Геннадий Марченко - Музыкант-2
— Так, а теперь, как я и обещал, едем отмечать наш дебют в бар 'Matreshka', - объявил Эндрю. — Сегодня я угощаю!
— Не против, если Хелен поедет с нами?
— Хелен?.. Да пусть едет, гулять так гулять, так кажется, у вас, русских, говорят? А гитару, Егор, можешь оставить в гримерке, я завтра ее сам заберу. И вы, ребята, чего таскать инструменты с собой будете, оставляйте тут. Ключ от гримерки будет у меня, потом созвонимся и заберете гитары.
Впрочем, Юджин все же не рискнул оставить здесь свою скрипку. Не работы Страдивари, но все же… Тем более размеры не такие угрожающие, как у гитары, руки не отвалятся.
Вот так мы всей толпой завалились в русский бар возле станции 'Ист-Хэм'. Эндрю его выбрал, якобы желая потрафить мне, хотя заведения с такими вот китчевыми названиями всегда вызывали у меня не самые положительные эмоции. Но спорить я не стал, может, внутри все окажется вполне цивильно.
В той жизни бывать тут мне не доводилось, хотя кое-что слышал о баре краем уха. Например, что основал его какой-то белоэмигрант. Как оказалось, этим белоэмигрантом был штабс-капитан Евгений Васильевич Ревенский в 1927 году, что явствовало из вывески возле входа на русском и английском языках. А сейчас, как я узнал позже, заведением управляет его внук Кирилл Иннокентьевич.
Убранство бара соответствовало названию. На крепких дубовых столиках, сработанных показательно кондово — вышитые рушники, самовар за стойкой, а в углу — двухметровое чучело медведя в бочонком в лапах. На бочонке желтыми буквами намалевано 'Мёд'. На небольшой сцене трио музыкантов в вышиванках, подпоясанных красными шнурками, шароварах и сапогах, аккомпанировали парой гитар и скрипкой ряженой под цыганку тетке лет сорока, грустно исполнявшей 'Он уехал'.
Сейчас тут было не столь многолюдно, причем общались посетители в основном на английском. Только из-за одного столика слышался диалог на великом и могучем, где двое мужчин довольно громко обсуждали какие-то радиовещательные дела и свободу слова в СССР. Один из них, чернявый, выделялся залысиной и своим нависающим над верхней губой носом, второй — обладатель посеребренных висков — напротив, был обычной славянской внешности.
— Пойдем туда, — кивнул Эндрю, поманив всех за собой к свободному столику в углу бара.
Не успели мы занять места, как тут же нарисовался официант, по виду вылитый половой. Выряженный, как и музыканты, в псевдо-русском стиле, с полотенцем через руку и аккуратным пробором на голове.
— Добрый вечер, леди и джентльмены! — на чистом английском обратился он к нам и тут же добавил. — Меня зовут Василий, сегодня я буду вас обслуживать. Что будете заказывать?
— У вас есть карта меню? — спросил я на русском, заставив официанта удивленно приподнять брови.
— Вас же Василий зовут, — перешел я на английский. — Значит, вы русский или потомок русских, должны понимать язык предков.
— Хм, — смутился официант, — на самом деле я Стивен, уроженец Суссэкса, и мои предки всегда жили на земле графства. А это имя мне придумал наш хозяин.
— Понятно, — ухмыльнулся я, глядя на откровенно веселившихся друзей. — Ладно, Бог с ним, с происхождением, что там с меню?
— Один момент!
Стив испарился, чтобы через полминуты нарисоваться снова. Теперь уже с большой красной папкой, на обложке которой была изображена символизирующая Россию игрушка — та самая матрешка, в честь которой и назвали харчевню… то есть бар.
Меню было так же на русском и английском языках. От борща и пельменей я отказался, потому что никто из нашей компании больше их не хотел. В итоге мы выбрали свиные ребрышки, грибы в сметане, соленые огурчики и помидорчики, квашеную капусту, и по моему совету расстегаи. Из напитков Эндрю решительно заказал бутылку русской водки, которую намеревался уничтожить с нашей помощью.
— Итак, за рождение новой группы! — поднял свою рюмку продюсер, когда мы разлили 40-градусную.
Чокнулись по русскому обычаю, опрокинули… Ничего так на вкус, и прошибает вдобавок. Все поморщились, Хелен прикрыла рот ладошкой, а несчастный Юджин закашлялся, на его глазах выступили слезы.
— По-моему, тебе одной рюмки хватит, — сказал я скрипачу, вытиравшему платком запотевшие линзы очков. — Эй, официант! Для молодого человека принесите что-нибудь безалкогольное. Клюквенный морс? Отлично.
