Через тридцать же?
– Вроде да… – неуверенно подвякнул унтер.
– Да черта ли тебе в подробностях, Терлецкий? Что ты тянешь? Встань, где положено, и молчи…
– Ну и хамло ты, Митенька.
– Такого, значит, товарища ты себе подобрал, дурья башка.
Лейб-гусар вышел, в конце концов, на позицию, встал боком и закрыл подбородок пистолетом. Унтер вложил мне в руку разогретый металл.
От одного этого прикосновения все переменилось. Последние пять лет я слишком часто держал оружие в руках, выработался рефлекс. Шампань вмиг перестала дурманить мне голову, сонное состояние моментально соскочило.
– Не промахнитесь, юноша! – подзуживал меня обидчик.
Он видел мою форму, обычную форму младшего офицера пограничной стражи. Он не знал, что даже при таком паршивом свете с тридцати шагов я без особого труда могу выбить вензель государя императора у него, мерзавца, на лбу. Если, конечно, ему не дадут упасть после первой пули…
Но зачем же мне убивать его? Зачем ранить его? Пускай он подлец, однако отбирать жизнь из-за ничтожного карточного проигрыша – явный перебор. Прострелить ему бедро? По причине, которая выеденного яйца не стоит? Да ведь это нонсенс, чушь собачья, сапоги всмятку!
Я держал Макса на мушке и чувствовал стремительную перемену собственного возраста. За несколько секунд набежала лишняя пара лет. Чем для меня станет кровь лейб-гусара? Грязью на душе, да и на мундире заодно. Я осознавал это очень хорошо.
– Смелее, юноша! Больше жизни!
Нет, я не мог нажать на курок. Проклятый бретер ведь не враг мне, не басурман и не разбойник, он просто кучка навоза на моей дороге. Пусть стреляет. Бог не даст свершиться такой несправедливости, чтоб этот огарок убил меня!
В результате я отвел руку и выстрелил в ближайшую ель.
Наши спутники и секунданты молчали. Один лейб-гусар нарушил тишину:
– Напрасно вы, юноша. Я вам ту же услугу оказывать не собираюсь.
Капитан было возразил ему:
– Терлецкий, имей же совесть! Здесь бы надо остановиться…
– Нет-нет. Так не пойдет. Знаете что, господа? Я определенно рад возможности наказать зарвавшегося юнца. И не суйтесь под горячую руку!
– Тогда следующим буду я.
– Митенька, пожалей свою maman. Кто обеспечит одинокой старушке обеспеченную старость в далеком городе Одоеве?
– Там увидим, кто и что, – угрожающе ответил капитан.
– Ладно. Все! Мой выстрел.
И он стал целиться в меня. Мои ноги его явно не интересовали…
По совершенно необъяснимой причине я оставался спокоен, даже не стал закрываться пистолетом. Шампань тут ни при чем. Просто я сделал то, что должен был сделать, и теперь никак не мог повлиять на ситуацию. Гори оно синим пламенем! Господи, если… ну, Ты понимаешь… приими душу мою грешную.
– Что здесь происходит?
Бахх!
Дрогнула рука у мерзавца! Пуля даже рядом не прошла.
– Что здесь, я, мать вашу, спросил, происходит?
Голос показался мне знакомым. Ба!
Лейб-гусар в сердцах плюнул и крепко выругался. Унтер пискнул:
– Испытание чести…
Вадбольский – а это был он, да еще во главе патруля, – раздраженно ответил:
– Если вы затеяли испытывать честь, то почему я не вижу ничего, кроме тривиального кретинизма?!
Лысый полковник вышел из-за спины князя, отер пот со лба и добавил:
– По вам, Терлецкий, давно трибунал плачет. А вот молодого человека вы втравили, так его жалко. Пострадает из-за этакого… фокусника ярмарочного!
– Merde! – живо отозвался лейб-гусар.
А я чувствовал в тот момент одно: вот, остался жив… Живой! Счастье какое! Когда Терлецкий целился в меня, я не боялся. Когда он выстрелил, все равно, испуга не было. А теперь… теперь страх пришел и странным образом соседствовал с восторгом избавления от страха. Весь мир приблизился ко мне. Звуки и запахи стали ощутимее, ярче. Мне даже показалось, будто я обрел способность читать мысли людей.
Между тем, Вадбольский с ласковой угрозой в голосе выговаривал нашим спутникам:
– Ну-ну, не стоит делать лишний шаг в сторону боковой аллеи, господин соучастник, я видел ваше лицо… стоять, ротмистр! Да и все прочие… патрульные будут рады познакомиться с вами поближе.
И вдруг унтер накинулся на него с обвинениями:
– Да что же вы делаете! Это же… это же дуэль! Сверкающий миг благородства в нашей жизни! Как вы можете… лезть… сюда… с казармой!
Князь усмехнулся.