Короче говоря, бутылку мы прикончили минут за пятнадцать, после чего Олдхэм заказал вторую. К тому времени несчастный Юджин уже сделал ноги.
После очередной рюмки я спросил Эндрю:
— Слушай, а почему бы вашей группе не придумать собственный символ?
— А что ты предлагаешь?
— Ну, например, оригинально смотрелись красные губы и высунутый между ними язык. Есть ручка или карандаш?
Карандаш нашелся, и я тут же на салфетке набросал хорошо знакомый всем поклонникам рок-музыки бренд, который тут пока еще никто не придумал. Честно говоря, не знаю, кто был его автором на самом деле, слухи ходили разные, но теперь, похоже, все лавры достанутся мне.
— Егор, не забыл, что собирался зарегистрировать свои песни? — напомнил мне после следующей рюмки Эндрю.
— Точно, завтра же отнесу тексты и ноты…
— Вот-вот, а то что я, буду с каждого концерта своих парней твои проценты высчитывать? Пусть этим занимаются те, кто за это деньги получает.
— Кстати, как дела у твоей подопечной Марианны Фэйтфул? — поинтересовался я у Эндрю еще спустя какое-то время.
О том, что он продюсирует еще и эту сексуальную девицу с ангельским голоском, я узнал не так давно. Услышав ее имя, порылся в памяти, и вспомнил — да, был такой персонаж, пересекавшийся с 'роллингами', кое-что уточнил, оказалось, что ее главным хитом является песня 'As Tears Go By', написанная для Марианны как раз Jagger&Co. Правда, в конце 60-х певица крепко подсела на наркоту и исчезла с музыкального небосклона.
— Девка совсем помешалась на красивой жизни, стала законченным шопоголиком, — криво ухмыльнулся Олдхэм. — Все, что зарабатывает — спускает на шмотки. Да и к 'травке' неровно дышит. Пытаюсь ее образумить, но пока мало получается. Кстати, надо вас как-нибудь познакомить — она тоже интересовалась твоей личностью.
Тем временем 'цыгане' завели 'Платочек-летуночек', которую я когда-то слышал в исполнении Аллы Баяновой.
— Егор, у вас на родине все поют такие песни? — негромко поинтересовалась Диана.
— Это так называемый фольклор, дань истории России и других народов, населяющих мою большую страну, — объяснил я, косясь на пьяненькую Хелен. — То есть люди надевают старинные костюмы и поют такого рода песни. А есть эстрада, другие жанры, так что поверь, в СССР много чего интересного происходит в шоу-бизнесе. Кстати, не без моего участия, — это уже намек на свое недавнее прошлое.
А еще через рюмку я встал и решительно, почти твердой походкой, направился в сторону маленькой сценки, где на стойках стояли две гитары — музыканты сделали паузу и в полном составе ушли перекусить или перекурить. Взяв одну из гитар, под удивленными взглядами присутствующих уселся на высокий стул и объявил:
— А сейчас, уважаемые гости бара 'Matreshka', прозвучит песня Владимира Высоцкого 'Вцепились они в высоту, как в свое…'
Понятно, что без присущей только Высоцкому хрипотцы вещь звучит по-другому. Но если она исполнена с душой — можно простить это небольшое несовпадение. А я в тот момент был прилично поддатым, энергия из меня перла и требовала выхода.
'Вцепились они в высоту, как в своеОгонь минометный, шквальный…А мы все лезли толпой на нееКак на буфет вокзальный…'
Закрыв глаза, я что было сил надрывал связки, которые за почти два часа после окончания концерта более-менее восстановились и думал, что меня сейчас вышвырнут из бара пинками. Но отступать было поздно.
Закончив петь, я поставил инструмент на место. Хозяин гитары стоял рядом со сценой вместе с коллегами и 'цыганкой', и они пялились на меня со странным выражением на лицах. К слову, не только они, но и другие присутствующие. И тут носатый, говоривший по-русски, зааплодировал. Его товарищ, чуть погодя, тоже. Через несколько секунд к ним присоединились и англичане, которые вряд ли что поняли из услышанного, но поддались стадному чувству. Мой столик не отставал, особенно старалась Хелен.
Я поднялся, чуть поклонился и вернулся на свое место. И тут же был перехвачен носатым.
— Позвольте представиться — Анатолий Максимович Гольдберг, руководитель Русской службы радиостанции Би-би-си, — по-русски сказал он. — Я стал невольным свидетелем вашего выступления, и был весьма, скажем так, впечатлен. Я слышал о Высоцком, но не знал, что у него есть такая пронзительная песня.
Может, есть, подумал я, а может и нет еще, он же ее как раз вроде в 65-м написал. В любом случае я уже представил ее как сочинение Владимира Семеновича, так что давать задний ход было поздно.