– Если бы я увидел в потасовке двух пьяных картежников хотя бы отблеск благородства, я бы всех вас отпустил. А сейчас, милсдари, у меня ко всем вам вопрос: почему вы, пребывая в здравом уме, не остановили господ Терлецкого и… и… вы? Как же вы… Зачем?
Вот тогда-то весь восторг мой и улетучился.
Дальше была кулинарная реникса. В холодную я попал после того времени, когда там кормят ужином. На заседание трибунала меня отвели прежде завтрака. Обед я просидел на скамье подсудимых, где и услышал приговор: «…год службы в дисциплинарном батальоне…». Терлецкий отхватил два года и понижение в звании. Все наши спутники получили свое, легче всех отделался пехотный капитан, поскольку я свидетельствовал в его пользу. Кажется, он заработал всего лишь выговор. На ужин я опять-таки не успел… Чушь.
Полночи я не мог заснуть. В голову лезла такая дрянь, хоть святых выноси. Больше всего я жалел отца: как бы не хватил его удар, когда он такое узнает о сыне. Да еще посетила противная мысль: дед добыл чести для нашей семьи, а внук ее нещадно проматывает… Господи, за что вся эта карусель на мою бедную голову?
И я сам себе отвечал: посмел ведь я тогда, в клубе, спустить с цепи демона гнева, не захотел его окоротить? Значит, поделом.
Мог я с этой гадиной, с яростью своей, справиться?
Мог. Но не стал.
Уже под утро, засыпая, припомнил я любимый эпизод из старого романа – капитан Крылов отвешивает обидчику, редкому подонку, пощечину – припомнил и горько усмехнулся: «Вот тебе и капитан Крылов, и стремительный разведчик Станкович вместе с ним…»
Майор Сманов Максим Андреевич умел выбивать технику для своей заставы. Патрульный антиграв «Макаров В-1» в учебном курсе «Снаряжение колониальных погранотрядов» только упоминался: дескать, завтра он поступит на вооружение, а сегодня… ну, разве что кое-где. Теоретически я представлял себе, как раскочегарить эту колымагу, как привести ее в б/г состояние, где она не подведет, а куда с ней лучше не соваться; но практически я увидел ее первый раз именно тогда, в Покровце, во время полупобега с офицерской гауптвахты.
– Саша, у тебя связь в порядке?
Пилот обернулся к начальнику погранзаставы.
– Обижаете, Максим Андреич. У меня тут все в порядке. Иначе и быть не может.
– А мне кажется, связь барахлит. Самую малость. Помехи.
– А? Господин майор?
– Помехи, я сказал. Изображение идет полосами, звук некачественный. Запроси техслужбу отряда, тебе надо бы сменить подмодулятор.
– Подмодулятор? Да он…
– Мы о чем с тобой вчера говорили, Саша?
Голос Сманова зазвучал жестче и тише. Пилот обалдело смотрел на него секунду, две, три, потом черты его лица разом изменили рисунок. На место гримасы изумления пришла улыбка понимающего человека.
– Есть сменить подмодулятор! Это мы мигом, Максим Андреич.
Уж и не знаю, какую порчу навел армейский умелец на казенную технику, но через полминуты он общался с базой техобслуживания, с трудом преодолевая бульканье в наушниках и «зебру» на экранчике. Не успел он закончить, как на панели засветился сигнал вызова.
– Саша, беда-то какая, совсем вырубилась связь. А ведь машинка у нас новенькая, только с завода… И чем они только занимаются на лунных верфях? Это же натуральный брак!
Пилотская улыбка цвела майской розою, чуть ли не целым букетом роз. Тем временем в эфир ушла серия невнятных блекотаний под аккомпанемент громовой трещотки.
– Жаль. Возможно, нам пытались выслать запрос о чем-то важном. Вынужден объявить вам выговор, поручик Игнатьев. Вверенная вам техника нуждается в профилактике. Некоторые вещи нельзя запускать, да-с. И, кстати, люди тоже нуждаются в ремонте. Сдается мне, вы давненько не были в отпуске. Или я не прав?
– Да… второй год, Максим Андреич. Но я же понимаю… ребята…
– Второй год! Вот видите, это моя недоработка. Люди устают, делают ошибки… Вот что, голубчик, сегодня поменяете вашу железку, ту, которая неисправна, а завтра, с первой минуты первого, вы в отпуске. Зайдите к Роговскому, он вам живенько оформит документы, выдаст отпускные. И чтобы духу вашего не было на заставе. Развлекайтесь, поправляйте здоровье, и… чем черт не шутит, заведите, наконец, невесту; наша невероятная глушь скоро тиной зарастет в отсутствие милых дам. Моя сердечная Марина Николаевна, да попадья с дьяконицею, да госпожа Дреева… маловат цветничок. Чтобы облагородить наше мужицкое общежитие, потребен приток свежей крови. А, Саша?
